– Ну, перевязывай, перевязывай, – подбодрил ее бонапартист. – Челюсти-то у меня будут свободны. Спроси его, лейтенант, в колонне были и русские? Я отчетливо слышал русскую речь, – сказал майор, уже не обращая внимания на санинструктора.
Андрей перевел вопрос пленному.
– Были, конечно, – неохотно ответил немец. – Человек двадцать.
– Перебежчики, что ли? – удивился майор.
– Из эмигрантов. Их специально готовят для заброски в ваш тыл.
– Значит, это был целый батальон диверсантов? – ошарашенно уточнил майор. – То-то, я вижу, в рукопашном по-нашему дерутся.
– Можете называть их и так, "диверсантами", – невозмутимо согласился пленный. И Громова удивило, что германец не отказывается отвечать, не становится в позу. При этом, правда, не скрывает своего пренебрежения к допрашивавшим, но это уже не имело значения.
– Какова была ваша личная задача? Как вы оказались в этой банде?
– Я буду отвечать только на вопросы, касающиеся русских, – вдруг ответил немец, объясняя Громову свое предыдущее поведение, и презрительно сплюнул. – Особой тайны это не составляет.
– Ваше звание? – спросил его Громов. – Вы офицер?
– Офицер, естественно, – неожиданно ответил тот по-русски. – Если уж это так важно.
Майор и Громов удивленно переглянулись.
– Так он, Бонапарт, еще и по-русски шпрехеншпандолит! – первым отреагировал мостовик.
– И почти без акцента.
– Чего ж молчал? – переговаривались они так, словно самого диверсанта при этом не было. – А ведь это меняет ситуацию. Теперь им и в штабе заинтересуются.
Громов успел заметить, что пленный говорил почти без акцента. Можно было подумать, что говорит украинец, довольно хорошо знающий русский.
– Выходит, тоже из эмигрантов? – снова включился в разговор майор, обращаясь теперь уже прямо к пленному.
– Я – ариец, – с вызовом ответил тот и поднялся во весь свой почти двухметровый рост.
– Врешь, – помахал пальцем майор. – Ариец! Знаем мы таких "арийцев". Из этих, из белогвардейцев небось. Из недобитых.
– Впервые в жизни мне не верят, что я ариец. До сих пор верили.
– И все же, кто вы на самом деле? – спросил его Громов по-немецки. Ему казалось, что на вопросы, задающиеся на его родном, немецком, пленный будет отвечать охотнее. Кроме того, ему хотелось поупражняться в языке противника.
– Что вас удивляет, лейтенант? – ответил тот. – Что немец говорит по-русски? Я же не удивляюсь, слыша, как вы довольно свободно говорите по-немецки. Вы готовили своих людей, мы – своих.
– Меня никто специально к войне не готовил.
– Еще бы. Вас конечно же готовили к защите родины, – иронично ухмыльнулся пленный. – Но, по сути, к одной и той же цели. Кстати, пленных у вас расстреливают, лейтенант?
– Нет. Поступают согласно конвенции. Если, конечно, вы соответственно будете вести себя в плену.
– Ложь, лейтенант, – желчно улыбнулся пленный. – Мне хорошо известно, как у вас поступают с пленными.
Громов хотел перевести это майору, но тот жес-том остановил его, дав понять, что уловил смысл разговора. Как оказалось, он тоже немного владел немецким.
– Когда ваши собираются форсировать реку? – спросил он немца по-русски.
– На этот вопрос я отвечать не буду.
– Не желаешь, значит?
– Не желаю.
– Слушай, ты!.. Еще раз спрашиваю, когда вы будете форсировать? – спокойно повторил вопрос майор. – И ты обязан отвечать, иначе я тебя тут же…
– Хорошо, отвечу. Форсировать будут сегодня, – молвил пленный по-немецки. – Уже к ночи ваши трупы будут плавать в этой реке. Можете в этом не сомневаться. – И выждав, пока Громов переведет ответ майору, вскинул руку в фашистском приветствии.
– Отправьте его в комендатуру, майор, – посоветовал Громов. – Пусть допросят основательнее. Нужно узнать, что там у них за спецподразделение. Думаю, речь идет об одном из батальонов полка особого назначения "Бранденбург". – Громов умышленно назвал полк, чтобы показать пленному, что они уже знают о существовании такой части. – Эти самые "бранденбуржцы" уже промышляли в нашем тылу.
– Откуда такие сведения? – удивился майор. – Да к тому же у рядового коменданта дота?
– Сам с ними сталкивался. Успел. Ну, мне пора в дот.
