"Вот теперь всё!" - радостно отряхиваясь, подумал Герман и пошёл, укрыв Юркин торс упавшей шинелью. Щёлкнул выключатель, кабинет погрузился во тьму. Снова щелчок выключателя - и Герман как-то боком протиснулся в дверь, вытащил из рук спящего друга сувенирный карандаш и заботливо накрыл его шинелью по самый подбородок.
"Хрен его знает, а вдруг своей глупостью беду какую накликаю!" - подумал про себя доброволец, ныряя в темноту длинного коридора.
Подножка шурина
Дома у Германа уже спали. Молодой человек, не включая света, на цыпочках прошёл в кухню, стараясь не нарушить в коммунальной квартире тишину, разбавленную приглушённым индустриальным гулом, доносившимся из открытого окна, и весенней капелью износившейся сантехники. Соседа-алкаша не было. На полу в общем коридоре для Германа была расстелена постель. Отпив на кухне рассола из банки с солёными помидорами, припозднившийся жилец быстро юркнул под одеяло, стараясь не замечать скрипа панцирных кроватей домочадцев и редких шлепков одуревших от пиретрума тараканов, падавших с белёных извёсткой потолков. Засыпая, он вспомнил крылатое изречение соседа по коммуналке: "Сон алкаша краток и тревожен" - и тут же погрузился в дрёму.
Сосед оказался прав. Уже в половине пятого Герман, терзаемый сушняком, проснулся и угрюмо побрёл на кухню за спасительным рассолом. Приняв душ, он взял из прихожей свой кожаный портфель, минуту в нём рылся, пока не выудил чистый бланк по учёту кадров. Сдвинув на кухонном столе посуду, Герман присел на табурет и начал аккуратно заполнять пустые поля документа для поступления в разведывательный институт. В шесть утра репродуктор исполнил гимн Советского Союза, что несколько взбодрило мужчину. Разбуженная торжественными звуками, на кухню вошла жена с детским эмалированным горшком. Герман оторвался от бумаг и машинально окинул взглядом содержимое ночной посуды.
- Ф-фу! Ты бы его хоть сполоснула, и без него вот-вот наизнанку вывернет! - скривился Герман.
- Ну и выноси за своим сыном сам! - обиделась молодая симпатичная женщина, решительно поставив горшок на стол.
- Тьфу ты, пропасть! Тань, ну вынеси ты это добро ради Бога! Не видишь - я анкету заполняю!
Жена, фыркнув, понесла "сосуд раздора" в туалет. Следом появился заспанный четырёхлетний сын Пашка.
- Папка, ты мой горшок унёс? - жмурясь от электрического света, спросил мальчик. Из ванной донёсся звук спускаемого унитаза. Герман, скрывая раздражение, приторно-ласковым голосом порекомендовал обратиться к маме.
- Ма-а-а! Где мой горшок?!
- Уже несу!
Герман отложил авторучку на стол, ожидая окончания нашествия. Сын деловито садится посреди кухни на эмалированную посудину. Отец в упор смотрит на него. Сын улыбается и начинает тужиться.
- А попозже нельзя было? - спрашивает раздражённый отец.
- Не-а!
Герман сдаётся, принимает расслабленную позу и наслаждается семейной идиллией. Прижимаясь к проёму двери, стоит улыбающаяся жена.
- Опять вчера напился?
- Было дело... Юрку обмывали.
- Как он?.. В себя пришёл?
- Да вроде... И вот ещё, я тут решил... Надо бы и мне на войну съездить.
- Это ещё зачем? - настораживается жена.
- Квартиру дадут, с долгами рассчитаемся.
- А как же учёба?
- Куда она денется. Вот, видишь - анкету заполняю. Уже добрался до судимостей...
- Так у нас никто не сидел... вот только Андрей, да и то - один раз.
- Андрей сидел?!
- Мама, вытри мне попу, - вступает в диалог сын.
- Нет, что - правда? Твой брат сидел? - не унимается Герман.
- Ну, так и что? Он же не ближайший родственник, - пугливо парирует Татьяна.
- Но ты же мне ничего не говорила, когда я оформлялся в КГБ.
- А у тебя и без моего хватало: оба деда по 58-й сидели.
Герман хмурится.
- Да ты не беспокойся, с брата судимость уже снята... И статья невесть какая - за попытку изнасилования.
- Вот уж точно - невесть какая! - передразнивает Герман. - Уж лучше бы банк ограбил... Стыдно кому сказать. Теперь точно одна дорога - на войну! Чужие грехи замывать буду.
- Папка, а ты что - на войну собрался? - оживляется сын, зябко передёргиваясь на горшке. - Мам, вытри мне попу!
- Нет, это у папы со вчерашнего голову заклинило, - отрывая угол от передовицы газеты "Правда", отвечает раздражённая женщина.
- Пап! А ты живого немца привезёшь?
- Будешь маму слушать - привезу!
Сын, воодушевлённый радужными перспективами, резко встаёт с горшка, изображая на своей физиономии решительную покорность. Между тем ночная ваза, не готовая к перепадам в настроении своего седока, на секунду прилипает к детской попке и с грохотом падает на пол.
