Каратавук осерчал, смазал приятеля по мордасам и поставил ему фингал. Мехметчик в слезы, потом здорово лягнул моего сынка, и тот завыл. Тут появляется ходжа Абдулхамид, хватает их за шкирку, надирает уши за драку на улице, притаскивает ко мне, и я вытягиваю из них, что произошло.
И вот странная штука - через какое-то время я начинаю думать о том, что у меня нет пистолета. "Он тебе и не нужен, - говорю я себе. - Зряшная трата денег. Зачем он тебе?" А другой голос нашептывает в ухо: "Но ведь хотелось бы иметь пистолет, правда?" - "Не будь дураком", - говорит первый голос, а второй подзуживает: - "У всех мужчин есть оружие, без него мужчина не мужчина".
- Точно! - перебил Стамос. - Истинная правда. Поэтому у меня есть пистолет. Пожалуй, это важнее, чем иметь яйца и целый выводок детей.
- Ну вот, голоса от меня не отстают, и я уже не могу спать по ночам, потому что они ссорятся, перебивают друг друга и обзываются, и это хуже, чем соловьи, которые никак не заткнутся. И вот как-то я сижу за кругом, делаю блюдо, что и вообще непросто, и вдруг оно завихлялось и скукожилось. Я взбеленился, смял его и швырнул в ведро с глиной. Тут до меня дошло, что я не могу сосредоточиться на работе, потому что беспрестанно думаю о проклятом пистолете, которого у меня нет, и единственный способ вернуть себе покой - приобрести оружие.
- Правильное решение, - согласился Мохаммед. - И я бы так поступил.
- Вот я и надумал оправиться с ближайшим караваном в Смирну и купить себе пистолет. Возникли шероховатости с женой: мол, деньги на ветер, когда в доме шаром покати, и все такое. Я пообещал ей привезти серебряный браслет, и тогда вдруг оказалось, что у нас и денег полно, и идея моя прекрасная, и пистолет непременно пригодится. Я работал не смыкая глаз, чтобы изготовить побольше горшков, но покупателей было мало. А тут проходили кочевники с хорошим барышом от продажи ковров в Алеппо, и им как раз требовались горшки. Мне повезло.
В Смирне я совсем растерялся: город большой, тьма народу, спросишь дорогу - один говорит туда, другой сюда, и половина людей изъясняется на неведомых языках. Из экономии я ночевал на пристани, а в этом приятного мало: шныряли крысы, которых я ненавижу, и на канатных бухтах дешевые шлюхи обслуживали иностранных матросов. Спать не давали.
Через день я повстречал человека с великолепным пистолетом за кушаком. "Селям алейкум, - сказал я. - Простите, что досаждаю, но не могли бы вы сказать, где купили такой замечательный пистолет? Знаете, я ищу что-то подобное".
Прохожий рассказывает об оружейнике Абдуле Хрисостомосе и объясняет дорогу в турецкий квартал, что соседствует с армянским.
"Хочу вас предупредить, - говорит незнакомец. - Добиться толку от Абдула Хрисостомоса непросто. Вы получите прекрасное оружие, только не рассчитывайте, что быстро".
Немного поплутав, я разыскиваю этого Абдула Хрисостомоса, и он оказывается действительно своеобразной личностью. Представьте смесь еврея с греком, куда еще подмешали армянина, араба, болгарина и негра, а потом добавили сумасшедшую собаку. Речь разборчива, как у осла, если вообразить, что это животное умеет говорить; голова вся выбрита, кроме макушки, где волосы заплетены в косицу; золотое кольцо в ноздре и еще штуки четыре-пять в каждом ухе. Огромные толстые губы разъезжаются в улыбке до ушей, а в одном переднем зубе алмазная вставка, что постоянно сверкает вам в глаза и мешает разговору.
В мастерской печи с горящим углем, запах раскаленного железа - прямо картинка ада. Всё вокруг в саже, включая Абдула, и я по сию пору не знаю, кто он - чернокожий, араб или что-то другое.
Оружейник показывает мне все модели, какие он изготавливает, объясняет разницу между дамасским и расточенным дулом, говорит, что может сделать нарезной ствол, если я пожелаю и не стану о том болтать, поскольку нарезка запрещена, но гладкий ствол, говорит он, универсальнее, хотя бой у него менее точен; достает великолепные вкладки из слоновой кости, серебра и перламутра, которыми можно инкрустировать рукоятку из грецкого ореха, березы или другого дерева, а можно и обойтись; спрашивает, должно ли мое оружие заряжаться через ствол или иметь казенник, быть однозарядным или снабжено барабаном, а я хватаюсь за голову и вскрикиваю: "Абдул-эфенди! Выбор так богат, что я совершенно растерялся, у меня мозги уже не соображают".
Оружейник говорит: "Ладно, начнем сначала. Желаете пистолет или что-нибудь с прикладом?"
