- Да, - вмешалась в разговор Вера Павловна. - Раньше сколько было молодёжи на селе. Я, помню, ещё маленькой была: выходишь на улицу гулять, полная улица детей. Были зажиточные крестьяне. Землю берегли, передавали по наследству. Сталин всех раскулачил. Осталась одна голытьба, которая тогда не хотела работать, только пьянствовала. Она и сейчас не хочет. Деревня спилась. Деловых людей всех в лагерях сгубили. Тут щенка берешь - и в хвост и в рот заглядываешь, да все спрашиваешь от какого кабеля, да от какой суки. А эти "двуногие" думают, что они особенные млекопитающие и не подвержены наследственности. Да если отец и мать пьяницы, то и сынок, гляди, захрюкает. Большевики весь генофонд уничтожили: и городской и деревенский. Вырежи племенных коров и племенного быка, и стаду конец. Я пережила это всё. Сама сидела в лагерях.
- А, за что сидели, если не секрет?
- Да какой секрет, милок. Голодуха была, я в заготзерно работала. Зерно тогда за границу отгружали. Помню, все эшелоны в Германию шли.
- Они, Вера Павловна, не только зерно отправляли, - вмешалась Марина. - Моя мама в молодости в Эрмитаже работала. Картины вагонами вывозили, - говорила, - со всех музеев Ленинграда, и все за бесценок за границу.
- Да, миленькая. Сталин с Гитлером тогда в обнимку ходил. Помню, в газетах на переднем листе немецкий и советский солдат в обнимку. А наш начальник на собрании все кричал: "Немцы социализм строят, только национальный, а мы им помогаем". Им-то помогали, а у самих голодомор устроили. Вроде бы и родило все хорошо, а зерно несколько лет все под метлу. Закон издали "о трех колосках". Найдут в кармане, десять лет дадут. Я как-то возьми и взболтни: -немцев кормят, а свои люди с голоду пухнут. Немного и людей было, а, кто-то донес, посадили за антисоветскую агитацию.
Вера Павловна замолчала, затем выпила коньяк, вытерла ладонью губы, добавила, - хороший напиток.
Несколько минут стояла тишина. Когда выпили по второй, Бурцев спросил: - Вера Павловна, а как было в лагерях? Расскажите, если не трудно.
- А чего, милок, трудного-то. Это в лагерях трудно, а языком молоть легко, за него и сидела. Молодая была - красивая, высокая грудь, большая коса. Фигурка точеная.
- Да вы и сейчас красивая, - вставила Марина.
- Какая там красивая, милая. Сморчка кусок. А тогда была да. Первым изнасиловал меня следователь. Насиловал прямо в кабинете, много раз. Все приговаривал, если пикнешь, расстреляем как шпионку. О, как он, гад, измывался. Так сильно щипал, всё тело синее было. На войну паскудник не ходил, все в тылу баб щупал. А после войны шёл как-то, а мальчишки костер разложили и в этот костер гранату положили. Сами-то разбежались, а он в этот момент мимо шел. Оно как ухнет и ему осколком аккурат в позвоночник. Ноги отняло, сидел у вокзала милостыню просил. Потом куда-то исчез. Говорят, повесился, как Иуда на осине. Видать совесть замучила. А в лагерях такие же изверги. Рассказывать противно.
В уголках глаз Веры Павловны появились слезинки. Она замолчала.
- Вот, Марина, и есть несоответствие теории с практикой, - сказал Бурцев. - Декларируем свободу, равенство, жизнь по законам, а вся страна живет по понятиям. В стране орудует шайка бандитов, прорвавшихся к власти. Разве насиловал только этот один? Берия разъезжал по Москве, отлавливал, а затем насиловал женщин прямо в кабинете. Подчиненные глядели на него и выполняли команду "делай как я". Они же подбирались подстать начальнику. Порядочный человек в кругу этой шайки просто не смог бы существовать. Они его попросту сожрут.
- Берию за это расстреляли, - возразила Марина.
- Ну, скажем, не за это, а за попытку захватить власть. Но не в этом дело. Остались-то остальные подчиненные. Вся шайка осталась на месте. Кого-то скушали, а самые прожорливые в чины выбились, и совершают свои гнусные злые дела. Не так сказал, не так посмотрел, не благонадежный. Захотел за границу поехать, - не пустят. Начнешь возмущаться - в психушку. Изощрённее стали работать. В лагеря вроде бы, как и не хорошо, а туда в самый раз. Больной человек, что с него взять.
