Вслед за ним в комнате появился Гришка Башмак. Сухонький и невысокий, он осторожной поступью приблизился к столу и положил перед Раевским листок бумаги, на котором сверху крупно и четко написано: "Не поедем в Германию".
- Не я на площади найшов, - услужливо проговорил он.
Ярость охватила Раевского. Подогреваемая самогонными парами, она была безудержной.
- Я их!.. Туды их!.. - давился он спазмами. - Загнать мобилизованных во двор и не выпускать! Быстро!
Унтер-офицер слушал русские ругательства с одобрительным вниманием и тут же повторял их. После каждой удачно сказанной нецензурной фразы он прибавлял: "Бистро! Карашо!"
Результаты превзошли все ожидания. Карпо Чуриков, округлив глаза, пулей выскочил в дверь. Гришка Башмак пятился задом до тех пор, пока не зацепился за порог и чуть не вывалился в сенцы. Даже Раевский опешил.
Немцы были в восторге. Пьяно хохотали, кричали. Особенно ликовал унтер-офицер, который полагал, что наконец-то научился правильно произносить страшные русские ругательства, вселяющие в самих русских ужас и замешательство. В знак своего восхищения он дал в потолок очередь из автомата.
Тем временем Карпо Чуриков поднял в ружье полицаев и передал приказ Раевского. Полицаи, встревоженные автоматной стрельбой, бегом бросились за ворота, принялись хватать ближних девушек и тащить их во двор. Не разбирали, кто мобилизованный, а кто нет - тащили всех молодух подряд.
Взметнулись гневные и жалобные крики. Толпа отхлынула от ворот сельуправы, молодежь бросилась наутек.
В пятом часу вечера Фаддей Комаров, понукая лошаденку, вилял по проулкам и тупичкам алексеевского конца. Знаменки. Подвода, как и утром, была нагружена горой чемоданов, корзин и мешков. Однако, теперь дед Фаддей шагал один - позади не было ни полицаев, ни всхлипывающей процессии.
Бодро чмыхал Фаддей по пыли сапогами, покрикивал на лошаденку:
- Но, милая! Ноно!
Возле хат, у которых останавливался утром, дед придерживал лошаденку и кнутовищем стучал в окно:
- Хозяева! А, хозяева! Берите свои вешши!
На Красной улице деду повстречался Крушина.
- А где же люди?
- Разбеглись, - коротко доложил дед начальству.
- А ты на что?! Держать должон.
- Поди их сам подержи, - дерзко ответил дед. - А у меня ничего не получилось…
И зло крикнул на лошаденку:
- Но, пошла, холера! Но!
Квартиру Семена Берова разыскала Лида без особого труда.
Молодая, лет тридцати, хозяйка оглядела Лиду с ног до головы и провела в комнаты. Хозяйка Лиде не поправилась: с нагловатинкой глаза, разбитные, вихляющие манеры - у такой ли Семену жить?!
Семен только что пришел с работы и, сидя в кухне, хлебал из глиняной миски борщ. Он отложил ложку и встал, увидев Лиду.
- Ребенок заболел, а тебе хоть бы хны? - не здороваясь, сказала Лида. - За гулянками не вспомнить о своем кровном ребеночке?
- Я сейчас, сейчас. - бормотнул Семен, натягивая пиджак.
Хозяйка вышла из комнаты, предоставив "супругам" возможность выяснить отношения. Едва за ней захлопнулась дверь, как маска злой и требовательной жены сползла с лица Лиды, уступив место растерянно-виноватому выражению. Она тихо спросила:
- Зачем ты приглашал меня в гости? Посмотреть, как виляет бедрами эта черномазая? За этим?
- Ну что ты, Лидусь! Что ты говоришь!
- Она тебе нравится? - допытывалась Лида, не в силах подавить неприятное, скребущее чувство. - Ну, что ты молчишь?
- Я хотел, чтобы ты посмотрела, как я живу, - отвечал смущенный неожиданной ревностью Семен - Чтоб знала, где я, если понадоблюсь срочно…
- Посмотрела, и хватит. Проводишь меня? - тоже смутившись (она поняла, что выдала себя), сказала Лида и двинулась к двери. Семен, так и не успевший дообедать, пошел следом.
- Тильки принты, та вже уходите? - удивилась во дворе хозяйка, сладко улыбаясь Лиде, - Я бы самоварчик взгрела… Куда ж вы?
- Не до чаев мне. Ребенок болен, - сухо бросила Лида.
За калиткой Семен спросил:
- Николенька в самом деле болен?
