- И знаешь, что еще! - хохотнул Орлов. - Бабы распространяют новость: в листовках, мол, пишут, что Красная Армия перешла в наступление и скоро будет здесь. Откуда они взяли это, черт его ведает! В листовках ведь ничего подобного нет, ты же сам читал!..
Никифор улыбался, морща в раздумье лоб.
- А пожалуй, - проговорил он, - тут вот в чем дело. Народ ждет, что Красная Армия будет наступать, люди в этом уверены. Понимаешь? - Он говорил медленно, будто ощупью находя нужные слова. - И достаточно малейшего повода, чтобы распространился такой слух… Желаемое принимают за действительное. Я сам вчера, когда читал листовку, испытывал нечто подобное…
- Серьезно? - дивился Орлов.
- Появилась, понимаешь, уверенность: скоро придут наши, немного осталось ждать… Только вот какими глазами мы тогда будем смотреть!.. "Мы кровь проливали, - скажут нам, - а вы, сволочи, в немецком тылу отсиживались?"
- М-да!..
- Ты что? Не веришь?
- Чему? Что по головке не погладят? Охотно верю. Что-что, а это у нас умеют. Обязательно спросят. И еще раз спросят. И много-много раз будут спрашивать, почему мы остались живыми. Если, разумеется, немцы оставят нас живыми… Послушай-ка, - встрепенулся Орлов, - эта самая художница не выдаст нас с листовками?
"Вон что тебя сюда пригнало!" - почти весело подумал Никифор. А вслух сказал:
- За Зою ручаюсь. А вот Нюся Лущик?..
- А Лущик я хорошо знаю. Тоже готов поручиться.
Никифор искоса и с пристальным вниманием рассматривал Орлова. Высокий чистый лоб. Мальчишески пышный чуб, по-казачьи зачесанный на левую сторону. Умный, однако нерешительный взгляд темных глаз. Он производил впечатление честного и прямого парня. Растерялся, когда попал в плен, ну да за кем такого греха нет…
- Слушай, что бы ты ответил, если б тебе предложили вступить в партизанскую группу? - как бы мимоходом спросил его Никифор.
- Вот что, Махин, - сказал Орлов, щуря глаза. - Если этот разговор ты завел с провокационной целью, то ничего не выйдет. Я знаю, ты в хороших отношениях с Эсауловым, поэтому тебя не тронули при недавних арестах… Ни о какой партизанской группе в нашей местности я слыхом не слыхал… Я тебя слишком мало знаю!.. Но ты вчера сам был инициатором распространения листовок. Нас было четверо. В случае чего тебе ведь сухим из воды не выйти!
- Понятно! - сказал Никифор, рывком приподнялся и сел. - Трусишь?
Орлов вспыхнул:
- Я тебя мало знаю, чтобы говорить на такие темы.
- Чудак-человек, - рассмеялся Никифор. - Мы с тобой сейчас, как те африканские страусы: головы по-засовывали в песок, а хвосты за версту видать…
Деловито и коротко рассказал он, каким образом появился в Большой Знаменке радист Никифор Тараскин, ставший в силу обстоятельств племянником Дарьи Даниловны - Митей Махиным. Рассказал он о своих прежних намерениях и новых планах.
- Значит, никакой партизанской группы пока нет? - заключил Орлов.
- Она должна быть. Мы организуем эту группу. Согласен?
Вместо ответа Орлов протянул свою руку и крепко сжал короткопалую, широкую ладонь Никифора.
13. ДОП
Полицай Петро Бойко сообщил Анке под строжайшим секретом, что в сельуправу пришла разнарядка: отобрать для отправки в Германию 200 девушек. В первую очередь мобилизуют тех, кто нигде не работает.
На следующий день Анка оповестила об этом своих подруг. Лида Белова только презрительно повела полным плечом: у нее ребенок, небось, не тронут. Наташа Печурина крепко призадумалась. В прошлый раз благодаря Андрею, брату Кили Тяжловой, который работал делопроизводителем в больнице, ей удалось избежать мобилизации. Андрей ухитрился вычеркнуть фамилию Наташи из списков. Но теперь такой номер может не пройти. Надо било срочно устраиваться на какую-нибудь работу. Перед Анкой стояла точно такая же задача.
Подругам неожиданно помог Петро Бойко. Как полицай, он пользовался некоторым влиянием, переговорил с заведующим перевалочной пристанью, и Анка получила место весовщицы. Наташу, по просьбе Анкп, он устроил разнорабочей на овощесушильный завод.
Работала Наташа в крошильном цехе. Восемь женщин стояли у длинного стола под навесами и ножами мельчили яблоки. Сочно-белые ломтики по наклонным желобам сыпались в ивовые корзины. Наташа должна была относить наполненные корзины в сушилку и ставить под желоба пустые. В первые дни с непривычки болели руки и поясница, а потом прошло. После смены Наташа приходила домой до такой степени пропитанная яблочным духом, что ее слегка поташнивало. Яблоками пахли платье, волосы, все тело. Даже после мытья запах не исчезал.
В один из последних дней августа, возвращаясь с работы, Наташа увидела, что у ворот латы сидит мужчина. Неприятно екнуло сердце. Показалось, сидит не просто так, а поджидает ее, Наташу.