Оба молодых родителя на мгновение уходят в ступор, после чего обрушивают свои эмоции на невинного отпрыска. На шум прибегает тёща в старом халате и с распущенными волосами. Герман, робея, смотрит на женщину, которая при всей кротости своего характера здорово смахивала на ведьму. Предки Натальи Гавриловны во втором поколении были цыгане, и даже двойной замес славянской крови не смог стереть родовые приметы касты неприкасаемых. Вот и сейчас неприбранные, неправдоподобно густые чёрные волосы делали её похожей на Медузу Горгону.
- Всё, будет уже! - обслуживая внука, успокаивала молодых Наталья Гавриловна. - Что это ни свет ни заря на кухне собрались? - Татьяна за руку с сыном скрываются в темноте коридора, делясь мнениями относительно войны и немцев. Тёща присаживается за стол к Герману.
- Рассольчику принял?
- Целую кружку.
- Ну и ладненько. Полегчало?
- Да, есть немного... Наталья Гавриловна, а что, Андрей точно в тюрьме сидел? - ещё не теряя надежды на отрицательный ответ, спросил Герман.
Тёща замерла, потом, уронив голову и рассыпав щупальца своих волос по столу, с трудом выдавила:
- Да... полтора года... вышел по амнистии. - Затем, минуту помолчав, добавила: - Нет у него судимости, сняли.
Герману становится жалко эту пожилую женщину, и всё же он деликатно выспрашивает её о деталях уголовного дела.
- Ладно, Наталья Гавриловна, что было - то было... Обидно, конечно, но что теперь делать... Идите спать, ещё час-другой подремать можно.
Оставшись один, Герман затягивается сигаретой, тупо и беззлобно смотрит на таракана, рысцой выскочившего на середину стола.
- Что, друг, тоже с бодуна... вали отсюда, пока я добрый! - шепчет насекомому удручённый Герман, не желая начинать новый день с убийства. - Хрен мне теперь, а не учёба, - обращаясь сам к себе, продолжает он, теребя авторучку над ставшей в одночасье ненужной анкетой.
Прощай, разведка
В конторе Герман первым делом зашёл к Юрке. Тот уже сидел в окружении бумаг. Ничто не напоминало о вчерашнем междусобойчике. Рассада с лимонами стояла на подоконнике, зелёное сукно письменного стола было очищено от пепла и хлебных крошек. В воздухе специфически пахло фиолетовыми чернилами и крепким одеколоном. Ветеран-афганец часто макал деревянную перьевую ручку в хрустальную чернильницу с крышечкой и аккуратно заполнял картотечный лист из плотной лощёной бумаги. При появлении Германа он осторожно промокнул бланк и повернул его обратной стороной.
- Извини, я ничего не видел. Я по поводу вчерашнего... Прочёл записку? - поприветствовав друга, начал Герман.
- Прочёл. Нет проблем. Сегодня же зайду в отдел кадров, похлопочу. Звонил своим в Москву, - продолжил он, - "Каскад" будет дислоцироваться в провинциях до конца года. Замена в феврале.
- А что "Зенит"?
- Всё, мы своё дело сделали, власть поменяли, теперь "Каскад" разгребает.
- А эти, с "Каскада", тоже боевики?
- Да, большинство окончили КУОС, недостающих наскребли по территориальным управлениям.
- Я-то им подойду?
- Почему нет? Инструктор по огневой и рукопашной... Лучше не бывает.
- Юрка, ну ты знаешь, по огневой - куда ни шло, а рукопашный бой - это по разнарядке... Характера-то я не драчливого. В морду по пьяни и пару приёмов - не больше.
- Годится! Там и похлипче тебя есть. Главное - пить ты умеешь!
- А как же... с такими-то учителями!
Приятели ещё потрещали минут десять, пока не начался обычный для оперработника шквал звонков.
- Ты до обеда в кадры не ходи, мне самому с ними надо пару вопросов перетереть, - завершил разговор Герман, держась за ручку двери.
Его кадровиком был молодой майор с приятным русским лицом и располагающей манерой общения. В отличие от оперативного состава на службе кадровики носили военную форму. Александр Васильевич сидел в расстёгнутом кителе с новыми погонами.
- Здравия желаю, товарищ майор, - шутливо поприветствовал своего кадровика Герман.
- Здорово, здорово, Николаич, - чуть иронично ответил кадровик. - Чем порадуешь? Как жизнь, как дела?
- И дела есть, и жисть хороша, только проклятая биография покою не даёт.
- Ты опять про дедов? Так мы же о них забыли.
- Да нет, деды у меня были что надо, а вот шурин - подкачал.
- Что... опять! Гера, почему у тебя не как у всех: и оба деда сидели, и сестра со шведом в поезде знакомится! А сам-то! Ты что на политзанятиях цирк устраиваешь!
- Сестра молодая... по дури это у неё, да и швед сам к ней в купе знакомиться полез. Откуда ей было знать, что общаться с иностранцами нельзя. А на политзанятиях народ ржал, потому что к восприятию нового не подготовлен. Я им статью из журнала "Изобретатель и рационализатор" пересказал, а они...
- Ну да, они тебя не поняли, поэтому гоготали, как в цирке! Тоже мне, изобретатель хренов!