После нескольких визитов заинтересованных и, конечно, седобородых наблюдателей, когда Сайдулло для вида покрикивал на меня и командовал, что делать и как, а я суетливо подыгрывал ему с подобострастной улыбкой, тут же бросаясь выполнять указания, по кишлаку пошли завистливые разговоры и пересуды о том, что Сайдулло - настоящий тиран. Оказывается, вот для чего он так старательно выхаживал этого несчастного шурави. Теперь он выжимает из него все соки. От парня остались только его голубые глаза. Да и те скоро растворятся в небесах. Сайдулло хочет убить его работой. Вот вам добряк и бессребреник. Как долго мы не подозревали о его подлинной и подлой сущности. Теперь он того и гляди просто озолотится.
Когда эти слухи, подправленные десятками языков, доходили до моего командира и повелителя, который только для вида становился иногда сержантом Гусевым, тот довольно улыбался. Каким бы он ни оказался тираном и деспотом, но, обретя собственного раба или просто бесплатного помощника по хозяйству, хозяин мой сразу поднялся на несколько ступенек по социальной лестнице. Рабовладельца-тирана стали приглашать на собрания старейшин кишлака Дундуз, где он пока благоразумно помалкивал и только солидно поддакивал самым седобородым и влиятельным.
Началась и незаметно пролетела зима - жымай. Общее с нашей зимой - только в созвучии. А на самом деле она оказалась похожей на нашу слякотную осень. Дожди шли почти каждый день. Когда выдавались погожие деньки, мы с хозяином продолжали обустраивать новое поле. Теперь возили туда на ослике землю. Много сил отняли у меня ямы для плодовых деревьев, которые долбил в каменистом грунте. Вот сюда бы экскаватор. Пару раз черпанул ковшом - и порядок. Только теперь я оценил, как облегчила жизнь крестьянина техника. Но экскаватору здесь было бы не повернуться: ширина нашего четырехступенчатого поля была немногим больше одного метра, а иногда доходила всего до двух ступней. Оно шло, послушно огибая базальтовые выступы и самые большие валуны. Но все же поле получилось самым большим из всех, что принадлежали моему хозяину и которые он создавал в одиночку. Да, на таких полях с комбайном нечего делать. Все работы производятся вручную - мотыгами и серпами. Такой бабушкин серп с деревянной полусгнившей ручкой, помню, ржавел в сарае, воткнутый одним концом в стену.
Мы трудились почти два месяца, чтобы создать поле размером в полторы сотки. С одним рабом здесь не разбогатеешь. Правда, семьи у всех большие и дети с ранних лет приучены помогать взрослым. Но учитывая, что снимают здесь как минимум по два урожая в год, можно соотнести новое поле с нашими тремя сотками. Это как бабушкин огород перед домом, где она выращивала огурцы и помидоры, морковку и свеклу.
С наступлением зимы в пещере стало сыровато, но я уже привык к своему жилищу, где был самый главный - после Шаха, - и перебираться в темную конурку одной из пристроек дома Сайдулло не согласился. После этого мне выделили жаровню. Но я ей тоже редко пользовался. Тепла от моих мохнатых и блеющих соседей вполне хватало. Чтобы оно не выветривалось, проем в пещеру я закрывал сплетенной из тростника циновкой. Освоил я это ремесло с помощью хозяина.
А моя целительница, Маймуна-ханум, оказывается, умела ткать и настоящие ковры. Какая же это кропотливая и требующая огромного терпения работа! На ковер уходил у нее почти целый год. Но зато глаз от него было не оторвать, и ковру этому жить предстояло столетия. В доме Сайдулло висело на стенах даже несколько ковров работы его прабабки. Он говорил, что в случае крайней нужды всегда может продать их за большие деньги. Правда, сейчас с богатыми туристами плохо. Так что лучше до крайней нужды дело не доводить. Со временем Сайдулло нравился мне все больше и больше, особенно его тонкий, ненавязчивый юмор, выдающий доброго и мудрого человека.
Когда погода портилась окончательно и только скот радовался свежей зелени, - присматривал за ним в основном Ахмад, - Сайдулло присаживался за свой гончарный круг. Большой запас глины был у него в яме под стеной заднего двора. Он размачивал ее и уверенно шлепал бесформенный кусок на вращающийся с помощью ноги небольшой круглый столик. Я с интересом наблюдал, как из этого невзрачного куска вскоре возникал изящный кувшин или небольшая пиала. Как и все старые ремесла, гончарное дело держалось тоже благодаря туристам, и сейчас, во время войны, понемногу начало угасать. Видя мой живой интерес, Сайдулло охотно уступал мне свое место. Проводил небольшой инструктаж, показывал что и как, поправлял, подсказывал. И через какое-то время я держал в руках свое первое глиняное творение - небольшую вазу.
