Всю ночь не удавалось заснуть, я дрожал от холода на не успевшей просохнуть после дождя траве. К моей превеликой радости, утром мужчина ушел, прихватив с собой автомат. "А что, если… - мелькнула шальная мысль, - подкрасться к нему сзади и ударить ножом? Нет, - сразу опередила эту мысль другая. - Ты трус, ничего у тебя не получится. Он выглядит здоровее и крепче тебя. Да и хватит ли сил - после такой голодовки - для броска и удара? А убить человека? За что? Почему? Нет, не смогу". Пока я размышлял, его силуэт становился все меньше и меньше, пока вовсе не исчез из виду, растворившись за мощными стволами сосен, покрывающих косогор. Выждав еще несколько минут, я хотел подняться, но вдруг почувствовал, что боюсь. "А что если эта женщина на стороне боевиков, как та прибалтка - Ули? Ну и что, что она русская? И вообще, что я ей скажу?" В таком непонятном состоянии я провел еще около часа и вдруг услышал, что дверь, скрипнув, открывается. Прижался к земле, а когда открыл глаза, увидел, как в сторону села вниз по тропинке от крепости спускается женский, а скорее детский силуэт. Сзади можно было разглядеть длинную светлую косу и темно-синие джинсы. Девушка несла спортивную сумку. "Наверное, это их дочь, - подумал я, - поэтому они и уходили в лес, чтобы не при ней… Все, - наконец приказал я себе, - ты идешь и стучишь или остаешься здесь и подыхаешь с голоду".
Выждав еще несколько минут, я осторожно поднялся.
"Только бы никто больше не пришел, - думал я, подходя к двери, в которой оказалась дверка-лючок на уровне головы человека". На чугунной табличке, прикрепленной к стене, вязью непонятных мне букв было что-то написано и внизу добавлено по-русски: "XV век. Охраняется государством". Дрожа от страха, стуча зубами, я несколько раз ударил в дверь рукояткой ножа. Минуты через две из-за двери послышался уже знакомый голос:
- Настя, ты? Что-то забыла?
Сердце мое от волнения готово было вылететь из груди.
- Простите, пожалуйста, - почти заикаясь, заговорил я, затыкая нож за пояс и накрывая его свитером, - вы не могли бы мне помочь? Мне ничего не нужно, я заблудился… Не бойтесь, дайте кусок хлеба и я уйду.
Несколько секунд длилось молчание, потом открылся лючок в воротах, и я увидел вчерашние глаза совсем близко, но теперь они смотрели пристально и немного враждебно. Тонкие брови были вопросительно подняты, русая челка выбилась из-под цветастого платка и прикрывала более светлую кожу лба.
- Кто ты? - в голосе слышалась тревога.
- Я из Грозного.
- Солдат?
- Нет, новобранец, - торопливо заговорил я. - Пушечное мясо… Я убежал.
Хозяйка снова спросила недоверчиво:
- Из Грозного? Ты знаешь, сколько это километров?
- Не спрашивайте. Вообще не знаю, где я.
- Ты в Грузии.
- В Грузии? Это хорошо! А как же я проскочил границу? Никакой нейтральной полосы, никаких знаков…
- Наверное, у государства денег на установку знаков нет, - она усмехнулась и снова посерьезнела. - И вообще какой может быть в этой стране порядок… Звать-то тебя как?
- Артем. Скажите, а какое сегодня число?
- Восьмое июня.
- Ничего себе, это я столько шел…
Похоже, моя явная растерянность успокоила женщину, и я услышал:
- Не надо бы посторонних пускать, но тебе почему-то верю. Входи, - ее голос смягчился. - Да, выглядишь ты, прямо скажем, неважно…
Послышался скрип железной задвижки, и тяжело щелкнул замок.
Дверь отворилась. Женщина смотрела с подозрением, но, видимо, поняв, что я не опасен, посторонилась, пропуская меня в башню, потом закрыла дверь, щелкнув засовом.
- Пойдем, ты весь дрожишь.
- Вечером шел дождь, я промок.
Она посмотрела на меня так, будто хотела понять, не увидел ли я в лесу чего лишнего, но быстро успокоилась - наверное, оттого, что вид у меня был уж слишком жалкий.
Через темную арку я прошел за ней следом во двор крепости. Снова яркий свет ударил в глаза, и я увидел внутренний дворик: пристроенный к забору деревянный сарайчик с большим окошком и длинную кишку какого-то каменного строения. Оно лепилось к крепости с противоположной стороны от сарая, на серой стене виднелось одно маленькое окошко. Где-то рядом заскулила собака, я обернулся и увидел неуклюже бегущую ко мне небольшую, черную и очень лохматую дворняжку на коротеньких ножках. Она завиляла хвостом, отчего все ее тело пришло в движение, а поседевшая милая мордочка закачалась из стороны в сторону.
Поскуливая, собачонка стала ласкаться ко мне.
- Это Малышка, - сказала хозяйка. - Она всех любит.
Я почесал у собаки за ушами, испытывая при этом необыкновенную нежность. Давно мои руки не чувствовали тепла.
- Извините. Я бы не стал вас беспокоить, но в село мне идти опасно… А вы тут одна?
