- Пан надпоручик, - нахмурился майор, - ваши обязанности совсем иные, нежели у рядового связиста. Мне трудно было бы найти другого офицера с такими же качествами. Я доверяю вам, как себе. Но и вы должны быть так же уверены в ваших солдатах. Есть же среди них такие, в ком вы уверены, как в самом себе? Ну, думайте, И назовите мне!
Станек мысленно переводил взгляд с одного связиста на другого, взгляд этот порой цеплялся за Махата, но все же остановился на Калаше.
Калаш маялся над составлением рапорта, который давно уже пора было отдать Станеку. Время летело, но дело дальше заглавия не двигалось. О чем писать? Кого винить? Ребят? Скорее, самого себя. Даже родителям Боржека он до сих пор не ответил. Не мог.
Вошла Яна.
- Я не понимаю тебя, Калаш! Ты - наш командир, а держишься в стороне. Ты хорошо знаешь, что Станек взял Боржека не из мести, и не можешь за него вступиться. Махат все искажает…
- Не все… - прервал ее Калаш.
- И поэтому не возражаешь против того, что искажает?
- Кто меня будет слушать? Я кричу…
- Я слышу их, а тебя не слышно.
- Это, наверно, кричит мое сердце… - сказал он смутно. - Да, я в стороне. А что я могу? Ничего - если это касается Боржека…
Яна придвинулась к Калашу:
- Странно все-таки: столько наших погибло, а ребята говорят только про Боржека.
- В мирные дни всегда спрашивали, отчего умер человек, - проговорил он. - А на войне? Здесь тоже спрашивают. И если среди тысяч и тысяч был хотя бы один, кто не должен был погибнуть…
Яна отпрянула от Калаша:
- То же сказал и Махат. А что если… Боржек мог выжить?
- Все это так сложно, Яна… Люди хотят остаться не только живыми, у них должна сохраниться вера в людей, они не хотят прийти с войны опустошенными и разочарованными. И на войне человек особенно чуток к тому, как к нему относятся. - Он уже желал во всем исповедаться. Не любому. Но Яна, бывшая санитарка, поймет его лучше, чем телефонисты. - Поэтому Махат все время и толкует о Боржеке: а что если участь Боржека постигнет кого-то из них? Миллионы жертв ради общего великого дела? Никто и глазом не моргнет. - Взгляд Калаша был направлен мимо Яны куда-то вдаль. - Но одна-единственная напрасная…
- Ему действительно уже нельзя было…
- Я теперь ничего не знаю.
- Ты не знал и все-таки стрелял?
Он вздохнул.
- Так узнай хотя бы сейчас. Это еще важнее, чем раньше!
- Мне и так и так будет плохо. Ничего не хочу знать.
- Ты боишься правды больше, чем наказания?
- Наказание любое я перенесу, а вот история с Боржеком… Пойми меня!
Вдруг в нем ожило воспоминание детства: маленький мальчик, калека с костыльком, не сумел тянуть змея против ветра так быстро, чтобы тот смог подняться вверх. Змей волочился по земле. И здесь появился маленький Йоза. Калека, боязливо, с опаской поглядывая на Йозу, накручивал бечевку на кусок деревяшки, чтобы подтянуть змея к себе, в безопасное место, но не успел этого сделать. Калаш наступил на физиономию змея… и потом только увидел искаженное болью лицо калеки.
До сих пор воспоминание об этом обжигало сердце.
Калаш смотрел куда-то в угол и беззвучно шевелил губами: "Растоптанный змей… Пустяк по сравнению с тем, что я сделал Боржеку".
- С этим змеем… я не понимаю, почему я это сделал. Ведь я даже не хотел. Но Боржека… я сознательно.
"Остаться человеком здесь, - он опять только шевелил губами, - на фронте, дьявольски нелегко. Не сделать этого было бы бесчеловечно. Сделать - тоже бесчеловечно. Где выход?"
- Это клеймо. Я сам себе его поставил. Оно отравит мне всю жизнь! - "Но ведь я пошел к Свободе, чтобы стрелять в гитлеровцев, а первый и пока единственный человек, кого я застрелил, - мой товарищ, возлюбленный моей сестры". - Боржек теперь потянется за мной. Когда бы ни заговорили о войне, во мне отзовется Боржек.
Яна не просила, она приказывала:
- Беги в санчасть и узнай, как с ним было!
- Не могу…
- Ты из-за мертвого живых не видишь!
- Вижу. И хорошо вижу. Если в санчасти подтвердится, что я поспешил Боржека… Как потом Эмча? Пойми меня! - Его цепкие пальцы впились в Янино плечо. - Я не могу туда идти: там Эмча. Она еще ничего не знает. Из-за нее я все скрывал.
- Итак, ни одного имени?
- Все, пан майор, - выпалил Станек.
- Все?
- В бою - все, - сказал Станек.
- А не в бою? - резко спросил майор.
- Не в бою…
Надпоручик стоял перед майором, с трудом держась прямо, его худое лицо, залитое потом, еще больше осунулось. Майор видел, как трудно Станеку, но не отступал:
- Немедленно и обстоятельно ознакомьтесь с положением в подразделении Калаша! Хорошенько все продумайте и сегодня же принесите мне в письменном виде ваши соображения.
