- Дак мы ведь вятские, - сказал Боже-Мой, замахнувшись обухом по вбитому наполовину гвоздю, - мы все можем.
- Вся рота вятская, что ли? - шутя спросил комбат.
- Да нет, пошто же вся-то - двое нас было, да вот друга своего возле Одера похоронил...
Комбат ушел, а солдаты, закончив работу, получили одеяла, принесли ужин и расположились в своем доме по-хозяйски.
- Эх, - вздохнул Крысанов, - надо бы письмо своей старушке написать. Чать, уж за упокой поминает - давно не писал.
Он достал бумагу, сел к столу. Карандаш плохо держался в огрубевшей руке. Вывел первые обычные слова на листке и задумался: что же писать дальше? Для него было сущей мукой писать письма. Получались они у него предельно краткими: жив-здоров, воюю или ранен, лежу в госпитале, адрес такой-то. А сейчас он и не воюет уже, и война вроде еще не кончилась. Как писать?
- Чего тут напишешь - темно, - сказал он и свернул листок.
Кто-то зажег плошку. Стол окружили желающие писать, а Крысанов засунул листок в боковой карман гимнастерки и лег на нары.
- Нет огня - и это не огонь, - добавил Крысанов. - Электричество бы сюда!
- Во-он ты какой шустрый! - возразил Оспин. - Электричества пока и в городах нету, а ему сюда подавай. Завтра чтоб письмо было написано! Проверю...
- А я и сам напишу, чего проверять-то? Чать, не матане какой-нибудь писать - жене законной. Сам понимаю, что надо. Без проверки напишу...
В офицерском домике тоже шла речь об освещении. На столе колебался огонек неизменной плошки, коптил. Батов чистил пистолет, а Грохотало, отодвинув посуду, еще не убранную после ужина, пристроился писать письмо. Старшина Полянов прилег на койку и тут же задремал. За день очень устал - всем хозяйственникам хлопот сегодня было хоть отбавляй.
Чтобы накрыть стол, у старшины нашлась скатерть, над койками вместо ковров - по куску голубого бархата, даже шторки на окнах не забыли пристроить.
- Знаешь, Алеша, завтра же надо раздобыть батареи, чтобы свет был человеческий, - предложил Володя.
- Где?
- Вон там за лесом штук пять подбитых танков и две машины, в них надо поискать. Сходим завтра?
- Ты ведь знаешь, что я дежурю по полку. Куда же я пойду?
- Тогда минометчиков сагитирую или один сбегаю, - не отступал от своей затеи Володя. - Хватит коптить этим плошкам!
* * *
С утра разгорелся чудесный день. Солдатам наконец объявили отдых. Они давно и вполне заслужили такой день! До обеда чистили оружие, приводили в порядок обмундирование и обувь, до блеска "драили" пуговицы, подшивали воротнички. И опять старшина был главной фигурой. Одному дай оружейного масла, другому ветоши, третьему подворотничок, четвертый гуталину требует... И все это у старшины должно быть.
После обеда весь полк пошел на соседнее озеро купаться и отдыхать. А Грохотало, осуществляя свое намерение, отправился с двумя взводными минометчиками обследовать разбитые танки.
Вернулись они часа через полтора. Ни одного аккумулятора, конечно, не нашли, потому как охотников за ними предостаточно, и в первую очередь - шоферы.
- Так что экспедиция у нас неудачная получилась, - заключил Грохотало. - Там еще пожарная машина исковерканная стоит. Я ее всю обшарил - ни шиша нет... Вот игрушку нашел.
Грохотало подкинул "игрушку", Батов поймал ее. Это была красивая металлическая трубка, похожая на детский калейдоскоп, но закрытая с обоих концов. Она была покрашена в серебристо-малиновый цвет. На боках в беспорядке расположено несколько кнопок, разных по величине и окраске: голубые, зеленые, красные. Одни из них передвигались вдоль по трубке, вторые - поперек, третьи можно было утопить, и они со щелчком отскакивали в прежнее положение.
Грохотало и минометчики ушли на озеро, туда, где отдыхал полк. А Батов остался скучать на дежурстве. Слоняясь по опустевшему лагерю, забавлялся трубкой, нажимал то одну, то другую кнопку, присматривался, нельзя ли разобрать эту штуковину и узнать, для чего она предназначена. Но разобрать ее было невозможно, потому что кнопки вставлены изнутри, и крышечки на концах крепко запаяны...
Вдруг трубка щелкнула и... взорвалась. Батов успел увидеть фиолетовые перья безжалостного пламени, на него быстро-быстро пошла земля, опрокинулась и - все померкло.
Услышав звук взрыва, к нему подбежали с разных сторон Оспин и Усинский.
Левый рукав гимнастерки ниже локтя разорван, из руки течет кровь. Больше никаких признаков ранения не видно, однако лейтенант потерял сознание. Рядом валяется злополучная трубка, разорванная до половины с одного конца и совершенно целая с другого. Оспин схватил ее, отшвырнул дальше на поляну, и там сюрпризная мина взорвалась еще раз.
Сержант припал к груди Батова, прислушался - сердце бьется.
- Беги, запрягай подводу! - приказал он Усинскому.
