К вызванному на допрос Гришутке, полагая, что тот в чем-нибудь да проговорится по малолетству, Раевский подступился со сладенькой улыбочкой.
- Конфеты любишь? - спросил он и потрепал вихры мальчика. - Небось, давно не ел конфет? Я тебе могу дать целый кулек. Хочешь?
Гришутка безмолвно таращил на него голубые, как у сестры, глазенки.
- Тебя, мальчик, и твою маму по ошибке арестовали, - продолжал Раевский. - Сейчас я дам распоряжение, чтоб вас отпустили. А мы с тобой сходим за конфетами, они у меня дома. Согласен?
Подумав, Гришутка согласился. Условия казались ему приемлемыми.
- Договорились! - повеселел Раевский. - Сейчас так и сделаем. Только ты обязательно поделись конфетами со своей сестрой. Ей тоже, наверное, хочется конфет. Ладно?
- Ладно, - сказал мальчик. - Я и так с ней всегда делюсь.
- Нуты совсем молодец! - воскликнул Раевский и словно невзначай, спросил:-А где сейчас твоя сестра? Куда ты понесешь ей конфеты?
Раевский походил на крупного жирного кота, приготовившегося к прыжку.
- Не знаю, - простодушно ответил Гришутка.
- Тебе надо сестру предостеречь… По-товарищески посоветовать, чтоб она подальше держалась от подпольщиков… - облизывая губы, ворковал Раевский. - Где ж ты её найдешь? А?
- Не знаю.
Что бы ни спрашивал Раевский, в ответ он слышал неизменное и простодушное "не знаю". Провозившись с мальчиком час, Раевский потерял терпение и рявкнул:
- Выпорю гаденыша. Говори, а то!.. - Он снял поясной ремень.
Мальчик невольно попятился и спиной уткнулся в колени дежурного полицая. Полицай пинком толкнул его к Раевскому, тот повалил Гришутку на пол и взмахнул ремнем. Удар, еще удар!..
Гришутка закричал тонко и пронзительно. Спасаясь от ремня, он ползком, по-зверушечьи, юркнул под стол. Дежурный полицай развеселился: прыток оказался парнишка. Раевский только сверкнул на него глазами и принялся выгонять мальчика из-под стола. Но Гришутка ловко маневрировал, и удары Раевского не достигали цели. Полицай, старающийся сдержать смех, услужливо подал ухват. С помощью ухвата Раевскому удалось выгнать мальчишку из-под стола и прижать его рогулиной за шею. Гришутка захрипел, забился. Смешливость с полицая как ветром сдуло, он проговорил с испугом:
- Задохнется пацан, Иван Яковлевич. Гля, уж посинел!
Раевский отшвырнул ухват. Тяжела дыша, отошел к окну. Бросил полицаю:
- Отведи его обратно. Гаденыш какой!..
Перед тем как войти в кладовку, где сидели его мать и родные Нюси Лущик, Гришутка вытер рукавом слезы, заправил в штанишки выбившуюся рубаху и несколько раз глубоко вздохнул, расправляя сдавленные легкие.
В кладовку свет проникал лишь сквозь кошачью прорезь у порога. В полумраке никто не заметил на лице мальчика синяков, а сам он ни единым всхлипом не выдал себя. Скорей капризным, чем плаксивым голосом рассказал, чего добивался от него Раевский, и замолк. Как и у сестры, у него был упрямый и скрытный характер, он терпеть не мог выставлять на всеобщее обозрение свои чувства, особенно когда дело касалось его мальчишеских обид.
Гришутка воображал себя разведчиком, которого враги захватили в плен, и вел себя так, как, по его представлениям, подобало вести разведчику. Он был даже доволен, что Раевский бил и душил ухватом: всех разведчиков бьют и мучают. Одно лишь смущало его - малодушное бегство на четвереньках под стол. Гришутка сомневался, чтобы так мог поступить настоящий разведчик.
Раевскому ничего не удалось добиться от арестованных. Засады в хатах Печуриных и Лущик тоже не дали результатов: никто туда не приходил, лишь соседи попросили разрешения накормить ревущую от голода и жажды скотину. Следы Наташи Печуриной не обнаруживались. Рана на голове Нюси Лущик оказалась настолько серьезной, что девушку вынуждены были отправить в больницу. По селу гуляли слухи о допросах с пытками.
Раевский ходил злой, раздраженный. Распутать клубочек оказалось не так-то просто.
- Ты, Иван Яковлевич, соседей ихних поспрашивай, - посоветовал ему Башмак, отводя в сторону хитрый взгляд. В сельуправе, кроме них двоих, не было никого, но Башмак зачем-то оглянулся, придвинулся к Раевскому и зашептал: - Покарай меня господь, ежели соседи не знают, кто к Печуриным или к Лущик хаживал. Из окошка завсегда видно. Ты поспрашивай баб, они и расскажут. Не палкой, а лаской, душевно действуй.
- Вот тебе, умник, это и поручу, - неприязненно сказал Раевский. - Вы мастера советы давать, а как до дела дойдет - в кусты.
- Ить я с превеликим старанием, Иван Яковлевич, исполнил бы, - сказал Башмак доверительно. - Да твоего авторитету нема у меня. Кто я для них, чтоб мне правду-матку открывать? Они смешки около меня будут строить, а слова путного не скажут.