Вера Павловна посмотрела на Бурцева.
- Ой, боюсь я за вас, молодой человек. Я за такие мысли десять лет просидела. Хотя вы, счастливчики, родились в другое время.
- Дорогая Вера Павловна! - сказал Бурцев. - Ещё Петр Первый, прививая на Руси европейскую культуру, ввел и европейское стукачество. Он издал закон о недоносительстве. За это стали сажать в тюрьмы. Но мы же азиаты. Монголы не зря нам триста лет кровь мешали. Так вот, что из Европы к нам попадает, мы пытаемся извратить чудовищным образом, привнося азиатский дух. Стукачество при Анне Иоановне приняло такие размахи, что кровище хлестало ручьями. Одно неосторожное слово заканчивалось дыбой. Туда пошли и ближайшее окружение царицы и, даже, сам премьер-министр. Большевики ничего нового не придумали. Они лишь вскрыли старый пласт, поэтому, когда этот пласт понадобится власти сказать трудно. И какое поколение окажется "счастливым" и его минует эта участь неизвестно. Это известно только, наверное, Богу. А если быть реалистичным, Россия очередного вскрытия этого пласта не выдержит. Погибнет не только цвет нации, как после семнадцатого, а погибнет вся Россия, это для России Ахиллесова пятка. Её трудно победить врагам извне, но она уязвима изнутри. Очередные поиски ведьм приведут к истреблению всего народа. А говорю я, Вера Павловна, так как ощущаю себя свободным: во-первых, я люблю поезд, разговариваешь в купе свободно. Вы меня не знаете, я вас, да и зачем я вам, а вы мне. Стукачество происходит из-за наживы. Преследуется какая-то цель, а так зачем мы друг другу. Зачем человеку лишняя головная боль. С поезда вышел и мысли вон. А то, что Гитлер и Сталин в обнимку ходили, вы правы. Они ощущали между собой родство душ, почтенная Вера Павловна, потому, что между ними нет разницы, и тот и другой строил лагеря и уничтожал там миллионы людей. Развязывали войны и губили там свой и чужой народы. В начале, они планировали, как вместе Англию уничтожить, а потом как хищники сцепились, один смертельно ранил другого и забрал себе всё. Мы захватили почти всю Европу, все, чем владел другой хищник. Стали рассказывать миру про Освенцим. А о Соловках забыли. У нас, их как бы и не было. Мы бьем себя в грудь - мы освободители. Но если ты освободитель, освободил и уходи. Но ведь нет, во всей Европе до сих пор армию держим. Когда венгры потребовали полной свободы, их раздавили танками, чехи захотели свободы их тоже, так что никакие мы не освободители, а хищники, захватчики. Трубим на весь мир, что гитлеровцы уничтожали людей только лишь из-за национальности, скажем, евреев. А мы, по какому признаку: чеченцев, ингушей, крымских татар, западных украинцев, да прибалтов? Смерть Сталина не позволила довершить дело врачей, а то и до евреев добрался бы.
В это время распахнулась дверь и в дверном проеме показалась проводница.
- Чаю не желаете? - спросила она.
- Мне два стаканчика, будьте добры, - сказала Вера Павловна, - а молодёжь, как хочет.
- Нам по стаканчику. Как вы? - обращаясь к Бурцеву, сказала Марина. Бурцев в ответ закивал горловой. Когда дверь за проводницей закрылась, Марина, глядя в глаза Бурцеву, сказала:
- А я не соглашусь с вами.
- В чём же несогласие?
- А в том, что Россия слаба изнутри. А как же дружба народов? Как же тогда победили в такой войне?
- О, Марина! Вы затронули такую тему, придется набраться терпения и выслушать.
- Дорога длинная, выслушаю, если аргументировано сможете доказать.
- Дружба народов - это всё бред, придуманный властью. Беда России в том, что она многонациональная и много конфессиональная. Она была такой и до революции. Царь, захватывая все новые территории, присоединял их к России. Все жители этих территорий становились гражданами России, как бы перемешивались внутри страны, образуя пятую колонну. Де-юре, они были граждане, но в душе каждый считал русских своими поработителями. Это в семьях передается от деда к внуку. Когда приходит враг извне, все понимают, что он пришёл на их землю и объединяются с русскими, а как только враг ушёл, русские становятся снова оккупантами.
- Позвольте, позвольте, - возразила Марина. - А как же США, они тоже многонациональны. Выходит и они слабы изнутри?