Андрей Хуснутдинов родился в Фергане, живет в Алма-Ате. Его книги выходили в издательствах "АСТ", "Эксмо" и др. Роман "Столовая гора" в 2008 году вошел в лонг-лист премии "Русский Букер".
Андрей Хуснутдинов
Господствующая высота
повесть
А. (Г. В. А.)
Совпадение имен собственных и числительных с существующими в действительности непреднамеренно
Сижу в президиуме, черкаю чертиков в блокноте под очередного докладчика, никого не трогаю, разве потираю ногу свою припустившую , как нарисовавшаяся сбоку референтша выдыхает на ушко:
- Вас просят…
- Кто, где? - не сразу прихожу я в сознание.
- Тут, в ресторане, внизу, - следует многообещающий ответ. И, тотчас расстраивая соблазнительную перспективу, ложится поверх чертиков визитка с американским гербом. Робкая кириллица ютится в другом от пернатого хищника углу и словно заговаривается с испугу: "Самантха Вильсон, военное пресс-атташе…"
Закрываю блокнот, как форточку от сквозняка. Не люблю я эти марш-визиты. Да и кто любит неожиданности? Тем не менее, сейчас, в ареопаге, возможность смены декораций поспела кстати: от предыдущего антракта отщелкало тридцать минут, до следующего оставалось не меньше, а силы мои для изображения просвещенного заседателя-звездоносца были на исходе.
- Спасибо, Ленок, - говорю вполголоса, кряхтя и выдвигаясь из-за стола, - с меня шоколадка. - И с видом глубокой озабоченности, поглаживая блокнотом чертову ногу, ковыляю за кулисы.
За что чту и сторонюсь американцев - ну, хотя бы тех, с кем приходится знаться, - в плане общения это самые открытые люди на свете. Души нараспашку, руки вразмашку. Если они хоть на полграмма заинтересованы в твоей персоне, уже в начале разговора у тебя созревает стойкое ощущение, что ты знаешь их лучше, чем лучших своих друзей. Словом, умеют ребята абстрагироваться. Не то, что наши. Берут тебя на мушку в тот момент, когда ты, во-первых, этого не ждешь, и, во-вторых, когда вранье уже составляет для тебя психологическую проблему. Так что, взяв на ум поправочки к своей манере впадать в благодушие после первых же минут застольной беседы, я входил в ресторан не спеша. Однако Саманта Вильсон решила обойтись без прелюдий. С не женски сильным, цепким рукопожатием взяла - на чистом русском и в русском же духе - с места в карьер:
- Здравствуйте, меня интересует ваш бывший сослуживец, Арис Варнас.
Ну, думаю, приехали. Из огня да в полымя. Опять Афган. Только в этот раз, ей-богу, под каким-то новым соусом: рано или поздно с посольскими разговор у меня, конечно, перескакивает на популярную частоту, но чтобы вот так в лоб, без дипломатии, да еще с порога про Стикса…
- И в чем тут подвох? - любопытствую встречно.
Саманта Вильсон озадаченно хмурится.
- Зачем Пентагону солдат "империи зла"? - говорю без обиняков. - Погибший к тому же.
- Затем, - сообщает Саманта, не моргнув глазом, - что на прошлой неделе в Афганистане пропал без вести его сын Димас, солдат из американского состава сил коалиции.
- И что? - недоумеваю я.
Она проглаживает ногтем по сгибу свою салфетку.
- А то, что он пропал в районе бывшего советского поста номер восемнадцать, то есть, как я понимаю, господин Воронин, вашей заставы. Так?
Вправду сказать, решил я поначалу, что это розыгрыш. Поэтому, чтобы выиграть время, заказываю чайку с лимоном, пирожных там с конфетками, а сам поглядываю на свою визави. Она, смотрю, от нетерпения и вежливости рябью пошла, даже руки со стола убрала, чтобы салфеточку не тревожить. Нет, думаю, дело-то пахнет порохом. К Стиксу у американской военщины интерес неподдельный, самый что ни на есть животрепещущий. Оперативный интерес.
- Простите, - говорю осторожно, - я, может быть, задам глупый вопрос: скажите, а вы точно уверены, что это его сын?
С улыбкой легкого замешательства Саманта склоняет голову набок, мельком оглядывается на своего бодигарда за угловым столиком и, переведя дух, смотрит, как я дырявлю рогатинкой лимонную дольку.
- Так точно, как, в принципе, можно знать что-то.
- Подробностей, как это все было, сообщить, конечно, не можете?
- Пока - нет. Но скажу, что Дейм… что Димас был на хорошем… да что там - лучшим солдатом бригады, имел комбатные награды и ранения. Версия, что он дезертир, отпадает совсем.
- Фотографию его хотя бы покажете? - спрашиваю так же осторожно.
- Минутку… - Саманта принимается листать картинки на своем коммуникаторе, но, не обнаружив нужной, звонит куда-то и просит переслать ей снимки "объекта" эмэмэской. - Простите. Я думала, фото со мной. Зато у меня есть другой… так, скажем, файл… - Она смущенно улыбается. - Или нет. Это сюрприз. Немного попозже. Хорошо?