- Извините, - смутился Усинский, - я не умею. Я готов сделать что угодно, только не это... Извините, пожалуйста...
- Тетеря! - выругался Оспин и побежал было к лесу, где располагался обоз, но оттуда, нахлестывая лошадей, мчался Крысанов, стоя в повозке.
- Чем его? - спросил, подъезжая, Крысанов, расправил брезент, соскочил к товарищам.
Батова уложили в повозку и двинулись к деревне.
- А ты оставайся тут, на своем посту, - приказал Усинскому Оспин. - Сами, без тебя управимся.
Санрота находилась в крайнем большом доме, утопающем в зелени цветущих яблонь. Когда повозка, въехала во двор, из дверей выскочила Зина Белоногова.
- Кого это вы, мальчики? - спросила она и, взглянув на лицо Батова, ахнула: - Вот так здорово! Алеша! Что с ним?
Появился врач, санитары с носилками, раненого унесли.
- А вы поезжайте обратно, - снова вышла на крыльцо Зина. - Быстро, быстро! Убирайте лошадей со двора.
- Нам узнать надо, что с лейтенантом-то, как? - возразил было Оспин. - Без сознанья ведь он.
- Я вам что говорю! - прикрикнула Зина. - Сейчас все равно ничего сказать нельзя. Вечером специально приду в роту и все расскажу. А сейчас - езжайте!
На обратном пути Крысанов рассказывал:
- А ведь я видел у него штуку-то эту. Подходил он ко мне с ней. Крутит, вертит, кнопочками щелкает. А потом слышу - хлоп! Глянул - упал наш лейтенант. Я скорей - к обозу. А тут как раз фураж привезли, кони стоят готовые, в упряжке. Схватил я их и - айда! Смекнул, значит, что без повозки не обойтись.
...Весть о случившемся быстро разнеслась по подразделениям, когда полк вернулся с отдыха. В роту приходил майор Крюков, расспрашивал, записывал, снова расспрашивал. Его интересовало не только само происшествие, но и то, как вел себя Батов за несколько дней перед случаем, не встречался ли с кем-нибудь, кроме своих людей, не получал ли писем.
На Володю разговор с Крюковым подействовал удручающе. Майор никак не мог понять, для чего принес Грохотало эту трубку, как он ее нашел, с какой целью передал Батову, почему она не взорвалась раньше, если все кнопки передвигались не по одному разу еще до того, как трубка попала к Батову...
Зина Белоногова долго не приходила.
- Если она через двадцать минут не явится, пойду туда, - заявил Володя. - В двери не пустят - в окно полезу, от окна прогонят - через печную трубу ворвусь.
Но врываться не потребовалось, потому что минут через пятнадцать прибежала Верочка Шапкина и сообщила: лейтенант Батов пребывает во вполне удовлетворительном состоянии. Завтра его можно будет навестить. Кость руки почти не повреждена, а из сознания вышиб его сильный удар по голове несколько выше уха.
Оказывается, Верочка, как только услышала о несчастье, когда вернулась с озера, побежала в санроту, побывала у раненого и по поручению Зины, вернее, она сама выпросила это поручение, пришла к пулеметчикам.
- Он просил принести другую гимнастерку, - смущенно обратилась она к Грохотало.
- Завтра принесем...
- Нет, не завтра, - возразила Верочка. - Я сейчас пойду туда и попутно унесу.
В это время пришел почтальон и, подняв над головой письмо, спросил:
- Кто возьмет письмо лейтенанту Батову?
Потянулось несколько рук, но Верочка протиснулась вперед, закричала:
- Я возьму, я! Я сейчас иду в санроту и смогу передать.
Ей уступили. Схватив письмо, Верочка выбралась из толпы и сразу посмотрела на обратный адрес - от кого? Поняла, что письмо с родины Батова, но разобрать фамилию отправителя не смогла.
- От кого это ему? - поинтересовался Володя, подавая гимнастерку. Взял у Верочки сильно потертый серый треугольник, заглянул на штемпель.
- От кого? - нетерпеливо спросила Верочка, принимая пухлый конверт и пряча за пазуху.
- Не знаю. Раньше ему писал соседский мальчик, а тут почерк совсем другой, - сказал Володя и, улыбнувшись, добавил: - Сама у него узнаешь. А то как-то неловко получается - ты о нем меня спрашиваешь, а он о тебе все думает....
- Ой ли? - подскочила Верочка на одной ноге. - Так ты и знаешь, о ком он думает!
- Да уж как-нибудь знаю, - засмеялся Володя. - Соли и каши солдатской мы с ним из одного котелка немало съели, если считать фронтовой мерой.
Верочка круто повернулась, так что рассыпанные по плечам волосы подпрыгнули, и легко пошла от лагеря к деревне. Теперь и на ней были хромовые, очень ловкие, по ноге сапожки. Это ей подарил Михеич. Он сам заказывал полковым сапожникам и вручил при всей санроте, да еще сказал:
- Бери, голубка моя, без всякого стеснения и носи на здоровье. Не гоже русской дивчине между побитых немцев ходить в кирзовых. - А поскольку Верочка не решалась сразу принять подарок, добавил укоризненно:
- Смотри ж ты, глупая, ну кто еще из девчат носит кирзовые?