- Здоров. Предлог какой-нибудь надо же придумать…
Некоторое время они шли молча. Семен испытывал необыкновенное воодушевление. Впервые он понял, что Лида, которую он боготворил, относится к нему не просто как к товарищу. И тот, давнишний случай на воскресном базаре, когда она расспрашивала его о Зое! Тогда он ничего не понял, но теперь…
- Мне она, страшная кукарача, - вдохновенно сказал Семен, - ни на понюх не нужна! Как прошлогодний снег, да! С тобой никто не сравнится, - добавил он убежденно и взглянул на Лиду: не слишком ли далеко зашел?
Лида с притворным равнодушием протянула:
- Ну-ну…
А у самой сердце билось так, что хоть возьми и придержи его ладошкой. "Господи! Что это я?.. - с удивлением подумала она. - Неужто влюбилась? Вот дура-баба! Только этого не хватало".
- Я тебе не рассказала еще, что сегодня на площади было. Что-о было-о, боже мой! Я и зашла, чтоб рассказать об этом, - зачастила она скороговоркой, уводя разговор от испугавшей темы.
Семен слушал Лиду и завидовал: почему Лиду пригласили, а его нет? Он смог бы справиться с этим делом не хуже!..
Он не знал о тех подозрениях, которые имели доповцы, и Лида ему ничего об этом не сказала, чтобы не расстраивать - И еще одна важная новость: на днях мы встретимся с руководителем подпольной организации и расскажем ему все-все. Правда?
- Да, - кивнул Семен.
Все, о чем они говорили, было очень важно. Но не менее важно было и то, о чем они умалчивали. Лида не могла забыть восклицания Семена: "С тобой никто не сравнится!" Эти слова мгновенно рассосали неприятное ревнивое чувство, и оно перешло в свою противоположность-горячую благожелательность и к хозяйке, оказавшейся не такой уж плохой женщиной, только немного смешной своими ужимками, и к редким прохожим, попадавшимся навстречу, и к деревьям, и к птицам, и к беленьким чистеньким хаткам.
Так хорошо, так приятно было идти Лиде рядом с Семеном, слушать глуховатый неторопливый голос, видеть, как розовеет его лицо, когда он нечаянно сталкивается с нею взглядом. А Семен, тугодум Семен, начал уже сомневаться в своих недавних догадках: он терзался мыслью, что ему только показалось, будто Лида ревнует, просто она желает быть в курсе всех дел, потому и спросила так о хозяйке. И, наверно, глуповат он, слишком много о себе воображает, и если Лида не любит своего мужа, как она ему призналась, то это совсем не значит, что она может полюбить его Семена.
Они шли в обход базарной площади, куда Лида по понятным причинам не хотела появляться.
За околицей она спросила:
- Может, вернешься? Я круговым путем домой пойду, по-над плавнями…
- Если тебе не хочется… - начал Семен. Лида перебила:
- Жалко твоих ног. На Лиманную крюк немалый, да еще обратно идти!
- Меня жалеть нечего, - сказал Семен обиженно.
- Ах, какие мы гордые! - иронически воскликнула Лида. - Ну, пошли.
Удивительно, как можно в подобных обстоятельствах говорить совершенно противоположное тому, что хочешь. Лида хотела, чтобы Семен проводил её. А уговаривала не провожать!..
- Погоди, мне надо из туфли песок вытряхнуть, - весело сказала она. - Дай руку…
И опять сказала совсем не то, что хотелось бы сказать. Семен с хмурым лицом подал руку. Он уже убедил себя, что он самонадеянный остолоп. Захлестнутый отчаянием, которое придало ему решимости, он сказал:
- Сейчас война, и может случиться, что твой муж не вернется, но останусь в живых я. Если… Пойдешь ли ты за меня замуж?
Последние слова он произнес шепотом. Лида быстро взглянула на него и тотчас же опустила глаза вниз, внимательно рассматривая снятую туфлю.
- Ну? - хрипло спросил Семей. - Почему же не отвечаешь?
- С Николаем… мужем моим, я все равно жить не буду. Не люблю его - я тебе говорила… - ответила Лида, стоя на одной ноге и помахивая туфлей.
- А ребенок?
- Николенька мой, мой! И никому его не отдам! - громко сказала Лида, поднимая голову. Она заподозрила в вопросе Семена нехорошее и готова была бросить ему в лицо грубые и жестокие слова.
Рука Семена, которой он поддерживал Лиду, задрожала.
- Я буду любить тебя и Николеньку, - прошептал он, задыхаясь от волнения. - Давно уже люблю. Я… я все для тебя сделаю, Лида, Лидуся!
- Сема! Милый! - сказала она, качнувшись к нему. Это и были те самые нужные, самые верные слова, которые они не могли долго произнести.
Лида опомнилась первой: они стояли у околицы, из крайних хат их могли видеть. Она оттолкнула Семена, сняла вторую туфлю и побежала босиком по пыльной дороге, смеясь и крича:
- Жених! Ха-ха!..
Догнал её Семен быстро, остановил, схватил за плечи и повернул к себе.
- Вот тебе за это, - приговаривал он, целуя в губы.