Станек поднял на майора потухшие глаза:
- Слушаюсь, паи майор!
- Идите!
Надпоручик вышел. Майор даже не глянул ему вслед.
18
Эмча резала большой кусок марли на салфетки для обработки ран и складывала их стопкой. А мыслями была с Боржеком. Когда она вспоминала о счастливых днях, проведенных с ним, ей казалось, что он погиб давным-давно, когда же думала о проплаканных ночах, то выходило, будто он погиб лишь вчера:
- Одна-единственная ночь…
Медсестра Павла щипцами брала только что прокипяченные инструменты и шприцы.
- И мне ох как было нелегко, - сказала она. Инструменты звякали о стеклянный лоток, в который их складывала Павла. - В Испании и тут…
Она увидела, что к ним бежит Яна. Молодая. Красивая. Губы Павлы горько сжались.
- Совсем забыть нельзя, - продолжала она. - Заживет, притупится только резкая, первоначальная боль, а ноющая, тупая останется навсегда.
Каштановые волосы Павлы с белой прядью выбились из-под шапочки. Яне показалось, что эта прядь еще белее. Голос у Павлы, как всегда, ласковый и ровный:
- Как отец? Доволен, что ты на пункте связи? Я еще спрашиваю! Конечно, доволен, ты же теперь с ним.
Яне слышалось: и со Станеком. Ее пальцы беспокойно ощупывали ремень, впивались в большую квадратную пряжку, словно искали, за что ухватиться:
- У вас такая тишина…
Павла улыбнулась:
- Это все говорят. Капитан Рабас считает, что мы - курьез войны. Это, говорит, как детская кроватка на колесиках да еще в придачу материнская ласка.
"И ко мне Павла относилась по-матерински", - подумала Яна.
- А у нас так страшно, - сказала Яна с нескрываемым ужасом и повторила: - Мне страшно, Павла.
- Трудно в это поверить, - заметила Павла.
Яна стала расспрашивать. Павла внимательно слушала, потом переспросила:
- Ты хочешь уточнить, в каких местах была санчасть, когда немцы под Киевом остановили батальон Рабаса?
Яна утвердительно кивнула головой и описала ей место, где погиб Боржек.
- Кто этим интересуется?
- Связисты… - Она не выдала Калаша.
- А зачем им это знать?
- Можно ли было оказать Боржеку еще помощь после того снаряда…
- По-вашему, мы что-то не доглядели?
- Нет. Речь не о том.
- О чем же?
Выяснять пришла Яна, а получалось, что допрашивали ее.
"С Боржеком было двое".
Эмча перестала резать салфетки и застыла в каком-то страшном предчувствии.
- Солдат, - сказала Яна. - Тот, который хотел, чтобы Боржек долго не мучился.
- И сделал это?
- Да, чтобы он долго не мучился… - Яна дотронулась рукой до груди. - В сердце…
Из рук Эмчи выпали ножницы.
- Но ведь каждый раненый, - сказала Павла, - принадлежит нам. Как он решился? Солдаты идут в бой с уверенностью, что мы всегда придем им на помощь. У них ни малейшей мысли не должно быть о том, что кто-то их добьет.
- Он хотел, как лучше, чтоб немцы не терзали его, - уверяла Яна. - Поверь хотя бы ты мне, Эмча, главное, ты мне верь, Эмча!
Глаза Эмчи наполнились слезами:
- Боржек всегда шутил: если фашист продырявит меня, прибежит Эмча, откроет сумочку с красным крестом… А этот солдат… это преступление.
Яна вскрикнула:
- Не говори так! Не надо! Он хотел избавить Боржека от надругательств.
- Эмча права: это преступление, это убийство. - Павла была непримирима.
Яна пришла в ужас: "Преступление!.. Убийство!.. Обе, как сговорились, твердят одно. Эмча мучается, страдает, как мучилась и страдала Павла в Испании. А что для них я? Я счастлива. Как будто из-за этого я не пойму муки других".
- Ты только подумай, при каких обстоятельствах…
- Не знаю обстоятельств, которые давали бы ему такое право, - сказала Павла. - Никакой консилиум врачей во всем мире не отважится принять подобного решения. Врачи не смеют неизлечимо больного человека лишать жизни. Они избавляют его от боли. И какой-то самонадеянный тип принимает решение за всех! А ты защищаешь его словно ангела-спасителя!
Она напомнила Яне про Соколове. Под пулями и снарядами Павла с Яной ползли по льду, помогая раненым. Они ведь рисковали жизнью даже ради смертельно раненных.
Эмча ухватилась за возникшее вдруг предположение: Яна готова защищать только одного человека, даже если он не прав, - Станека.
- Я знаю, кто был тот солдат! - произнесла она.
- Нет, не Иржи! - горячо воскликнула Яна.
"Это сделал не Станек, - с ужасом поняла Эмча, - значит, Йоза. Он! Вот почему он избегает меня после Киева. С тех пор, как нет Боржека, я словно и брата лишилась".
Воцарившуюся тягостную тишину нарушало лишь равномерное тиканье будильника на полке.