- Ты не знаешь, о чем говоришь.
Я поправил под головой свернутый холщовый мешок.
- Ну конечно…
Прошло еще с четверть часа, у меня вновь начали слипаться глаза и путаться мысли, как Стикс, чей внутренний монолог все это время, очевидно, не прерывался, подкурил очередную папиросу со словами:
- Смерть - это не так просто, как кажется.
Я вслепую поднес к лицу часы на запястье.
- Кому кажется?
- Со стороны.
- И как это кажется не со стороны?
Он ответил загадкой:
- Зачем раньше звали попа к умирающему?
- Ну… - Я надул щеки, припоминая то немногое, что когда-то читал или слышал на этот счет. - Причащаться?
- Попа звали не к умирающему.
- А к кому?
- Palauk. Моя бабка по отцу была католичка. Когда она умирала, к ней привели ксендза. Мне было шесть лет, и я не знал, зачем чужой пришел в дом и почему он пахнет не аптекой, а каким-то… деревом. А потом я понял… - Поплевав на пальцы, Арис затушил в них окурок.
- Что понял?
- …потом я несколько раз видел, - продолжал он в кромешной темноте, передохнув, - как просто умирают - люди или животные. Как просто перестают двигаться и дышать. Я не знал, как так просто можно перестать жить, и тоже пробовал не двигаться и не дышать, хотел узнать, что знает мертвый. А потом, через год по смерти бабки, я был на работе у матери, в магазине книг, помогал одной пардавщице оформить витрину. Другие ушли обедать, мы остались. Я давал ей с тележки книги, она их расставляла под стеклом. Во дворе тогда пацаны играли в кабине грузовика и, может быть, случайно сняли тормоз. Машина поехала задом и повалила фонарь. Столб упал на витрину. Пардавщице осколками стекла порезало сонную артерию. Кровь пошла, как фонтан. Я заслонился книгой и смотрел одним глазом, как она пробует зажать рану и хочет мне что-то сказать. Она умерла так легко и быстро, что кроме меня никто не видел. Только один пацан с улицы подбежал к витрине и весело кричал, что в магазине льется краска. Я тогда не знал, что пардавщица хотела сказать мне, но я запомнил ее очень спокойный взгляд и я понял, зачем поп приходит в дом, когда кто-нибудь умирает.
Разведя вслепую руками, я больно ударился пальцами о какой-то выступ и неслышно чертыхнулся.
- …И - зачем?
- Поп приходит домой не к тому, кто умирает, а к его родным, и заслоняет от них то, чего нет.
- Что заслоняет?
Стикс неторопливо завозился в темноте, то ли укладываясь удобней, то ли присаживаясь.
- Я думал, ты сегодня понял… - Он все-таки сел. - Заслоняет пустое, пробел того, как живой становится неживым. Может быть, это пробел дива - я не знаю. Поп тоже не знает, но поп хитрит. Где ждут Бога, но Бог не приходит, туда приходит поп и делает наоборот то, что в цирке делает фокусиник - говорит абракадабру не для того, чтобы скрыть, как происходит фокус, а чтобы скрыть, как не происходит никакого фокуса. Я думаю, это потому, что смерть для нас - выключатель, когда что-то начинает равняться ничему просто так, даже без знака равенства. А поп добавляет такой знак, поп расписывается за Бога.
Аккуратно, чтобы снова не удариться, я с силой потянул по сторонам локти.
- Ну да. А теперь вместо митрополита замполит галочки ставит. И не сегодня-завтра пропишет нам за "бунгало" таких п…дюлей, что сами за выключателем полезем… - Вытащив было пачку папирос, я затолкал ее обратно в карман. - Слушай, а вот почему ты подумал об этом именно тогда - ну в витрине?
- Ты опять торопишься, - вздохнул Стикс. - У русских всегда так. Не умеешь ждать. Я не сказал еще главное.
- И что главное?
Он помолчал, будто собирался с мыслями.
- Главное - это человек никогда не должен умирать просто так.
- Это, - снова не сдержался я, - чтобы потом не было стыдно за бесцельно прожитые годы?
- И да, и нет, - усмехнулся Арис. - Но ты опять торопишься. Человек не должен умирать своей смертью.
- А какой смертью должен умирать человек?
- Он должен погибать.
Я ошалело прокашлянул.
- Почему?
- Если живой становится мертвым просто так… - Арис помолчал, будто пробовал вслушаться в собственные слова. - Если живой умирает просто так, то родным нужно звать попа, чтобы жить дальше и не сойти с ума. Когда человек не погибает, а просто так становится неживым, то нет чуда смерти, а есть только расписка попа, крест.
Я присел, облокотившись на колени.
- Чуда смерти - кровищи, что ли?
- А почему душки́ больше боятся, если их не расстреляют, а вешают? - поинтересовался в ответ Стикс.
- Душа через глотку не выходит?
