- Вы б отдохнули, Соня. - Полковник внимательно посмотрел на измученную радистку, которая продолжала монотонно взывать в эфир. - Никто вас не подменял? Идите к себе в машину.
- Нет. Разрешите еще?
- Дальше искать по радио безнадежно. Кончайте, - приказал полковник. - Очевидно рация у Погудина повреждена.
Девушка сняла обруч с наушниками и быстро обернулась к нему. В ее воспаленных глазах было столько решимости продолжать позывы, что комбриг сразу изменил свое приказание.
- Ну, хорошо, хорошо, еще немного можно, - успокоил он ее и подумал: "Откуда такое упрямство в девчонке? Третьи сутки не отходит от рации".
Помолчав, полковник спросил:
- Вы кем были до армии?
- Студенткой.
- Студентка? Какого же вуза?
- Уральский индустриальный.
- А, уральский. Вы хорошо Погудина знаете?
- Нет, видела его всего два-три раза. Он молчаливый, сдержанный, о себе не любит говорить.
- Да, за ним есть этот недостаток: вот уже третий день ничего о себе не сообщает, - пробовал шутить полковник.
Соня не ответила и снова надела наушники. Полковник сел рядом. Он припоминал все детали из рассказа санитара, который в очередь с другими автоматчиками дежурил на "НП" артиллеристов. Дядя Ваня видел в стереотрубу, как семь человек пробежало по крыше за́мка.
Полковник перебирал в памяти: "Бежали, торопясь. Значит это было уже тогда, когда нижние этажи занял противник… Бежали, не отстреливаясь… А как? Сразу на край, или метались из стороны в сторону?" Подумав о такой важной детали, полковник взял телефонную трубку и приказал вызвать санитара Новикова. Ему хотелось убедиться, что Погудин без препятствий ушел из за́мка.
Через две минуты явился дядя Ваня. Усы обвисли: на них так же, как и на шапке, и на плечах, был снег. Комбриг не дал ему доложить о себе.
- Снег пошел? - спросил он.
- Пороша, товарищ гвардии полковник.
Комбриг еще раз расспросил санитара, что тот видел, когда сидел у стереотрубы на переднем крае. Новиков обстоятельно и многословно рассказывал то же самое, что и раньше, и ничего не прибавил.
- Гвардии лейтенант Погудин должны вернуться, товарищ полковник. Они там все ловкачи подобрались, - закончил он.
- А как по крыше бежали? Прямо, или сначала в стороны метались?
- Совершенно прямо, товарищ полковник. У них, наверное, план был… Только кто-то один немножко замешкался, пока спрыгнул.
- Кто же это по-твоему мог быть?
- Не знаю, товарищ полковник. Расстояние большое, стереотруба не берет.
- А за ним кто-нибудь выбегал на крышу?
- Нет, не видно было. Только они - семь человек, я считал внимательно. Все семеро живы-невредимы.
"Могли бы еще вернуться, - подумал полковник. - Но снег. Снег - не во время! В темноте еще могли бы пробраться, а на снегу их перестреляют - и конец. Кто мог предвидеть такую неожиданность? А надо было предвидеть! И снабдить Погудина белыми маскировочными костюмами!"
Он сосредоточенно смотрел на капли, бисером рассыпанные на шапке, на шинели гвардейца. Со снегом совсем уменьшилась надежда на то, что Погудин выберется.
- Ви-и-хорь! Ви-и-хорь, - монотонно звала Соня.
- Прекратите! - оборвал он ее. - Выключайте рацию.
Соня испуганно вздрогнула. Затем медленно встала.
- Есть.
Распахнулась дверь. Нагибаясь и обмахиваясь перчаткой, в землянку ввалился усыпанный снегом комбат Никонов.
- Ну, как глазастая? Есть что-нибудь? - Он увидел комбрига и выпрямился. - Здравствуйте, товарищ полковник! Извините, что я так…
Вслед за ним вошел Фомин. Он поздоровался и спросил:
- Что уже прекратили вызывать Погудина?
Никто не ответил ему. Санитар дядя Ваня застеснялся и попросил разрешения идти. Полковник отпустил его и потом приказал Соне:
- Пригласите сюда начальника штаба. Да не ходите. Разыщите по телефону. Он сейчас, наверное, с третьим батальоном на полигоне.
- Есть, товарищ полковник!
Соня подумала: сейчас что-то будет предпринято для спасения Погудина. Она оживилась и начала звонить во все концы по телефону. Сдерживая голос, чтобы не мешать разговору офицеров, она старалась не пропустить ни одного их слова.
Никонов и Фомин рассказывали, как все офицеры и бойцы батальона только и толкуют меж собой, что о Погудине. Все восхищаются его смелостью и крепко огорчены тем, что он пропал. Почти все предлагают добровольно пойти на выручку любым способом от разведки боем до парашютного десанта. "Такие, как Погудин, - всегда любимцы коллектива, - говорил Фомин. - Надо что-то сделать, успокоить людей".
Полковник несколько раз подчеркнул, что Погудин успел передать очень ценные сведения, которые полезны даже штабу фронта. Но ни о какой разведке боем в направлении за́мка речи быть не может.
