Никифор в это время сидел в жарко натопленной хате на хуторе Михайловском у рабочего маслозавода Александра Малыхина, месяц назад вступившего в ДОП, и дожидался возвращения хозяина из Знаменки. Малыхин поехал туда якобы на базар (благо день был базарный), а на самом деле должен был связаться с Поповым, сестрами Баклажовыми и выяснить обстановку на селе.
Пять дней не был Никифор в Знаменке. Что произошло там за эти дни? Кого из доповцев забрали? Кто остался? Находятся арестованные при сельуправе или их отправили в комендатуру? Не получив ответа на эти вопросы, ничего нельзя предпринять.
На улице мела поземка, из окна казалось, что завалинки хат на противоположной стороне улицы омывают прозрачно-белые волны. Никифор рассеянно следил за бесшумными всплесками снежных волн и думал, перебирал в памяти события последних дней, ища выход и не находя его.
В тот вечер, когда ему посчастливилось невредимым уйти из лап полицаев и немцев, он часа два петлял в оврагах Мамай-горы. Ноги в промокших шерстяных носках стало ломить от холода, потом они стали терять чувствительность. Не решаясь возвращаться в село, ибо на окраине могли быть выставлены полицейские посты, он направился в Пятихатки к Ивану Казимирову. В его хате - четвертой слева, если идти по дороге из Знаменки, - Никифору пришлось как-то бывать: Иван в благодарность за арбузы пригласил Никифора обедать. Был Иван женат, жил в доме горбатой и сварливой тещи и целиком находился под ее влиянием. Никифору это не понравилось, но сам Иван был неплохим парнем.
По пути к Казимировым Никифор несколько раз присаживался на снег и принимался растирать ступни, потом оторвал от шапки ватную подкладку и, разрезав ее на две половины, подложил в носки.
Казимировы еще не спали, когда к ним без стука вошел Никифор. Они втроем сидели у стола и при свете коптилки перебирали гречневую крупу, смешанную с землей и овсом. Три пары глаз вопросительно уставились на Никифора. Он сказал:
- Я убежал от облавы, можно переночевать у вас?
- Яка така облава? - всполошилась старуха.
- В Знаменке полицаи молодых ловят, чтоб в Германию отправлять, - пояснил Никифор. - Мне бы только до утра. Утром я уйду.
- Знать, виноватый ты, если утекаешь, - не то вопросительно, не то утверждая, сказала старуха.
- По нынешним порядкам и невиновных арестовывают, - вмешался зять. Старуха бросила на него презрительный взгляд, сказала ехидно:
- Меня, как я невиноватая, никто не арестовывает… Никифор молча ждал, чем окончится этот спор. Не дождавшись приглашения, сел на лавку, снял носки и стал растирать ступни. Тут только Казимиров заметил, что пришел Никифор без обуви. На удивленный вопрос Никифор ответил правду:
- В болоте сапоги оставил, когда через Мамасарку перебирался. Не найдется ли у вас старых лаптей или галош?
- То ему, другое дай… - забурчала старуха, а Иван Казимиров, чувствовавший себя неловко перед гостем, сказал бодро и громко, стараясь заглушить ворчание старухи:
- Лаптей не держим - не москали. А галоши найдутся. Новых, брат, черт ма. А старенькие есть. Глаша, поищи там, - приказал он жене.
Старуха, не переставая бурчать под нос, полезла на печь и больше ни во что не вмешивалась. Галоши были найдены, а к ним и портянки. Носки Никифора положили сушить на лежанку, самого его накормили скудным ужином: Глаша дала тройку отваренных картофелин и кусок хлеба, причем долго и нудно извинялась за то, что ничего больше нет, что если б он пришел пораньше, то… Между тем в хате пахло топленым молоком и мясными щами.
Но Никифор был доволен. Главное, проведет ночь в тепле. И обзавелся какой-никакой обувью! О большем он и не помышлял.
Он спал на лавке, накрывшись собственной стеганкой, в головах положив шапку. Утром, до рассвета, ушел. Зная местность, прилегающую к Мамай-горе, он пробрался незамеченным в сад к Галине Яковлевне Галунец и со двора постучал к ней в окошко условным стуком - тремя ударами, спустя немного, еще двумя.
Галина Яковлевна ни о чем еще не знала. Она охотно взялась выполнить задание Никифора: сходить к Дарье Даниловне и к Орлову и попросить их прийти сюда.
Через некоторое время она вернулась до крайности встревоженная: Дарью Даниловну, Орлова и еще многих в эту ночь арестовали, а ее, когда она сунулась в хату Козловой, чуть не задержали полицаи, насилу удалось отговориться, что ищет пропавшего телка и зашла спросить, не приблудился ли.
К вечеру Галунец, побывав у своих знакомых, в том числе и у Баклажовых, узнала, кто арестован. Размеры несчастья поразили Никифора. Арестован костяк организации, самые активные ее члены, руководители групп. Наверняка угроза нависла и над остальными. Надо было немедля уходить в глубокое подполье, чтобы предотвратить новые провалы, сохранить людей. Об освобождении арестованных в создавшихся обстоятельствах не могло быть и речи.
