Эта надпись веселила всех, проходящих мимо.
Старшина Черемных на танке перебрался с одного борта на другой, к Николаю. Машины мчались, грохоча, на полном газу.
- Четвертую скорость воткнули! - прокричал Черемных, в волнении не рассчитав силы своего голоса, и оглушил Николая.
- Скорость хороша, - ответил он. - Не ори только так здорово.
- Чего?
- Не кричи, говорю.
Старшина закивал. Но через минуту опять наклонился к Николаю и закричал:
- А что будет с Германией после войны?
- Ничего. Жива останется. Мы же уничтожать ее не собираемся.
- Нет, а какой строй государственный будет?
- Не знаю. Надо чтоб - демократический.
Старшина успокоился. Долго ехали молча. Разговаривать было трудно в реве мотора и лязге гусениц.
Впереди показался городок. Кирпичные домишки с маленькими окошками сгрудились в беспорядке, сбились в плотную кучу, словно от испуга. Даже снег на крышах воспринимался, как маскировка, как их наивное желание стать незаметными.
В городке никого не оказалось. Дома были заперты, население эвакуировалось. Танки остановились в узенькой кривой уличке. Автоматчики соскочили наземь, танкисты тоже вылезли из машин.
Николай, с удовольствием ступая по свежему снежку, сделал вдоль улицы шагов десять. Старшина шел сзади и, осматриваясь, морщил нос:
- Ну и улица! С танка спрыгнешь в любую сторону и лбом о стенку стукнешься. У нас такие улицы переулками зовут. А тут вон пишут: "Штрассе" - Герингштрассе. Что такое "геринг" по-русски? - обернулся он к Юрию, который, читал какое-то объявление.
- Геринг - значит селедка.
- Селедочная улица! Верное название!
- Она именем Геринга названа.
Старшина разочарованно сплюнул.
Снег перестал, и разведывательный самолет "удочка" пролетел над городком.
- Вот сейчас нам маршрут дадут, - сказал Юрий, кивая на самолет.
- Как тебе нравится Германия? - спросил его Николай.
- Никого нет. Кому мстить прикажете?
- Так что ж, начинай разрушать дома, - с иронией посоветовал Николай.
Старшина возмутился:
- Что мы гитлеровцы, что ли? Или карательная экспедиция каких-нибудь колонизаторов в Африке?
- А вдруг, - предположил Юрий, - весь немецкий гарнизон сидит в домах и ждет момента…
Его прервал девичий крик, раздавшийся в ближнем доме. Крик был настолько неожиданным, что гвардейцы вздрогнули. Дверь распахнулась, и из дома выбежала худенькая девушка, лет семнадцати. Она остановилась, качнулась на тоненьких ножках, обутых в деревянные чоботы, и прислонилась к стене, беззвучно рыдая. Гвардейцы подбежали к ней. По ее бледному лицу, с чахоточным румянцем на скулах, текли слезы. Она протянула руки, которые тут же опустились, как перебитые, и прошептала:
- Наши!
Она чуть не упала, старшина Черемных поддержал ее. Девушка улыбнулась, почувствовав сильные руки, потом засмеялась.
- Наши! Здравствуйте! Товарищи! - и сразу без-умолку начала говорить, говорить. Видно было, что она истосковалась по русской речи. - А немки все удрали. Сегодня ночью. Там как загрохочет, даже небо красное стало. Они и убежали. Мужиков ихних еще раньше, третьего дня всех на оборону забрали. А немки убежали. Кричали "Руссишь панцерн". Ой, как немцы танков наших боятся!
Она была в стареньком ситцевом платье. Старшина накинул ей на плечи свою телогрейку.
- Ой, не надо. Вам еще далеко ехать!
- Ничего, у меня шинель еще есть.
Девушка с восхищением посмотрела на старшину, потом потрогала звездочку на его шапке.
- Вон, какой… - Она опять заплакала и засмеялась. - У нас в Чернигове тоже был один такой парень. Сережа Дубков. Не знаете? В вашей части нет такого?
Гвардейцы стояли против нее. И у каждого было такое чувство, какое бывает после хорошо проведенного боя. Николай даже позавидовал старшине, которого девушка держала за руку.
- Вас много здесь?
- Нет, здесь немного. Вот дальше пойдете, - там… А сюда нас троих пригнали. Я сейчас им скажу. - Она побежала. Потом остановилась, оглянулась, словно еще до конца не верила, что пришли свои, затем бросилась дальше, крича: "Девочки! Русские, выходите! Наши пришли! На-а-аши!"
Ее деревянные чоботы громко стучали.
Николай, Юрий, старшина Черемных дошли до угла и свернули в другую улицу. Там перед большим особняком из темного камня, со стрельчатыми окнами и окованными медью дверями, стоял высокий катафалк. Гвардейцы с интересом начали рассматривать его. Это была огромная колесница на тяжелых, как у артиллерийских орудий, колесах. По лакированным бокам из красного и черного дерева налеплены всякие замысловатые вензеля с позолотой. На толстом бархате стоял роскошный полированный дубовый гроб. Он был также разукрашен резьбой - фигурками марширующих солдат, танками, орудиями, самолетами. На гробу лежала фуражка чиновника какого-то ведомства и подушечка с его наградами и регалиями.