- Ну… - она замялась, пытаясь, видимо, понять, что я за человек, - не совсем… Дочь к бабушке ушла. Пойдем, я тебя накормлю. Куда ж ты пойдешь в таком виде…
Женщина открыла покошенную скрипучую дверь бокового жилища. Я последовал за ней. Собака в дверь не пошла, осталась стоять у порога, вопросительно поглядывая нам вслед. В просторной комнате пристройки с высоким сводчатым потолком было гулко. У внешней стены стоял длинный стол со скамейками. В углу темнели какие-то инструменты.
Мы стали подниматься по выщербленной каменной лестнице, стесненной холодными стенами, она привела нас в крепость. Здесь, наверху, был небольшой коридор, отделенный от остального помещения современной каменной кладкой. На стене над раковиной висел рукомойник, рядом стоял стол с решетками, полными посуды. На другом столе в полумраке темнели керогаз и электроплитка с кастрюлей, а в самом дальнем углу - печь с вделанной плитой на две горелки. В стене со стороны коридора было две бойницы, из них хорошо просматривалась опушка леса, на которой мне пришлось коротать ночь. К коридору примыкала единственная, но довольно просторная комната с перегораживающей угол ширмой. Стены ее в отличие от стен коридора были оштукатурены и выбелены. Обстановка комнаты была очень скромная: две кровати, массивный, потрескавшийся шкаф, еще одна железная печка и небольшой деревянный стол. Нарядные занавески, комнатные растения и прочие мелочи говорили о том, что в этом помещении живут женщины.
- Раздевайся, - приказала мне красавица, - а то простудишься. Ты весь мокрый.
Я растерянно смотрел на нее.
- Ничего… У печки посижу.
- Тебя били?
- Да, боевики меня захватили, едва ноги унес.
- Переоденься, посушу твою одежду, - хозяйка полезла в шкаф, достала из него мужскую рубашку и брюки. - На вот, от Павла осталось. - Немножко помедлила, порылась в комоде, достала чистый носовой платок, с нарядной вышивкой по углам: - И это держи. Простыл совсем, сопли в два ручья текут.
- Спасибо, - сказал я, но платок пачкать не стал - слишком он был чистым и красивым.
Хозяйка вышла. Я быстро снял с себя мокрые шмотки, одел предложенное, сунул носовой платок в карман, вытер нос чудовищно грязным свитером и позвал хозяйку. Она вошла с большой кастрюлей, распространяющей невероятно вкусный запах.
Налила в тарелку суп, нарезала хлеб.
- Вот, только сготовила. Еще остыть не успел.
- Извините, не знаю, как вас звать, - мои голодные глаза косились на тарелку.
- Таисия… Таисия Андреевна. Садись, поешь.
Я едва сдержал себя, чтобы не наброситься на еду, как голодная собака.
Быстро смолотив тарелку супа, не стал отказываться от добавки.
- А кто он, этот Павел? - это имя мне не давало покоя.
- Павло? Муж, не муж, - нехотя заговорила она, пристраивая мокрые джинсы и свитер возле печи. Потом вздохнула. - Тебе этого знать не надо. Воюет он… Против федералов.
- Вы не беспокойтесь, я завтра уйду, чтоб у вас неприятностей не было.
- Сам-то ты откуда?
- Из Москвы. Военком говорил, что необстрелянных в Чечню не берут, а нас привезли на поезде, выгрузили, как скот, собрали на площади. А потом началось… Нет, вы не подумайте ничего плохого. Я же не отказываюсь служить, но воевать - это же другое… Воевать должен тот, кто умеет.
- Может, ты и прав, но сейчас все воюют, даже женщины. Из Прибалтики едут, девицы молодые, красивые…
- Да, я одну такую видел у боевиков. Она, собственно, помогла мне бежать. Ули. Вы случайно ее не знаете?
- Нет. Я вообще здесь людей редко вижу.
Меня начало клонить в сон, разговаривать стало лень. Но в животе после сытой еды с непривычки вдруг ужасно забурчало. Стыдясь и стараясь заглушить эти звуки, я снова завел разговор.
- А вы чем занимаетесь?
- Здесь музей был, при Советах реставрация началась. Потом все заглохло. Вот одну эту комнату и успели только отделать. Раньше жила в селе, рядом. Экскурсии здесь водила. Когда очередной конфликт начался, мужа убили, дом сожгли. Перебралась сюда. Так и живем здесь вдвоем с дочкой.
- А туристы бывают?
- Туристов сейчас нет, какие в наше время туристы…
- А бандиты, ну, боевики в смысле?
- А что боевики? Для нас это местное население. Горцы всегда воюют. Кто за женщин, у кого кровная месть, кому деньги нужны… Кавказ, одним словом.
- А в селе, какая власть?
- Там у кого оружия больше, у того и власть.
- А вы, значит, в стороне? Почему вас не трогают? Вы же русская, так ведь?
- Да, но у меня дочь от грузина. Его здесь все уважали. И меня вместе с ним.
Несмотря на то что я проглотил две огромные тарелки супа, голод не унимался. Мне стыдно было попросить еще добавки, но Таисия, видимо, угадав мое желание, налила третью тарелку, сказала:
- Ешь еще, потом наговоримся.