Будто не желая выпускать его из окопа, на противоположном берегу затявкал пулемет, и пули просвистели несколькими сантиметрами выше голов пленного и Громова. Вместе они и присели, почти уткнувшись лицами друг в друга.
– Господин лейтенант, – обратился к нему пленный после того, как по правому берегу ударили орудия и пулемет снова умолк. – Пристрелите меня, ради бога. Если уж принимать смерть – то от руки офицера. Храброго офицера.
– Этого удовольствия я вам доставить не могу.
– Боитесь понести наказание от своего командования?
– Какое тут командование и какое наказание…
– Вот именно, – приободрился Штубер, переходя на русский. – Кто этим будет заниматься?
– Ну, во-первых, я сомневаюсь, что вы действительно офицер, – решил воспользоваться ситуацией Громов.
– О Господи, неужели я мог бы выдавать себя за офицера, не будучи им?
– А почему не мог бы?
– Это не по законам войны.
Громов удивленно уставился на него.
– Какие еще "законы войны"? Можно подумать, что вы пришли сюда не убивать и выжигать эту землю, а блистать своим германским рыцарством.
– В таком случае вы забыли, что древние блистали своим рыцарством не на балах и дипломатических раутах, а… на войнах, во время которых они, увы, убивали и выжигали.
– В общем-то тоже верно.
Если майор и терпел этот их диспут, то только потому, что Мария слишком старательно забинтовывала ему голову и, похоже, бонапартисту приятно было как можно дольше задерживать ее возле себя. Вместо того чтобы вмешаться и прекратить их совершенно неуместную, на его взгляд, военно-полевую полемику по поводу истоков рыцарства, он благоденственно вдыхал запах волос этой красавицы, легкий, но все равно пьянящий аромат ее тела, настоянный на резковатом, но таком знакомом букете одеколона "Сирень".
– В моем положении логичнее было бы скрывать, что я офицер, а тем более – офицер СС, нежели повышать себя в чине. С рядового-то каков спрос?
– И какой же у вас чин, позвольте полюбопытствовать?
– Оберштурмфюрер СС.
– А в переводе на обычный армейский язык?..
– Приравнивается к вашему старшему лейтенанту. Обер-лейтенант войск СС.
– Божественно.
– Теперь вы согласны исполнить мою просьбу и, как офицер офицера…
– Я ведь сказал, такого удовольствия доставить вам не могу. Ситуация позволяет переправить вас в тыл, а значит, это мы и сделаем. В принципе, пленных у нас, как я уже сказал, не расстреливают.
– Даже офицеров СС?
Громов замялся, не понимая, почему пленный так упорно выделяет тот факт, что он офицер СС.
– Честно говоря, я не знаю, существуют ли какие-либо инструкции относительно офицеров СС. Лично меня с ними не знакомили.
– "Честно говоря", – повел подбородком оберштурмфюрер. – Странно слышать такое в окопах коммунистов, очень странно…
– Только что вы рассуждали о рыцарстве и законах войны, этим рыцарством порожденных.
– Э, бонапарты, я уже не понимаю, кто кого здесь допрашивает, – недовольно проворчал майор и, потершись свободной от бинта частью щеки о руку Марии, дал понять, что бинтоэкзекуция завершена. – Понимаю, лейтенант, что с первым пленным офицером общаться приятно, то есть, – спохватился он, – я хотел сказать "интересно". Но только ни черта вы из этого своего допроса из него не выудили. Он вас допрашивал дольше и успешнее. И никакой он не немец. Из наших, видно, из белоэмигрантов.
– Не думаю. Впрочем, он в вашем распоряжении, – пожал плечами лейтенант. – Главное, что мы выяснили: он владеет русским и принадлежит к полку "Бранденбург", в котором проходят стажировку их диверсанты. Все остальное для нас, полевых офицеров, особого интереса не представляет. Зато там, в штабах повыше, такой информацией будут наслаждаться. Вы закончили, санинструктор? – обратился к Марии, не давая майору вставить хотя бы слово.
– Как видите.
– В таком случае разрешите отбыть в распоряжение своего гарнизона, товарищ майор.
Уловив, что Громов обиделся, майор по-крестьянски покряхтел и искоса взглянул сначала на Кристич, а затем на оберштурмфюрера.
– Ну, не будем портить отношения из-за этого поганца, – сказал он. В эти мгновения он казался лейтенанту эдаким добряком, которому неудобно стало от того, что из-за какого-то пустяка чуть было не поссорился с соседом. – Можешь еще остаться. Немцы попрут нескоро. Теперь им следует готовиться к переправе по-настоящему. С мостом у них явно не получилось.
– Теперь надо сделать так, чтобы и с переправой у них тоже не получилось.