- По замыслам командования мы не имеем права обнаруживать свои силы перед нашим крупным наступлением, - закончил он.
- Так что ж? Выходит, ничего и предпринять нельзя? - огорченно спросил Никонов. Его невысокая фигура согнулась. Полное румяное лицо помрачнело. Он словно сразу постарел, когда понял, что теперь уже Погудин может не вернуться.
Соня закончила разговоры по телефону и доложила полковнику: начальник штаба сейчас придет. Потом посмотрела на Никонова. Ей захотелось подойти к нему, успокоить, вселить в него веру в возвращение разведчиков. Она перевела взгляд на Фомина. Тот сидел в стороне, не шевелясь, опустив руку вниз, и тихо постукивал пальцем по ножке табурета. Соня вслушалась. Оказывается Фомин выбивал азбукой Морзе: "П-о-г-у-д-и-н-Н-и-к-о-л-а-й-П-о-г-у-д-и-н". Она понимающе кивнула ему и вздохнула.
Полковник встал и заходил по землянке, поправляя шинель, спадающую с плеч. Он не любил показывать перед подчиненными своих, как он выражался, "расшатанных за войну нервов". Держать себя в руках ему сейчас было трудно, он считал себя виноватым в том, что пустил Погудина в тыл противника. И не столько для остальных, сколько для себя, он сказал:
- Мы не знаем точно, что Погудин с бойцами погиб. Поэтому мы не имеем права хоронить его прежде времени. Они должны вернуться, и мы должны верить в это, - он твердо выделил слово "должны". Все, что от нас зависит, мы делаем. Так и скажите, Иван Федосеевич, личному составу батальона.
- Есть, - вяло ответил Фомин.
- Все части, - продолжал комбриг, - стоящие на переднем крае, предупреждены и в случае помогут Погудину прорваться на самом трудном этапе - через первую линию обороны противника.
- Если только он жив, - вставил Никонов, - они проползут хоть по самым головам немцев.
- Вот, вот, - комбриг даже как будто повеселел. - Это ж, Василий Иванович, твой воспитанник. Что же ты голову повесил прежде времени? Фомин! Обращаю ваше внимание на политико-моральное состояние вашего комбата, - закончил он, довольный, что за шуткой сумел спрятать свое угнетенное настроение.
- Потому и повесил голову, что - мой… - горячо ответил Никонов, приложив ладонь к своей груди, но тут же смутился столь расчувствованному жесту и махнул рукой. - Вон моему замполиту ни черта не делается. Чугунный человек!
Иван Федосеевич посмотрел на него внимательно, с укоризной и покачал головой.
- Эх, Вася! - произнес он. Тебе нужно, чтобы я лежал на койке и плакал, как тюлень?
Сказав, он повернулся к Соне и улыбнулся. Глаза у него серые, мягкие, спокойные и в то же время молодые. И улыбка хорошая, тоже спокойная. Такая улыбка бывает у человека с чистой и сильной душой. Он смотрит так, будто берет по-отцовски за плечи и отдает половину своей выдержки, воли, стойкости: "Ну, что ты, девушка, приуныла? Разве может что-нибудь сломить или покачнуть нас? Мы же гвардейцы". Соня сразу поверила в то, что Погудин обязательно вернется. Вот он уже подходит со своими бойцами, усталый, но веселый к лагерю. Вот направляется к штабу. Спускается по ступенькам. Она даже испугалась, что все это действительно так. Хотела попросить разрешения уйти, чтобы не выдать своей радости при встрече с Погудиным. Но не успела.
Дверь раскрылась, и вошел начальник штаба. Рослый, плотный, щеголеватый офицер с крупными чертами лица. У него были густые длинные брови, от этого он выглядел неприветливым и сердитым.
- О Погудине ничего ясного, - сказал он, не дожидаясь расспросов. - По сведениям общевойсковой разведки на всех участках наблюдатели не отмечают никаких стычек в прифронтовой полосе противника. Авиаразведка также ничего не обнаружила. По показаниям "языков", добытых вчера и сегодня нашей пехотой на переднем крае, никаких групп советских солдат немцы у себя не обнаруживали. Но один пленный, пойманный разведкой соседней стрелковой дивизии, сообщил, что в их части ходят такие слухи. - Начальник штаба вынул блокнот и заглянул в свои записи. - Будто в каком-то доме, где расположилась воинская часть "эс-эс", появился "партизан". Он якобы убил ножом одного обер-лейтенанта. Затем кидал гранаты, убил еще одного и ранил трех. Когда его стали ловить, он отстреливался, ранил еще пятерых и подорвал себя на гранатах, убив осколками двоих и ранив четырех. Вот и все.
Василий Иванович Никонов сидел и загибал пальцы, считая перечисляемые потери противника.
- Четыре убито, двенадцать ранено. Так!
- Возможно, что это и преувеличено. Пленный ссылается только на слухи, - добавил начальник штаба. - И неясно, почему речь идет об одном "партизане".
- Да-а, - протянул комбриг. - Но это погудинская работа. По почерку чувствую. Правда, Иван Федосеевич?