- Да, почти так. Другая, лучшая для них смерть - всегда с кровью. И главное все равно не кровь, нет, а то, как ты сейчас сказал - что смерть должна приходить не зря. Что это не пробел, а пропуск.
Я закурил - совестно сказать - не оттого, что хотелось курить, а оттого, что в темноте ни с того ни с сего мне стало не по себе, проняло аж до корней волос, до озноба, как продравшего шары лунатика на коньке, даже папиросу из кулака не выпускал поначалу, - так расслабило и затрясло.
- Выходит, и тогда, на верхнем, и сегодня ты хотел не шлепнуть меня, а облагодетельствовать? - спросил я без тени иронии.
- Нет, - запросто, как на самый обыденный вопрос, отозвался Стикс.
- А что?
- На верхнем посту и у "бунгало" ты сам искал смерть. Ты или она тебя.
Я осторожно затянулся.
- Да, очень удобно, блин.
- Что удобно, почему?
- Потому что при таком раскладе ты уже не боец, а электроспуск. Вышиб мозги - своему, душку, по делу, из-за кэзэ, быдыщ! - и взятки гладки.
Стикс только хмыкнул и ничего не сказал. Было ясно, что это объяснение он считает наивным и не собирается даже оспаривать его. Что-то, тем не менее, из моих слов запало ему на ум. Сидя, он принимался то шаркать по полу ногой, то поправлять под собой рулоны.
- Электроспуск… - не стерпел он все же. - Можно думать, ты пришел сюда, в армию, сам. И тут стреляешь как добровольный.
Поперхнувшись дымом, я прочистил горло и сплюнул.
- Да, не как доброволец. Но против долга Родине ничего не имею. А что?
Арис тоже ответил не сразу.
- У Пошкуса перед твоей Родиной не было никакого долга.
Я выпустил окурок из пальцев и притоптал его.
- Не лезь в бутылку, варяг. Эту тему мы уже проходили. Насчет долга Пошкуса как-нибудь спросим у него самого. За себя говори.
- У Пошкуса перед твоей Родиной не было никакого долга, - упрямо выговорил Стикс. - Чека́ его деда тоже расстреляла под хутором. Пошкус умер, как надо, но он погиб просто так.
Чувствуя, что у меня начинает гореть лицо, я с нажимом огладил голову ото лба к макушке и глубоко передохнул. На миг представилось: драка в условиях нулевой видимости, единственный источник освещения - искры из глаз.
- Арис, ты сейчас поёшь, что твой поп.
- Нет, не как поп. Я говорю, что знаю.
- Ну и откуда ты знаешь то, что знаешь? Как надо и как не надо - не нам судить. У Мартына дед вон тоже в лагерях сгинул. И что ему - задрать штаны и к духам бежать? Да даже и по-твоему выходит: и Пошкус, и дед его получили то, что хотели. Ведь послал тебя Пошкус перед смертью? Послал. Из-за курева? Да. Но почему из-за курева? Оттого что курить хотел? Не-а. Оттого что смерти искал, маячил ей папироской. Твои слова. Лучше скажи, по чьим долгам сам тут кровя пускаешь.
- Tai ne tavo reikalas.
Пригоршней я бережно, с болезненной усмешкой накрыл шишку на затылке.
- Gerai. Тогда с какого хера ты лезешь ко мне?
Арис холодно рассмеялся.
- Я - лезу? А кто вчера подслушал меня?
- Я не подслушивал, а слышал. Под кайфом. Разница есть?
- Нет разницы. Это одно и то же.
- Вот оно как… Ну если ты знал, что тебя слышат, то почему не заткнулся сразу, а продолжал вещать?
- Я не знал еще тогда.
- Не знал еще тогда? А кто же знал тогда? Матиевскис? Папаримскис? О чем вообще базар, если ты не знал еще тогда? А сейчас откуда знаешь?
- От верблюда…
Я потолкал кулаком в ладонь.
- Ладно, герой. Можешь себе думать про донос Капитонычу, что хочешь. Мне, если честно, по барабану. Чужая душа - не дай бог вляпаться. Но я скажу, что сам думаю про вчерашнее. А думаю я вот что. Ты не только знал, что я слышу тебя из котлована, но обращался ко мне, а не к Матиевскису. Больше того: ты уже тогда знал, что землячок твой сдаст тебя с потрохами. И не боялся, а как раз добивался этого… Окей?
Стикс брезгливо фыркнул.
- Ну тогда скажи - зачем? Чтобы прийти сюда, в зиндан?
Я покачал головой.
- Нет, Арис, не в зиндан.
- А куда?
- В "бунгало".
- Зачем?
- Крови нюхнуть.
- Kam?
- Вот уж не знаю, товарищ майор. Но - нюхнуть. Не чужой, так своей. А может, и того почище: чуда смерти. Ведь с этим фокусом, в отличие от кровушки, хотя и сопливой - ну от мордобоя под буру, - в последнее время полный швах.