Гроза не утихала. В небе, раскалывая тучи, вспыхивали молнии. Николай перевернулся на спину, и грязь, наросшую спереди, мгновенно смыло дождем. Облегченный, он снова пополз вперед. До окопов оставалось шагов двадцать. У горящего танка приподнялся старшина Черемных и жестами показывал, что автомат не стреляет. Николай вынул нож. Черемных, поняв командира, выхватил свой. Он был на виду у всех автоматчиков. Они тоже взялись за ножи. Николай поднял над головой гранату. И Черемных приготовил "лимонку", показывая ее всем.
- Ну, а теперь, - на гадов, - Николай кивнул старшине и выдохнул, что было сил: - Впере-о-од!
- Ура, орлята! - закричал Черемных. Остальные подхватили. Возгласа почти не было слышно: гул боя и грозы поглощал человеческие голоса. Но по искаженным лицам и открытым ртам чувствовалось это губительное для врага "ура". Все ринулись за старшиной, который побежал во весь рост, и через миг, облепленные грязью, с ножами наготове, посыпались в траншею.
И дрогнул огонь противника. Стрельба оборвалась, чтобы сейчас же усилиться.
- Шварце мессерн! - пронеслось среди немцев.
Этот испуганный крик решил исход атаки. Он будто подрезал врага и влил богатырскую силу в наших автоматчиков. Еще в боях на Орловщине, когда на фронте появились танковые части с Урала, родилась у немцев легенда о "шварце мессерн" - о бойцах с черными ножами.
Это были части, сформированные из добровольцев. Рабочие Златоуста подарили им ножи в черной оправе. Тогда на фронте тоже стояла дождливая погода.
Уральцы взламывали оборону врага. На немцев обрушились танки, с брони в окопы бросались отборные бойцы-десантники - мастера рукопашного боя. На них были стальные нагрудники, непробиваемые пулей. Немцы в ужасе отступали от натиска "дикой дивизии черных ножей", как они называли уральцев. Невозможно было устоять против напора: танкисты, даже на подожженных машинах, мчались вперед, давили противотанковые орудия немцев, железный десант не давал пощады, и мало кто из врагов уходил от верного удара ножа.
Немного осталось в живых из тех бесстрашных, что бросались в первые атаки тогда, на Орловщине. Нет и стальных нагрудников: от них давно отказались десантники, как от лишнего груза. Но, кидаясь сейчас в траншею, каждый словно приобрел непробиваемую грудь, силу всех погибших ранее земляков, и в возгласе "ура" слышал "Урал".
Солдаты противника пытались выбраться из траншей и повернули спины, выкарабкиваясь. В эти несколько секунд замешательства было покончено со многими. Оставшиеся пробовали сопротивляться в рукопашной схватке.
В траншее постепенно становилось тише и тише. Тогда сквозь шум дождя слева на холмах раздался визг чужих моторов. К Погудину, отирая рукавом мокрое от пота и дождя лицо, подбежал черномазый Мирза Нуртазинов.
- Лейтенант! Танки! Танки! - Он, часто дыша, вглядывался сквозь ливень в сторону, откуда доносились зловещие звуки. - Наши не видят. Ай-яй-яй!
Дождь не унимался. Мокрых до нитки автоматчиков пронял озноб. Стоя в траншее и заслоняясь от грозового косохлеста, они смотрели вперед. Там, за плотной завесой ливня, среди дымящихся хат метались "тридцатьчетверки". Им было плохо без десанта. Они подавили орудия противника на окраине, и, не заняв деревни, потянулись влево, навстречу немецким танкам, которые выползали из леска.
- Увидал! Увидал! - закричал Нуртазинов.
Из траншеи было видно, как вражеские солдаты бегали по деревушке. Стена взрывов на широкой пашне, превратившейся в кисель, отделяла десантников от них. Немцы продолжали вести минометный заградительный огонь. Пороховой дым под дождем не поднимался к небу и стелился по земле.
Николай осмотрелся. "Хоть бы минометы подавили, а то пойдешь - всех ребят потеряешь", - мелькнула горькая мысль.
Но сетовать было некогда, и он собрал бойцов около себя.
- Отстали мы… Надо во что бы то ни стало пройти в деревню, пока танки ведут бой. Иначе немцы очухаются и ударят им с тыла. Всем задача понятна?
На лицах автоматчиков застыло то выражение усталости, которое бывает у человека, когда он сделает большую тяжелую работу и увидит, что мало приблизился к цели. Николай уловил это.
- Не вижу, что всем понятно. Кто не может, пусть останется ждать хорошей погоды, ждать, пока немцы начнут из деревни жечь наши машины. Потом прилетят наши самолеты, подойдут "катюши", артиллерия, пехота и возьмут за нас населенный пункт.
Это был точно рассчитанный удар по гвардейскому самолюбию. После этих слов Николай не увидел уже ни одной унылой физиономии. Он улыбнулся и сам, когда приказывал:
- Интервал десять метров! По-пластунски - вперед!
Теперь он был уверен, что каждый доползет сквозь огонь по этому полю, развороченному минами и политому дождем.
Они ринулись в грязь, и у Николая едва хватило выдержки обождать несколько секунд, чтобы проследить за всеми.