Медленными шагами приближалась Наташа, наивно полагая, что в случае опасности она мигом повернет обратно и убежит. Мужчина снял с головы кепку, тряхнул смолисто-черным чубом - и оказался Петей Орловым.
- Как ты напугал меня! - упрекнула его Наташа.
- Я такой страшный?
- Нет, - улыбнулась Наташа. - Хлопец ты хоть куда! Просто не угадала тебя. Вижу, мужчина сидит. Чего, думаю, сидит?
- А если б женщина сидела?
- Ну, женщины чего пугаться!..
- Мамаша моя, - усмехнулся Орлов, - весь век телеграмм боялась. Писем - ничего, а как почтальон скажет: "Вам телеграмма", так она аж побледнеет, бедняжка… А ты, значит, мужчин пугаешься?
- Да ну тебя! - отмахнулась Наташа. - Ты ко мне пришел?
- А то к кому же.
- Тогда пойдем в хату.
Шагая вслед за Наташей по двору, Орлов ощутил густой яблочный аромат, исходящий от девушки, и пошутил:
- Смотри, кто-нибудь перепутает тебя с антоновкой - и съест. Уж очень аппетитно от тебя пахнет!.. В этом смысле и впрямь следует опасаться мужчин…
И крутнулся в сторону, уворачиваясь от тугих Наташиных кулачков.
Пока Наташа обедала, Орлов, отказавшийся от угощения, сидел на сундуке и, по его выражению, "травил баланду". Между прочим рассказал и такую новость: Гришка Башмак выгнал из дому старую жену и вторично женился на молодой, двадцатилетней. В прошлое воскресенье состоялось венчание, а потом Башмаковы гости пили и гуляли в бывших колхозных детяслях. Под вечер охмелевший хозяин потребовал, чтобы приглашенные собрали по 25 рублей с носа за выпитое и съеденное.
- И что гости? - брезгливо спросила Наташа.
- Сложились. Что ж им оставалось делать? Некоторые, правда, отказались и ушли со свадьбы, так Башмак объявил их "коммунистическими личностями".
Анна Ивановна поинтересовалась:
- Как же он при живой жене и второй раз женился? Небось, поп знал же!..
- Первый брак у него гражданский, - пояснил Орлов. - А для церкви он неженатым парубком был.
Слушая эту удивительную по бесстыдству историю, Наташа то презрительно фыркала, то иронически подсмеивалась. А мать только с бесконечным удивлением покачивала головой.
Пообедав, Наташа повела гостя в горницу. По-девичьи строго и чисто было здесь. Восковой желтизной сиял натертый кирпичом пол, вышитые скатерти и салфетки покрывали все, что только можно было покрыть. Орлов осторожно уселся на предложенный стул.
- Тебе надо выходить замуж за моряка, - убежденно сказал он, оглядывая комнату.
- Почему за моряка? - взметнула брови Наташа.
- Они к чистоте приучены. А с пехотой такого порядка, - Орлов обвел рукой вокруг, - ни в жизнь не будет.
- Ничего, - не без самоуверенности сказала Наташа. - И зайцев заставляют спички зажигать. Слышал такую поговорку?
Возле Наташи все время крутился Гришутка, с застенчивым любопытством пялил на Орлова светлые, как у сестры, глазенки. В кухне возилась мать, оттуда доносились ее частые и глубокие вздохи. Улучив момент, Орлов шепнул девушке, что необходимо поговорить по секрету, и глазами показал на Гришутку, потом на открытую кухонную дверь.
Наташа нарочито громко сказала:
- Ох, и яблок уродилось в нынешнем году!.. Хочешь панировки? Пойдем в сад…
Садик у Печуриных маленький - с пяток корней в конце огорода. Наташа шла по тропинке впереди Орлова, машинально ощипывая пальцами листочки картофельной ботвы. Лето было еще в разгаре, но уже явственно ощущалось дыхание осени, и запахи нагретой солнцем зелени и земли мешались с тонким, пронзительным запахом увядания.
- Бог что, Наташа, - взволнованно начал Орлов, когда они остановились среди деревьев. - Я знал тебя по школе как честную комсомолку. Хотя за последний год кой-какие комсомольцы, вроде Петра Бойко, и переменили свои мыслишки, но ты, я думаю, осталась прежней…
- Да, прежней, - прошептала Наташа, подняв на школьного товарища светло-серые правдивые глаза. Волнение Орлова передалось ей, и, как всегда в такие минуты, лицо у нее приняло каменно-надменное выражение. Она догадалась, что сейчас услышит что-то очень важное.
- Наташа! - торжественно произнес Орлов. - Наш разговор при любых обстоятельствах должен остаться тайной. Обещаешь ли ты мне это?
- Обещаю, - тихо сказала Наташа.
- И еще одна просьба: хорошенько обдумай мои слова, прежде чем отвечать.
- Обдумаю, - эхом откликнулась она.
- Как большевики боролись в царском подполье, - негромко говорил он, - так и мы будем. Крови не испугаемся. И, может, кому-то придется погибнуть за светлое торжество Советской власти… Ну так на то и война!
Он положил ладонь на плечо девушки и, впиваясь потемневшими зрачками в ее лицо, спросил:
- Согласна ли ты, Наташа, вступить в подпольную организацию? Но подумай, прежде чем отвечать…