"Пойдем да пойдем!" - приставала к ней Санюра в тот воскресный вечер. Лия даже не приоделась. Да и не во что было. (Деньги, которые стал присылать отец, тратить на тряпки Лия жалела. Клала на сберкнижку. Рассчитывала: сдаст экстерном за школу, поступит в институт - пригодятся. Теперь эти деньги до конца войны будут лежать в сберкассе.) Словом, пошла в парк только из-за Санюры, потому что девушке ходить одной по парку неприлично. А Санюра, хоть была годом моложе, уже очень томилась без молодых людей. А тут еще такой случай: комната свободная. "Из-за комнаты она меня позвала", - подумала Лия, глядя в спину весело шагавшей по картофельному полю Саньке. - Что ж, она видная, бойкая!.."
"Нас не трогай, мы не тронем", - улыбнулась против воли Лия, вспомнив, как в тот вечер в парке Санька отваживала этой строкой из песни нестоящих, по ее мнению, кавалеров. Некоторые мальчики были даже очень ничего, но Санюра только отмахивалась. Она говорила им очевидные глупости, а получалось смешно и к месту. Ее шести классов вполне хватало на то, чтобы не уронить себя, а Лия со своими без одной четверти девятью слова выдавить не могла.
После недолгого дождя ходить по рыжим дорожкам было даже приятно, но Санюра все дергала Лию, тащила то к эстраде, вокруг которой все в один голос, как маленькие, противно пели, то на пятачок, где фокстротили - словом, к людям и яркому электричеству, где заметней были старенькие Лиины тенниски и худые незагорелые руки.
Мальчики тоже ходили по двое, по трое. Так им было удобней знакомиться: один ухарствовал перед другим. Но, увидев Лию, все они - как ей казалось - тотчас скисали, на третьем слове подымали ладошку и похлопывали воздух:
- Ауфвидерзеен! - или еще как-нибудь.
- Я пойду, - канючила Лия. - Я тебе только все порчу.
- Ничего-ничего. Другие будут, - обнимала ее Санюра и, похоже, не бодрилась, а совершенно была в том уверена. И действительно нашла, что хотела.
- Вон, гляди… - Она толкнула Лию в бок. - Годятся? Тебе какого - Крючкова или Абрикосова?
Вдоль пруда лениво шли два парня - один кряжистый с русым чубом, другой темноватый, высокий. Этим, собственно, и кончалось сходство со знаменитыми артистами.
- Ты шутишь! - сжалась Лия. "Это не для тебя!" - хотела она крикнуть, но сдержалась. Нет, это, конечно, были мальчики даже не для Санюры. Во-первых, у них были удивительно приятные интеллигентные лица. Светловолосый, видимо, учился в техническом вузе, шатен, скорее всего, в университете. У него в глазах была какая-то ленивая грусть, словно он знал о жизни больше других и даже как бы отстранялся от нее. И одеты они были даже чересчур прилично - оба в хорошо отутюженных брюках, в шелкового полотна рубашках, и на ногах у них были не тенниски, а настоящие туфли - у блондина белые парусиновые, у высокого - темно-коричневые кожаные.
- Не надо, Санюра, - Лия схватила ее за руку, боясь конфуза и жалея подругу.
- Да не робей ты, - отмахнулась та. - Главное, виду не давай, что тушуешься. Что мы - не москвички, что ли?
Ребята как раз остановились у тележки с газированной водой.
- Ну как, студенты, аш-два-о? Подходяще? - спросила Санюра покровительственно и небрежно, словно это были не молодые люди, а ее детсадовские писюки. Господи, у Лии щеки, наверно, стали рыжей дорожки.
- Стесняется, - улыбнулась Санюра, похлопав Лию по плечу. - Пить хочет, а фигуру бережет. Больше стакана в день нельзя. Вот и смотрим, где вода получше.
- Напои их, Витька, и пошли, - буркнул физкультурник. - Это не Рио-де-Жанейро. - Он отошел от тележки.
- Чего-чего? Крем-брюле не советуете? - защебетала Санька.
- Глупая, тебя оскорбили, - готова была заплакать Лия.
- Торопятся, - засмеялась Санюра. - Студенты, они от харчей легкие… Ветром уносит.
- Глупая, тебя презирают, - горлом выдохнула Лия.
- Да не шипи, как змея…
- Извините, он не в настроении, - сказал темноволосый. - Жорка, иди сюда! - Но физкультурник куда-то исчез.
"Если бы не я, Виктор бы тоже ушел", - думала Лия.
Женщины шли, устало растянувшись от насыпи до шоссе, размахивая кошелками, позванивая ведрами.
- На церкву держи, антирелигиозницы! - кричала Марья Ивановна.
"Все-таки я ему по духу ближе, но Санюра больше женщина", - рассуждала Лия, помимо воли любуясь ладной Санькой, которая в короткой, поверх лыжных брюк, юбке и в телогрейке лихо топтала отцовскими башмаками неубранную картошку. "Словно по парку гуляет. Даже лом с лопатой ей не в тягость. Нет, странная вещь наша жизнь, и все мы в ней странные".
- Так что милости просим. Вот телефончик. Мы одни живем, - сказала Санюра Виктору, когда он довел их до метро "Парк культуры". Целых два часа они бродили втроем по аллейкам, причем Санька сразу взяла студента под руку, а Лии пришлось идти с Санюриной стороны, и разговаривать ей с Виктором было неудобно. Да и Санька больше двух слов сказать не давала.