- Больше интервал! По команде все встают и - "ура".
Он пополз следом, стараясь не обгонять остальных. Впереди, по бокам, а потом и позади рвались мины. Дождь не прекращался…
* * *
Юрий Малков, кончив утюжить гусеницами траншею, увидел, что второй танк его взвода подбит. Из открытого люка, который чуть дымился под ливнем, высовывалась рука без перчатки, и с пальцев стекали на броню струи воды. Юрий хотел было остановиться, чтобы помочь экипажу, но вспомнил, как говорили в танковом училище: остановка в бою гибельна, недвигающийся танк - это мертвая мишень.
В воздухе вспыхнула зеленая ракета и развеяла его сомнения. Этот сигнал командира батальона означал: вперед! Юрий заметил ракету одним из первых, его машина вырвалась ранее других. Он был доволен и очень обрадовался, когда Никонов сказал по рации:
- Малков, осторожнее! Лавируй! Ты на виду, и тебе гореть нельзя.
- Впереди орудие! - сообщил механик.
Юрий приник к смотровой щели и скомандовал:
- Осколочный!
- Готово! - ответил башнер.
В нескольких десятках метров сквозь дождь ясно виднелась замаскированная снопами противотанковая пушка. Она медленно поворачивалась на них. Кое-как нацелясь, Юрий нажал спусковую педаль. Танк дрогнул, и дымок разрыва возник далеко позади немецкого орудия. Машина тряслась, пересекая поле, вспаханное грядами.
- Еще осколочный!
- Есть!
Водитель остановился.
- Вперед, Ситников! Что встал? - вскипел Юрий.
- С хода не попасть!
- Вперед! Остановка смерти подобна, - вне себя заорал Юрий и выбранился.
Он опять взял орудие противника в перекрестие прицела по всем правилам и выстрелил. Снаряд разорвался еще дальше. Черная пасть противотанковой пушки теперь уже смотрела прямо ему в глаза. Он приготовился дать команду "задний ход", а механик-водитель крикнул: "Давлю!".
Застрочил лобовой пулемет. Мотор взревел на предельных оборотах, корпус подпрыгнул на бруствере артиллерийского окопа. Правая гусеница заскрежетала по стволу орудия. Грянул оглушительный выстрел, снизу по броне будто толкнуло гигантской волной. Танк поднялся на дыбы, рухнул, придавливая вражеский орудийный расчет, завертелся на месте и встал.
Дробь пулемета оборвалась. Водитель забарахтался внизу, и Юрий, сдернув шлем, услышал, как он раздвигал разваленную после толчка боеукладку, стучал снарядами и пустыми медными гильзами, которые издавали тихий звон. Потом Ситников начал звать стрелка-радиста.
- Санька! Санька, дружище! Александр Прохорович! Ну, открой глаза! Что с тобой, Санька?.. Убили, гады!
Водитель открыл люк и начал стрелять из пистолета, усердно прицеливаясь. Юрию было видно, как падают разбегающиеся артиллеристы. Башнер дал несколько коротких очередей из верхнего пулемета, потом высунулся из башни и кинул по сторонам гранаты. Дождь через верхний люк брызнул в танк.
Юрий не знал, что делать дальше. В ушах стоял тяжелый гул. Он снова одел шлем и начал тщательно вглядываться через смотровые триплексы в ливень, стегавший землю вокруг, и не мог отличить машину комбата от остальных. Наконец, в наушниках задребезжал бас Никонова.
- Чего, браток, стоишь без дела? Орудие у тебя исправно?
- Машину здорово стукнуло, товарищ гвардии майор.
- А-а! Ну, если неисправно - присоединяйтесь к автоматчикам.
- Нет! Орудие исправно, исправно! Жду вашего приказания! - прокричал Юрий.
Но Никонов уже не слышал, он переключился на другую рацию.
По броне хлестал дождь. Остальные танки проурчали мимо, высоко взбивая гусеницами комья грязи. Юрий собрался вылезать из танка, но сильно заныла нога. Ощупав ее, он увидал, что правая штанина порвана, и в сапог сочится кровь. Юрий испугался и сполз вниз в боеукладку.
- Вот сюда, сюда, - подсовывал ему что-то мягкое водитель.
- Давайте, перевяжу, - наклонился башнер.
- Я сам. Ситников за меня останешься, - назначил Юрий, как это полагалось по уставу.
Его затошнило, голова закружилась. Он забинтовал ногу, и уже как будто издалека услышал, как механик, сидя на командирском месте, кричал по радио: "Есть, товарищ майор!"
Боль в ноге утихала, но тело ныло, как побитое. В открытые люки брызгали капли, виднелся высокий клен, мокрая соломенная крыша хаты и косые полосы утихающего ливня. В танке было сыро. Юрий думал под монотонный шум пальбы кругом: "Вышел из строя. Ранен. Интересно, в какой госпиталь я попаду? И долго ли заживают такие раны?" Выстрел орудия над головой заставил его насторожиться.
- Навесным, навесным! Выше ствол, - командовал механик.
Юрий сообразил, что экипаж решил бить навесным огнем по минометам в деревне. Башнер бесцеремонно вытаскивал из-под него снаряды, каждый раз больно толкая в бок.