Никифор написал записку для Наташи и попросил Галунец передать через Нину Баклажову. А сам в ту же ночь покинул Знаменку, предварительно захватив с собой пару ручных гранат из склада на птицеферме.
Так он очутился на хуторе Михайловском у человека, который должен был по плану операции "Красный крест" приютить у себя освобожденную Нюсю Лущик. Вышло же, что Никифору самому пришлось здесь прятаться…
К вечеру Малыхин с базарной торбой за плечами вернулся из Знаменки. Вести принес неутешительные. Баклажовых он не застал дома; соседи сказали, что они все трое уехали в село Водное. Попова хотя и нашел, но тот разговаривать с незнакомым человеком отказался.
На базаре Малыхин слышал, что аресты продолжаются и людей скоро сажать уже будет некуда - кладовки и подвалы сельуправы забиты до отказа.
Выслушав это, Никифор стал собираться.
- Куда ты? - удивился Малыхин.
- Схожу сам.
- В Знаменку?
- Ну да.
- С ума сошел! Я ж тебе говорю, там полицаи на каждом шагу и немцев понаехало.
Но Никифор ушел. Только не в Знаменку. Шел в Никополь по твердо врубившемуся в память адресу: Извилистая, 28…
24. ИДТИ ДО КОНЦА!
- Кто такой Иван Чурюпов? Не знаешь? А Людка Дружбина кто? Говори, сука!
Коротко свистнула плеть, жгучей болью перепоясало спину. Анка закрыла лицо руками и не свалилась, а как-то сползла с лавки на пол. Плеть опустилась на вздрогнувшие плечи, на кисти рук…
- Будешь говорить или нет?
Кончик плети рассек до крови мочку уха, на белой девичьей шее мгновенно вспух сизый рубец. Почувствовав на ладонях кровь, Анка, до сих пор стойко переносившая удары, в ужасе вскрикнула и забилась на полу в рыданиях.
- Стой, - отстранил Федосия Логвинова грузный Эсаулов. - Зараз ее оммороком, как давеча, шибанет. Дай-ка я с ней побалакаю.
Он усадил рыдающую девушку на лавку, подсел к ней и, поглаживая ей плечо, басовито забубнил:
- Ты, дочка, лучше скажи все, как есть. Скажешь - и паняй восвоясы! Отпустим до матери. Чего тебе, молодой да красивой, страдать с арестантками?! Ить красивей девки чем ты, отродясь не бачил, хоть пять десятков годов землю топчу. Тебе жить да жить, а ты с подпольщиками связалась!
Анка зарыдала еще отчаянней. Участливые слова с двойной силой пробудили в ней жалость к самой себе.
- Про приемник мы знаем, как ты с Печуриной его покупала. И что вы с Махиным на совещания собирались, знаем. И приказ вашего Махина у нас в руках. Выходит, что мы и без тебя все знаем. А ты, ежели будет твоя добрая воля, подтверди и раскайся. Покаяние, оно душу облегчает. Без покаяния и прощения нету. Покаешься - мы тебе, как поп-батюшка, грехи отпустим…
Стоявшие у дверей полицаи тихонько хихикнули - смешно-де показалось, что их с попами сравнивают - и тем испортили Эсаулову всю обедню. Анка поняла, что они хотят добиться от нее признания хитростью, и сама пустилась на хитрость.
- Я бы сказала, - сквозь слезы проговорила она, - да боюсь: меня потом партизаны убьют.
Полицаи, в том числе Раевский и присутствующий на допросе немецкий унтер-офицер, окружили девушку и наперебой принялись ее убеждать, что не дадут в обиду партизанам. Унтер-офицер, узнав, чего боится девушка, торжественно постучал кулаком в выпяченную грудь и сказал:
- Fraulein mogen kein Angst uber diese Festung!
- Они могут убить меня и здесь, - твердила Анка. - Они сделают налет на сельуправу из плавней!..
- Тебе известно, что партизаны намереваются совершить налет? - спросил Раевский.
- Я слышала об этом месяц назад, - отчаянно лгала Анка. - А теперь они наверняка сделают, потому что здесь много арестованных…
- Was sage sie? - обратился к Раевскому немец. Тот, с трудом подбирая слова, перевел:
- Richtige Nachrichten… Bald partisanen Sturm…
Анка, сама того не понимая, здорово перепугала представителей власти. Раевский отдал приказание увести девушку в камеру. Хотел посоветоваться с унтер-офицером, как теперь быть.
В камере обессилевшую Анку подхватили на руки подруги.
- Ах, проклятые каты! - ругалась Лида, вытирая носовым платком кровь со щеки и шеи Анки. - Придет срок, ответят, гады, за издевательства!.. - скрипнула она зубами. - Ох, придет срок! Будет и на нашей улице праздник!