- Мученик, - разрыдалась Вера, увидев его изуродованную грудь и окровавленное лицо.
- А с тобой что они сделали? - спросила она Ломакина, дотронулась до его холодной руки и прошептала: - Умер.
Вера платком, смоченным слезами, стирала кровь с лица Михаила.
- Как ты попала? - спросил он ее.
Она рассказала про несчастную ночь.
- Хоть перед смертью увидела тебя…
- Как не хочется расставаться с жизнью, Вера… Не плачь, милая, не надо. Мне легче стало. Согрела ты меня, умыла своими слезами…
Она нежно гладила его жесткие волосы. Холодный ветер, сырая земля, голод отнимали последние силы у раненого, дрожавшего всем телом.
На улице раздался гудок машины. За сараем забормотали немцы. Вера затряслась от страха. Она пуще смерти боялась, что отнимут у нее Михаила или увезут ее навсегда от него. Она прижала его руку к своей щеке. "Какая холодная", - подумала Вера и приложила лицо к его холодной щеке, чтобы согреть и ее. Она дышала на его пальцы, смотрела в черные измученные глаза.
- Допрашивали тебя? - спросил Михаил.
- Да, но я ничего не сказала. Дали срок подумать.
- Ох, как меня допрашивали! Казнили заживо… Крепись, Вера, не выдавай тайны.
В сарай вошли гитлеровцы. Они жестом приказали Вере выйти. Девушка обняла Михаила, целовала его лицо, глаза. Фашисты толкали ее пинками.
- Погодите еще минуту, - вырывалась Вера. Она знала, что это последние минуты прощания. Больше уж никогда не увидит она его, и ждать будет неоткуда.
Солдаты схватили Веру, вытащили из сарая и привели в большую избу, где находилась штаб-квартира. На окне стоял пулемет, на столе телефон и радиоприемник.
Вошел генерал Хапп в сопровождении майора Роммеля, рядившегося ночью в костюм фельдшера.
Генерал сам решил допросить девушку. Его смертельно пугали партизаны.
- Сколько вам лет, партизан? - спросил он вкрадчиво.
- Это не имеет значения, - ответила Вера, смущенно натягивая на грудь лоскуты рваной гимнастерки.
Любуясь красивой девушкой, Хапп дотронулся своими мягкими пальцами до ее подбородка. Вера ударила генерала по руке. И это ему, видно, понравилось. Он охватил ее лицо обеими руками и, стараясь казаться добрым, сказал:
- Такую можно и полюбить…
Вера, отбиваясь, укусила палец генерала.
- Волчица! - Хапп ущипнул пленницу, отошел в сторону и сказал: - Допросить!
Роммель ударил Веру по спине резиновой палкой. Девушка упала на пол. Сжимая ей шею и уши железными пальцами, майор добивался ответов: откуда она, кто прислал ее, где партизаны? Вера лежала бледная, неподвижная.
Упрямое молчание девушки бесило врагов. Роммель взял две иголки и начал колоть ее плечи. Вера не издала ни звука. Чтобы не разрыдаться, она кусала губы.
- Дикарка, скажи все, и бить не будут тебя, - с притворным сожалением сказал генерал Хапп.
Вера молчала.
Роммель опять взял резиновую палку и, оголив спину пленницы, стал бить. Резина не оставляла на спине кровавых следов. Но боль от ударов впивалась в сердце, отдавалась в легких. Дышать стало тяжело. В глазах потемнело. Гитлеровец дернул ее за волосы. Вера открыла глаза. Она взглянула в окно, увидела кусок бирюзового неба, ветку яблони. В глазах от удара вспыхнул огонь и погас…
Веру без сознания бросили в сарай. Долго Михаил держал ее голову на своем плече. Наконец она пришла в себя. Истерзанное тело горело. Хотелось пить. Собравшись с последними силами, девушка села. Михаил опять прижал ее голову к плечу, молча смотрел в измученное лицо. Ему все было понятно: она выдержала пытку.
В центре села на площади, недалеко от моста, который Величко минировал под прикрытием автоматной стрельбы Михаила, была выкопана большая яма. Фашисты сгоняли сюда женщин, старух, детей, приволокли избитого Охрема - пчеловода колхоза, не успевшего уйти к партизанам. Привели и Веру.
К толпе подкатила штабная машина, охраняемая автоматчиками и зенитным пулеметом, установленным на крыше. Из машины вышел майор Роммель в кованых сапогах, темно-серых брюках навыпуск. На его плечах блестели шелковые погоны, на груди висели два железных креста с тонкими белыми ободочками. Он подошел к караулу. Унтер-офицер щелкнул каблуками и коротко доложил;
- Господин майор, могила готова, население собрано.
- Отлично! Подождем генерала.
Немного погодя в сопровождении двух офицеров приехал генерал Хапп. Он по всем правилам, держа полусогнутые пальцы у широкого козырька фуражки, закрывавшего всю верхнюю часть лица, выслушал рапорт майора Роммеля. Генерал закурил и бросил спичку в яму.
- Вы знаете эту партизанку? - спросил он жителей, указав на Веру, посаженную на край могилы.
Майор Роммель перевел слова генерала.
Народ молчал.