И хотя катафалк был брошен, стоял без лошадей, с одной приподнятой оглоблей, эта воинственно оформленная колесница выглядела очень внушительно. Она словно была предназначена для того, чтобы олицетворять силу и могущество фашиста, который возлежал на ней.
- Не успели на кладбище отвезти, - показал головой старшина. - Так драпать - это уже свинство. Давайте заглянем в гроб.
- Ну, вот еще, - скорчил брезгливую гримасу Николай.
- Нет, интересно взглянуть внутрь, каков он там - фашист в полной форме.
В это время механик Ситников, чтобы пропустить машину комбата вперед, маневрировал в узкой уличке и вывел свой танк из-за угла. Он попятился задним ходом, прямо на катафалк и нечаянно толкнул его в бок.
Колесница громко хрустнула и перевернулась. Гроб вылетел и ударился о стену. Из него вывалился большой мешок из плотной коричневой бумаги с фашистским значком посредине. Упав на мостовую, мешок лопнул, и все увидели, что в нем - голый труп.
Антон Ситников почувствовал, что наскочил на какую-то преграду. Он быстро заглушил мотор, вылез из машины и подошел к перевернутому катафалку.
- Вот тебе и Гитлерляндия… - растерянно проговорил он, снимая шлем и нахлобучивая его снова. - Нехорошо получилось.
Прибежали девушки. Они все плакали от радости, и та, что была из Чернигова, кричала: "Вот мы все! Трое!" Увидав, что гвардейцы поражены разбитым гробом, она сказала:
- Вы не удивляйтесь… Они всегда так… Везут - снаружи богато, даже страшно… А внутри - он голый, в бумажном мешке…
Вскоре вернулся разведывательный самолет и сообщил, что к Одеру двигается колонна немецких танков. Гвардейцы сразу помчались дальше, им навстречу.
Девушки, провожая их, стояли на перекрестке. У них были лица самых счастливых людей.
Десантники махали им на прощанье шапками. Старшина Черемных кричал, сложив ладони рупором:
- Эй! Черниговская! Тебя оставляем комендантом города! А телогрейку сохрани! После войны заеду в Чернигов на твоей свадьбе гулять.
Глава 12
Гвардейцы сидели в брошенном немцами доме, сушили портянки у чугунной печки и слушали словоохотливого санитара дядю Ваню. Он рассказывал все ту же бесконечную сказку:
- Так вот, значит, был этот самый богатырь Вихорь Вихоревич парнем вечно молодым, да неуемным. Сто лет прожил, а все ему на вид и за повадку давали только двадцать. Ходил он, вихрился по земле вольной походкой. Где ни появится - кружит, крутит, вертит - никому покою не дает. Была в нем живительная сила такая - при нем никто без дела сидеть не мог. Куда ни придет - люди горы начнут ворошить, реки вспять поворачивают. Глядишь - на болоте сады расцвели, в сухой степи - лес вырастает, рожь в оглоблю вышиной поспевает, картошка - в колесо уродится.
Он говорил медленно, подбирая слова, и сосредоточенно теребил в руках кисет. Дядя Ваня давно уже хотел курить, но увлекся своим рассказом и забывал про табак.
На кровати спал Юрий. Стрелок-радист его экипажа возился с комнатным радиоприемником и бранился:
- Вот техника! И додумаются же. Приемник французский, а только Берлин можно слушать. Как переведешь на Москву, так замыкание происходит.
Из другой комнаты появился старшина Черемных, поднимая книгу над головой:
- Глянь, орлята! Гоголь! Николай Васильевич Гоголь!
Дверь широко распахнулась, и с улицы шагнул Николай.
Все поднялись. Дядя Ваня замолчал, отошел в сторону и взялся наводить порядок в санитарной сумке. Сказку его перебили.
- Покажи-ка. Вот здорово! Гоголь! - Николай с увлечением перелистывал страницы книги. - И штамп воронежской библиотеки. Украли.
- У них все нахапанное, - объяснил Черемных. - Вот еще книгу нашел про паровозы - чешская. Радиоприемник - французский, велосипед - голландский, ножи и вилки - русские.
- Товарищ гвардии лейтенант, разрешите по личному делу, - обратился младший сержант.
- Что такое, Чащин? - Николай оторвался от книги и, шумно двинув стулом, уселся. - Письма матери шлешь? Смотри, мы переписываемся с нею.
- Посылаю регулярно, - автоматчик достал бумагу из внутреннего кармана шинели. - Вот, товарищ лейтенант, я написал заявление в партию. Хочу рекомендацию просить. Дадите?
- Дам, - протянул Николай. - На тебя, думаю, можно положиться. Кто еще поручается?
- Одна рекомендация от комсомола, вторая - старшина Черемных.
- О-очень хорошо. - Николай прочитал поданный листок и сказал: - Нет. Отказываюсь рекомендовать тебя.
Чащин испугался.
- Почему?
Проснулся Юрий, но продолжал неподвижно лежать, прислушиваясь к разговору.