Я перекладываю истыканную дольку из блюдца в чашку с чаем.
- Хорошо. Но что вас интересует конкретно?
Саманта вновь следит за моей рукой, отводит взгляд лишь тогда, когда я бросаю рогатинку в пепельницу.
- Всё. - Аккуратно, будто фишку на игровом поле, она пристраивает наладонник возле моего блокнота. - То есть мы не знаем, какие факты из биографии отца могут проявить ситуацию с сыном… Да, чуть не забыла, такой момент: влияние Ариса Варнаса на сослуживцев в смысле… ну, скажем так, выхода из-под контроля, самоуправства . Пожалуйста, вы не будете против, если я запишу вашу историю?
Я с деланным удивлением взвожу брови:
- Да неужто еще не начали?
- Нет еще… - Улыбаясь, Саманта придавливает мизинцем изумрудную клавишу дозвона. - А вы?
- А я… - вторю задумчиво, прожевывая конфету, морщусь, как от пилюли, и, потирая ребром ладони столешницу, договариваю про себя: а для меня в истории со Стиксом важно как раз обратное - закончилась ли она? Да и закончится ли вообще? That is the question, Сэм.
…В тмутаракань нашу, на забытую аллахом и его доблестными воинами сторожевую заставу номер восемнадцать, Арис Варнас загремел из десантно-штурмовой бригады в Гардезе. Случилось это под самый аминь кампании, в восемьдесят восьмом. Слухи о причинах его перевода ходили чудные. Стикс упокоил не то начсклада, застуканного на продаже патронов душка́м, не то бойца, угробившего рацию перед рейдом, не то и вовсе кого-то из штабных из-за бабы вольнонаемной. В общем, дело было темное, трибунальное. Сам Арис никогда и ни с кем на данный счет не распространялся. Из достоверных деталей подвигов ссыльника до нас дошли только три: свежий огнестрел мякоти правой голени, фингал под глазом да культяпки срезанных сержантских лычек на погонах. Как сейчас вижу его, шагающего от "вертушки" по мартовской грязище к нашему КПП - статного, чистенького, перехваченного ремнями полного РД, с вытертым ПКМ-ом на груди и с рассеянной улыбкой на подбитой арийской роже. Первой мыслью моей - винюсь без околичностей - было: "Фашист". Второй, не такой определенной, но, как ни странно, более точной и важной: "Всё как с гуся вода". Ведь то же ранение голени разъяснилось не сразу, не днем. Что место новоприбывшему, по большому счету, на госпитальной койке, стало понятно лишь после отбоя, в блиндаже, когда прибалдевшее в неполном составе четвертое отделение наше пялилось на то, как он вкалывает в ногу промедол, скручивает и бросает в буржуйку заскорузлый от крови носок, передохнув, отдирает бинты от сквозной раны, посыпает ее стрептоцидом и наворачивает свежую повязку.
Стикс - это ведь так он, по сути, сам себя окрестил. В первую же свою ночь на заставе. Койки наши через одну стояли, и я, проснувшись по малой нужде, услышал, как бредит он во сне, молотит сквозь зубы короткими очередями, что твой автомат: " Стиклстиклстиклс …" - негромко и словно бы с жалобцой, как пощады у кого просит. Я решил, от кровопотери такое с ним, ну или после промедола, хихикавших Зяму с Дануцем еще окоротил, однако и на другую ночь, и во все последующие, когда Арис отсыпался после "пустых", как он сам говорил, нарядов, колыбельную эту его обязательно слышал кто-нибудь. Впоследствии даже словечко от нее произошло, фирменный, так сказать, сленг четвертого отделения: стиксовать . Глюки то есть, ловить после того, как джа́рсу дунул. Кстати, чтобы сам Стикс пригубил косяк или хотя бы заикнулся о дури, такого не было замечено никем и ни разу, и, уверен, шприц-тюбик промедола, не в пример многим, в его АИ содержал именно промедол, а не воздух и не воду.
Last but not least: засадным пунктом в деле о началах боевого прозвища Ариса Варнаса служит тот факт, что сам я родом из Литвы - явился на свет в Каунасе, по очередному месту службы бати моего гвардейского, и жил там же до третьего класса школы. Короче, по-литовски худо-бедно понимал.
И вот сидим мы как-то с Варнасом в курилке, тет-а-тет, и я у него к слову, безо всякой задней мысли, спрашиваю, чего это каждую божью ночь он заделывается стекольщиком (литовское stiklas - русское "стекло"). Он посмотрел на меня оценивающе и в то же время отстраненно, как обычно смотрел поверх своего ПКМ-а с позиции, потом поинтересовался, откуда я знаю литовский, и, смекнув, в чем дело, лениво махнул папироской:
- А, оккупант…
- Ну, Арис, конечно, - встряхнул я своим бычком. - Шурави. Вроде тебя. Родные мамы нас теперь не отличат. Так что вспоминай меня, когда бреешься.