- Да бросьте вы о серьезном. Литература, литература! Сохнут с нее. Или без глаз ходят, как соседка наша Ринка. Замерзнешь тут с вами, - нарочно зевала она и прижималась к Виктору. Лия мешалась, и краснела, и все порывалась оставить их одних, но Санька не пускала ее, держала под руку. Прямо висела на них, веселая, разухабистая, хитрая и зоркая, такая, что зря не обидит, но своего не упустит. А студент (Лия уже разглядела, что он не только грустный, но еще и застенчивый) никак не догадывался их расцепить и пойти посередине.
- Так что звоните, миленький, - сказала у метро Санюра голосом, полным обещания.
- Ну ты подруга - первый сорт! - обняла она на эскалаторе Лию. - Без тебя бы враз упустила! Молодец, что при книжках служишь. Дай и мне поглядеть про эту самую Рину-Женеву.
Меж тем самые расторопные женщины уже добрались до церкви. Почти все они тащили ведра, и Ганя, запыхавшись, не отпускала их от себя, догадываясь, что они и будут поварихами.
- Давай-давай сюда, голубушки! - кричал им худой военный, указывая на распахнутые двери храма. За спиной капитана темнел полуторатонный грузовик "ГАЗ-АА".
"Вот оборотень! - подумала Ганя. - Как краснофлотец: нынче здесь, завтра там. И старика какого-сь пымал…
Рядом с худым капитаном крутился очкастый кругленький старичок в длинном брезентовом плаще, какие носят конвоиры или заготовители, и на чем-то, видимо, настаивая, размахивал ручками. Доберись допризывник Гошка до полуторки, он бы услышал, как старичок повторяет его собственные рассуждения.
- Я представляю себе, товарищ командир, на церкви наблюдательный пункт, - восторгался старичок. - Обзор исключительный!
Капитан не отвечал. Его занимало другое.
- По берегу мы все перероем. Мосты, гужевой и железнодорожный, видимо, придется взорвать. А на шоссе поставим ежи. Рельсы автогеном нарежем и сварим.
- Ну-ну, только без самодеятельности. И на хрен тут ежи нужны? Не город ведь… - процедил капитан.
- …Мы узкоколейку на это дело пустим. Тут неподалеку ржавеет без надобности, - словно не слышал его старичок.
- Ну, узкоколейку - хрен с ней, - согласился капитан. - Только без самодеятельности. Вы что, в гражданской участвовали? - спросил скорее из вежливости, на минуту отрываясь от своих невеселых мыслей.
- Нет, скорее изучал, - неопределенно хмыкнул старичок. Но капитану уточнять было некогда.
- Сюда давайте! - кричал он женщинам, подходившим с ведрами и лопатами к шоссе. - Я вам, бабочки, продукт привез. Там разберите, в кузове, только чтоб без паники. Или нет! Отставить. Пусть старшие распределят.
"Я вроде как сам не свой, - думал он. - Были б вагоны, честное слово, запихнул бы в них окопниц и погнал бы назад в столицу. Нечего им тут делать…" Он жалел женщин, суеверно надеясь, что хорошие люди там, за линией фронта, тоже пожалеют его жену и детей.
Старичок меж тем потрусил в церковь, где, как видно, была ремонтная мастерская, потому что оттуда выскочили пацаны с двумя тачками - на каждой по баллону - и с гиканьем повезли их через шоссе к редкому леску.
"А, черт с ними! - подумал капитан. - Лишь бы были заняты. Безделье - мать паники. А за делом и страха поменьше… Кто знает, может, и пронесет…"
Но тоска грызла его отчаянная.
5. Два туза или перебор?
Все началось с того, что утром на пересылке продуктов ему не отпустили. Сунули по буханке хлеба на каждую окопницу и еще каких-то комбижиров, но и то не на все триста душ.
- Бюрократы, - пробовал он качать права. - Что ж, машину за сто верст гонять?!
- Нету, капитан, - отрезал завстоловой, пожилой коротышка-сверхсрочник. Четыре треугольничка высовывалось из-за накрахмаленного ворота его халата. - У нас кроме ваших баб народ есть. Мы не склад. Кормить - кормим, а отоваривать - в военторг дуйте.
- Так раньше ж давали…
- То раньше, а то теперь…
- Ничего не теперь… Войну никто не отменил. Слышь, старшина, я тебе говорю: крупу давай. И комбижир не жми.
- Нету, - повторил старшина.
- Выполняй приказ, сверхсрочник. Точка!
- Нет. - Старшина мотнул седым ежиком.
- Невыполнение?! Пристрелю, сверхсволочь!
- Катись-ка ты, капитан, к едрене-фене. Навидался я нервных…
"У, зараза… - думал капитан, выходя на станционный двор. - Попался бы ты мне за Днепром. Так таких ведь в тылу сберегают. Нечего тебе, Гаврилов, тут глотку драть. Был ты человек, а теперь бабий придаток…"
- Где отовариться можно - не знаешь? - спросил молодого водителя и закашлялся, потому что в кабине вдруг пахнуло гарью. Видно, где-то что-то жгли - по улице навстречу полуторке летело густое серое облако, похожее не то на снег, не то на тополиный пух.
- Разузнаем, - ответил боец.