Вот уже закавыка: мне казалось, я хочу красивый пистолет, чтобы носить за поясом, а теперь начинаю думать, что большое ружье лучше. Потом задумываюсь о цене, а дьявол в голове нашептывает: "Да какая разница?", и я говорю: "Вообще-то я хочу и то, и другое". Абдул сияет, он любит таких заказчиков. В конце концов мы решили, что я получу гладкоствольный однозарядный пистолет с казенником и красивой простой березовой рукояткой, а также нарезное однозарядное охотничье ружье с казенником и красивым простым березовым прикладом. Видите, я старался сохранить благоразумие в своем безрассудстве, заказав практичное и полезное оружие, не слишком причудливое и не чрезмерно дорогое. Мы сторговались в цене, она была высокой, но не запредельной, к тому же я надеялся на очередной приход кочевников. Они много путешествуют, и горшки у них бьются часто, а их путь пролегает через наш город, всегда можно сбыть товар.
"Приходите через пару месяцев, - говорит Абдул Хрисостомос. - Все будет готово".
Естественно, я весь в нетерпении, ни о чем больше не могу думать, горшки разваливаются под пальцами, но вот наконец я отправляюсь со следующим караваном и оказываюсь в мастерской Абдула Хрисостомоса.
Он меня помнит: "А, Искандер-эфенди! Приятно вас видеть! Рад сообщить, что ваше оружие готово, и я уверен, вы будете в восторге".
Однако он чего-то межуется, и я скоро выясняю, почему. Прежде всего, у пистолета рукоятка из грецкого ореха, филигранно инкрустированная серебром, да еще четыре заряжающихся с дула ствола, растопыренные, как пальцы.
"Что это, скажите на милость, Абдул-эфенди?"
"Пистолет классической системы для подавления бунтов, - отвечает он. - Одним нажатием курка укладываете четверых, стоящих плечом к плечу".
"Абдул-эфенди, - говорю я, - все это прекрасно, но мне не требуется подавлять никаких бунтов. Я вообще ни разу не поднимался на корабль, никогда не бывал в море, и я не капитан, которому нужно сохранять порядок. Я гончар и хочу пистолет, чтобы носить за кушаком, когда прогуливаюсь по городу или отмечаю праздник".
Абдул совершенно сникает: "Значит, не возьмете? А я думал, вам понравится, он такой красивый".
"Пистолет прекрасен, - говорю я, - но я такой не заказывал, и он, держу пари, намного дороже".
У Абдула дрожит нижняя губа, текут слезы. Этот здоровенный мужичина плачет, выговаривая детским голоском: "Я надеялся, вам понравится. Делал с такой любовью, так старался, и он всего в два раза дороже".
Я пытаюсь его утешить: "Абдул, это шедевр, вам нужно послать его в подарок самому Султану-падишаху, он достоин царского арсенала, а для меня он слишком хорош, мне такой не потянуть. Что с ружьем?"
Абдул Хрисостомос отирает лицо, испачкав руку сажей, и выносит ружье. Я смотрю и не верю своим глазам: шесть соединенных стволов, которые после выстрела проворачиваются. Очень красивый эбеновый приклад инкрустирован перламутром, но ружье из-за шести стволов такое тяжелое, что я просто не могу поднять его к плечу.
"Моя новейшая конструкция", - гордо улыбается Абдул.
"Это еще один подарок Султану-падишаху, - говорю я. - Ружье изысканное, но слишком тяжелое, и я такое не заказывал".
Оружейник смотрит на меня так, будто я только что сообщил о смерти его матери. Короче говоря, мы условились, что я снова приеду через два месяца со следующим караваном.
Я приезжаю в третий раз, и теперь Абдул сделал пистолет с нарезным стволом и семизарядным барабаном, а калибр такой, что одним выстрелом можно снести стену дома. Честно говорю, в дуло мой указательный палец пролезал. А у ружья ствол длиной шесть футов, потому что "повышается точность боя, и с тысячи ярдов можно сбить кроличью какашку". Все повторяется, Абдул плачет и говорит, что он художник и не может сдерживать свои творческие порывы.
"И меня можно назвать художником, - отвечаю я. - Но когда люди заказывают мне горшок, они получают то, что просили, а я стараюсь сделать его как можно лучше, потому что искусство не только в замысле, но и в воплощении, и не нужно все бесконечно усложнять". - Искандер помолчал. - И вот теперь я в четвертый раз отправляюсь к оружейнику, надеясь, что наконец получу пистолет и ружье, какие заказывал. А все передряги начались с того, что мой сынок подрался с приятелем и я начал страдать из-за отсутствия пистолета. По-моему, я свалял дурака. - Он кивнул на небо. - Наверное, Аллах смеется надо мной.
- Да нет, мужчине необходимо оружие, чтобы чувствовать себя мужчиной, - успокоил Али. - Без этого никуда. Сам увидишь - жена зауважает, сын станет тобой гордиться, а как пройдешься вечерком по улицам, почувствуешь себя самим Рустэм-беем.
Ага усмехнулся скрытой лести, а Искандер признался:
- Я уже волнуюсь.
Стамос отер нос рукавом:
- У этой истории нет конца. Я не доволен. На обратном пути непременно расскажи, как все прошло.
- Мне понравилось описание оружейника, - сказал Мохаммед. - Прямо как живой стоит с этими кольцами и косицей. - Он оглядел попутчиков и спросил: - Кто следующий?
Левон-хитрюга поднял руку:
- Я знаю историю о сорока визирях.
- Да это самый длинный рассказ на свете! - воскликнул Искандер.
- Если помнишь его целиком, - ответил Левон. - Боюсь, я многое запамятовал.
- Давай, мы напомним, - ободрил Стамос.