Податливость влажной и приятной для ладони глины постоянно вызывала желание что-нибудь из нее делать. Я вылепил для Дурханый ослика, барашка, двугорбого "велблуда" и даже самолет, который потом забрал себе Ахмад, - мол, это игрушка не для девочки. "А может, она станет стюардессой?" - возразил я Ахмаду. "Кем, кем?" - удивился паренек неслыханному слову. Пришлось потратить много времени, чтобы растолковать, что это такое. Но поверить, что есть женщины, которые ходят внутри летящего самолета и обслуживают пассажиров, Ахмад все-таки не смог. А уж тем более такой женщиной никогда не сможет быть его сестра. Потому, что муж не разрешит ей ходить в небе среди чужих мужчин. Дурханый слушала нас, широко распахнув свои светло-ореховые и подведенные сурьмой глаза. В этот момент она тоже казалась глиной, из которой жизнь может вылепить все что угодно. Если, конечно, будет на то воля Аллаха - милостивого, милосердного.
Видимо, податливость глины и подсказала Господу тот материал, из которого легче всего вылепить даже человека. Можно сказать, что всевышний тоже пошел по пути наименьшего сопротивления. Тем более что и образец не стал долго искать, а просто вылепил по своему образу и подобию. Так какие у него после этого могут быть претензии к человеку? Все наши недостатки - это и его недостатки тоже.
А что такое глина? Это всего лишь бывший камень, что прошел через горнило времени, стал песком, а потом и глиной, чтобы снова в человеческих руках и с помощью воды да огня - первичных стихий - вернуть себе бывшую твердость, горделиво посягающую на вечность. Но что остается от этих претензий? Только груды черепков. Как и от всех претензий вообще.
Копая землю в долине около реки, я тоже натыкался на россыпи самых разнообразных глиняных обломков. Некоторые были даже цветными. Я показывал их Сайдулло. Да, подтверждал он, здесь этого добра хватает, только копни. Раньше он возил их на базар, продавал по дешевке туристам. После этих своих геологических находок, у меня возникла мысль более основательно исследовать этот участок, точно обозначив границы, где попадаются черепки. Хотя там, возможно, могла находиться просто свалка битой посуды.
Я невольно вспомнил о выдающемся открытии Виктора Сарианиди, раскопавшего Тилля-тепе - золотой холм. Жаль, что за время службы я ни разу не попадал в те места. Хотя, когда сказали, что нас посылают в Афганистан, я все-таки надеялся побывать на этом знаменитом холме. Пока же побывал в Бамиане и видел вырубленные в скале еще целые статуи Будды величиной с двадцатиэтажный дом. Когда постоял у такой фигуры возносящегося и подавляющего тебя гиганта - голова на уровне щиколотки, - то невольно почувствовал себя маленькой и бесправной песчинкой, удел которой - смиренное повиновение. Как небесным, так и всегда более могущественным земным владыкам.
Теперь, говорят, талибы взорвали эти статуи. Так как они против всякого идолопоклонства. Библия тоже против, но талибы гораздо принципиальнее в этом вопросе. Да и сам Мухаммед, завещавший похоронить себя на том месте, где прервутся его дни, высказывался радикально: "Проклят народ, который поклоняется могилам пророков!" Да и классики марксизма тоже высказывались в этом плане: "Меньше бы нас почитали, а больше бы читали!" Но почитать, постоянно примыкая к большинству, гораздо проще, чем самому в чем-нибудь разобраться. Да если бы наш Ленин знал, что его тело превратят в мощи новой религии, то призадумался бы: а стоит ли класть жизнь ради блага тупой и невежественной толпы? Толпа никогда ничего не хочет читать, а только жрать, размножаться и поклоняться идолам, периодически сбрасывая с постаментов одних и тут же водружая других. Сегодня она поклоняется Перуну, завтра Христу, а послезавтра автомобилю и доллару.
Возвращаясь к Мухаммеду, добавлю, что кровать, на которой скончался пророк, отодвинули и на ее месте выкопали могилу с боковой нишей. Ночью туда поместили тело, могилу засыпали и пол в комнате выровняли. Правда, теперь на месте смерти Мухаммеда большая чудесная мечеть. Со временем религиозный смысл выветривается из гробниц и величественных изваяний. Они перестают быть идолами и остаются только памятниками культуры, образцами человеческих свершений.
Перебирая черепки, которые хранил в дальнем углу пещеры, я с грустью думал, что вот еще одна моя юношеская мечта уже никогда не найдет дороги к воплощению. Слава великого археолога меня явно обошла. Пора прощаться с фантазиями, пора прочно врастать в простую и единственную реальность - ту, которая доступна тебе сегодня. Да, Халеб, надо взрослеть. Ведь если трезво взглянуть на то, что с тобой произошло, то можно сказать, что все не так уж плохо.
Вместо желанного погружения в бумажную и призрачную историю, с постоянным и спасительным возвращением в комфортное настоящее, жизнь дала тебе неожиданное и глубокое погружение в абсолютно незнакомую реальность. Погружение рискованное. Но кто как не ты любил пылко повторять на студенческих диспутах, что "жизнь не засчитана, если без риска"! Вот тебе и риск, и засчитанная, подлинная твоя жизнь домашнего раба.