- Тогда я и вас расстреляю, если вы не скажете, кто она и где партизаны.
Низкое солнце коснулось верхушек лип, ронявших в реку последние листья.
Недалеко от ямы напротив согнанных сюда людей стояли немецкие солдаты с автоматами. Хапп приказал своим подчиненным выстроить жителей, вывести каждого пятого человека и поставить на край могилы.
Вера с жгучей болью смотрела на своих односельчан. "Великое горе, мои родные, - думала она, - как вам помочь? Спасет ли моя смерть вас, невинных, поставленных на край могилы?"
На площади появился важный старичок с жидкой седой бородкой. Он с достоинством поклонился генералу Хаппу и предложил ему свои услуги в посредничестве, чтобы заставить партизанку признаться. Генерал, мигая левым глазом, проговорил: "Гут, гут". Старичок подошел к Вере и сказал:
- Признайся, спаси народ.
Вера вздохнула и проговорила:
- Не убивайте людей. И я все расскажу…
- Не смей! - выкрикнул дед Охрем, выступив из толпы.
Майор Роммель выстрелил.
- Нас смертью не запугаешь! - успел проговорить Охрем и свалился перед Верой. Слова седого старика прозвучали в ее ушах как заклинание.
Генерал Хапп, прищурив левый глаз, похвалил своего помощника:
- Отлично! Ведите ее…
Веру привели опять в штаб-квартиру. Тут же был и тот старичок, которого, видимо, принял сам Хапп, и Вера подумала, что перед ней не простой человек. Старичок не замедлил подкрепить это мнение. Он протянул пожелтевшую бумажку Хаппу и, как молитву, произнес:
- Граф Прушницкий. В колхозе коротал свой век ветеринаром. Надеюсь, господин генерал, с вашей помощью я вновь обрету свое графство…
- Превосходно, граф, - вернул ему Хапп документ. - Такие люди мне нужны…
Генерал подошел к Вере, забившейся в угол. Он стал хвалить ее, называл раскаявшейся грешницей, которую ждет щедрая милость. Хапп назвал себя гуманистом, готовым внять мольбе любого человека. Он задавал вопрос за вопросом: где партизаны, сколько их? Вера с трудом проговорила:
- Если вы гуманист, дайте мне опомниться. Я замучена.
Прушницкий попросил разрешения выходить девушку, подготовить ее к допросу. Генерал ответил, что дает срок до утра.
Веру отвели в сарай, где лежал Михаил. Прушницкий принес ей пищу, шепнул:
- Покормите и солдата.
И вышел из сарая.
- Какой-то новый ход, - тихо сказал Михаил.
Вера, обняв своего друга, задумалась над его словами. Почему так легко старик втерся в доверие немцев? Не двойная ли это игра? Она сызмала знала этого старика ветеринара. Работал он честно. С больным теленком или ягненком возился, как с человеком. Закончит, бывало, работу на колхозной ферме, зайдет в клуб или в правление колхоза, разговорится, начнет учить уму-разуму и старых и молодых. Для каждого человека у него было особое слово. Люди удивлялись его знаниям и мудрости. Судили-рядили о нем по-разному. Одни говорили, что он "из бывших", другие считали его православным проповедником. А за любовь к поучениям прозвали его "просветителем". Эта страсть не погасла в нем и при немцах. Как только он поладил с Хаппом, сразу стал поучать его.
- Господин генерал, ваш метод, - указал он в окно на виселицу, - не будет иметь эффекта. Я очень хорошо знаю психологию советских людей. Насквозь идейные. Будете вешать их - ничего не добьетесь. Вот вам примеры: девушка эта стояла перед петлей и не проронила ни слова; старика пчеловода застрелили, а он, умирая, сказал: "Смертью нас не запугаешь".
- Ничего, - протянул Хапп, - наш метод может быть и эластичным. В этом я не исключаю и вашу помощь, - добавил генерал и предложил графу сигарету.
- Служить я готов, но в качестве кого? - не смущаясь, спросил "просветитель".
- Для начала я назначаю вас старостой. А потом мы оценим вашу службу по заслугам.
К Хаппу подошел адъютант и подал пакет, опечатанный сургучом. В секретном письме говорилось, чтобы начальник особого отдела полевой жандармерии генерал Хапп направил в означенную инстанцию пленного казака Михаила Елизарова для пропагандистских целей. Майор Роммель, стоявший как тень рядом с Хаппом, самозабвенно отчеканил:
- Значит, и там понравились его документы. Примечательный экземпляр - донской казак!
- Выгодное сословие! - торжествующе сказал Хапп. - Покажите мне его.
"Экземпляр" понравился генералу. Красивое лицо, кудрявый чуб. "За такой экземпляр могут и похвалить, - подумал Хапп. - Жаль, что исполосовали сильно".
- Прикажите умыть его, переодеть в чистое белье, покормить - словом, создать у него хорошее мнение о нас.
- Не поддается, господин генерал, - виновато признался Роммель. - Нм письменно, ни устно не дает показаний. Какой же смысл отправлять его? Он и там ничего не скажет.
- Майор, не возражать! Приказано доставить - и никаких разговоров. Подготовить пленного! Выполняйте!