- М-да! - Раевский вспомнил: недавно Карпо Чуриков рассказывал ему, как не любят и боятся сельчане Башмака. - С твоей рожей… Действительно!
- Во-во. Об чем и говорю! - воскликнул Башмак. - Мне энто дело не с руки. А при твоем авторитету, Иван Яковлевич, раз плюнуть. Девок-подружек допроси, особливо ухажеров. Могет быть, они и есть подпольщики, а?
- М-да, - опять мыкнул Раевский, но на этот раз уже с явной заинтересованностью.
Колю Найденова арестовали в тот момент, когда он мастерил себе зажигалку. Как у всякого юного техника, у него был специальный ящик, в котором хранились инструменты, куски латуни и олова, мотки проволок разных сечений, жестянки, гвозди и шурупы. В этом же ящике держал Коля и радиодетали. Когда за ним пришли полицаи, Коля сидел на полу возле своего ящика и работал напильником.
- Радиоприемниками занимаешься? - спросил у него в сельуправе Раевский. Коля честно ответил, что приемники он мастерил до войны, а теперь не имеет возможности, потому что негде достать радиодетали.
- А это что? - Раевский совал ему под нос перегоревшую радиолампу и расшатанный пластинчатый конденсатор, найденные в ящике. - Что это, я спрашиваю?
Коля Найденов не чувствовал за собой никакой вины, но от зловещего голоса Раевского и всей той мрачной обстановки сельуправы, в которой он очутился нежданно-негаданно, его пробрала дрожь. Ему вспомнились страшные рассказы о полицаях, и его обуял ужас.
- Я ничего не знаю! - плачущим голосом закричал он, видя, как Раевский приближается к нему медленной походкой. - Пустите меня! Не трогайте меня!
Его никто и не думал трогать. Раевский даже улыбнулся Коле.
- Чудак-человек! - проговорил он не без добродушия. - Кто тебя тронет, если ты не виновен! Ты расскажи, откуда у тебя эти радиодетали. А ты волнуешься чего-то, кричишь! Я и вправду могу подумать, что ты виновен.
Колю била противная мелкая дрожь, он никак не мог собраться с мыслями.
- Так ты говоришь, что раньше занимался приемниками, а теперь бросил? - спросил Раевский.
Коля ответил утвердительно. Затем посыпались вопросы. Мальчик еле успевал отвечать на них.
- Куда ты дел свой приемник?
- Какие девчата купили?
- А что в том приемнике было неисправно?
- Где эти девчата устраивают танцы?
- Может, это были не местные девчата, а партизанки?
- Ты не хочешь называть их фамилии? Значит, это были партизанки?
Коля Найденов вовсе не хотел впутывать в это дело соседку Наташу и красавицу Анку, уговорившую его продать приемник, но все поворачивалось против него самым худшим образом. Ему оставалось или назвать фамилию, или его обвинят в связи с партизанами, а за это - Коля знал великолепно - полагался расстрел. Не догадывался пятнадцатилетний паренек, что туг расставлена ловушка. Не знал он и о истинных целях, для которых Анка и Наташа купили приемник. По наивности своей верил: хотели танцевать девчата под радиолу, да не вышло ничего у них, а он, Коля, предупреждал, не советовал покупать, они не послушались - и пусть пеняют на себя.
Он назвал их фамилии.
Большой беды в этом Коля не видел: придется девчатам отдать приемник, луснут их денежки - только и всего.
Потом Раевский спрашивал, с кем дружит Коля, часто ли бывал у Печуриных, с кем из девчат дружит Наташа, есть ли у нее ухажер? На все вопросы, не видя в них ничего плохого, Коля отвечал, что знал.
- Ну вот, - сказал ему Раевский, - вижу, и в самом деле ты ни в чем не виноват. Арестовали тебя по ошибке. Ты извини, конечно. Всякое бывает. Ну, можешь быть свободен.
- Я могу идти домой? - переспросил Коля.
- Катись! - выразительно махнул ему рукой дежурный полицай.
Забыв на лавке свою кепчонку, Коля Найденов стремглав вылетел за ворота сельуправы.
Допрошенная по такому же методу малограмотная бабка Агафья, сама того не ведая, как и Коля Найденов, нанесла ДОПу тяжелый удар: она назвала фамилии девчат и хлопцев, заходивших к Нюсе, в том числе Орлова, Маслову, Тяжлову и сторожа баштана Митю.
- Чей же такой Митя? - как кот, ласково мурлыкал Раевский.
- А я почем знаю? - резонила бабка. - Митя и Митя, пленный якийсь. Хучь пленный, та гарный хлопец! Та и Нюся гарна дивчина, тож зря вы её заарестувалы, - защищала бабка Агафья молодую соседку.
Раевский только ухмыльнулся.
Расчет Башмака оказался верен. Деревня - не город. В городе можно годами не знать, с кем соседи водят знакомство. Горожане такими вещами интересуются разве в том случае, когда за стенкой ведут себя слишком шумно. А в деревне появится на улице незнакомый человек - уже новость, и любопытствующие женские взгляды следят за ним. В деревне все на виду: кто куда пошел, что соседи варили на обед, какая девушка с каким парнем гуляет - знают досужие кумушки.