- Чичас! - с готовностью раздалось в ответ.
Семен пригладил пятерней шевелюру, оправил рубаху. Сердце у него билось замедленно и сильно. Бывало, так билось оно, когда судья на старте тягуче пропоет: "Приго-то-овились!" и, глядя на секундомер, подымет флажок.
- Вот мы и пришли домой, сынуленька ты моя! Сейчас мы покушаем кашки и бай-бай ляжем…
Легко и бесшумно ступая босыми ногами, с ребенком на руках вошла она в хату.
- А-а! Сеня! - совсем как отец сказала она. - Здравствуй. Как твои дела?
- Собрала бы поужинать, а о делах потом, - ворчливо заметил Алексеич.
- Зараз, батя, - живо откликнулась Лида, укладывая дитя в кроватку.
Семен по опыту знал: у Беловых, как ни отказывайся, все равно заставят сесть за стол. Поэтому не заставил себя упрашивать. За ужином он рассказал о происшествии с Поповым. Лида хохотала от души, всплескивая руками и откидывая голову назад. Алексеич беззвучно трясся на своем табурете, и если б не веселые искорки в глазах, то не разобрать, смеется он или его дрожью колотит.
Посмеявшись, принялись обсуждать происшествие серьёзно.
- В один прекрасный день подложит он тебе свинью, - опасливо сказал Алексеич.
Семен отозвался пренебрежительно:
- Куда ему! Сам боится.
- Ну, это брось! - Алексеич предостерегающе поднял ладонь. - Трус не стал бы того говорить, что твой Попов. А потом я скажу: дюже ты самонадеянный!
Брови Семена обиженно сошлись на переносице:
- Это почему же?
- Коль Попов не трус, да к тому же настроен против немцев, то тебе придется его опасаться… Лучше, Сеня, наладить с ним дружбу.
- Ладно, - буркнул Семен. - Мне все равно…
- Не "все равно", а обязательно поговори с ним! - строго наказала Лида. Вначале она и сама недопонимала, какие последствия может это иметь для Семена. Но старый Алексеич за смешным сумел разглядеть опасность: Попов при удобном случае мог убрать с дороги немецкого прихвостня, каким в его глазах был Семен.
Никто, однако, больше не возвращался к этой теме. Беседа приняла мирный домашний характер. Говорили о невиданно обильном урожае яблок, о том, что в Днепре, не в пример прошлым годам, мало рыбы. Спросонья заплакал Николенька, и Лида поспешила к нему - надо было менять пеленки. Разговор перешел на Николеньку, на доставляемые им бесчисленные хлопоты. В Лидиных жалобах было столько любви к сыну, что они вовсе не воспринимались как жалобы, а как своеобразное проявление наивной материнской гордости, рассчитанное на ответные похвалы. Семен с удовольствием слушал, с удовольствием хвалил пухленького здоровяка Николеньку.
Хорошо, спокойно на душе Семена. Давно ему не было так хорошо. Он не думал об опасностях, окружавших его ежедневно, ежечасно, и не хотел о них думать. Он жадно впитывал в себя бесконечно мирный семейный уют, до сих пор не изведанный им и оттого особенно притягательный.
Надвязав крючья, Алексеич смотал перемет на дощечку и объявил, зевая и потягиваясь:
- Готово. Ну, вы как хотите, а я на боковую. Семен поднялся, разыскивая глазами фуражку.
- Куда торопишься? Гуляй еще, Сеня, - радушно предложил ему Алексеич. - Мое дело стариковское, ты на меня не смотри.
Семен остался бы с радостью, но не хотел быть настырным. Тем более, что Лида его не удерживала.
- До свиданья, - сказал он.
Лида повязывала голову косынкой и не торопилась прощаться. Сунув ноги в чувяки, сказала:
- Провожу тебя немного.
У Семена запунцовели мочки ушей. Однако от застенчивости он и тут стал отказываться, уверяя, что не стоит беспокоиться и тому подобное.
- Пошли, пошли, - Лида подтолкнула его в спину.
После освещенной комнаты ночь казалась совершенно непроглядной. Семен наткнулся на изгородь, шарахнулся от нее в сторону и обрушился в какую-то яму. Пришлось Лиде взять его под руку. Сама Лида тоже ничего не видела в чернильной темноте, но она родилась и выросла на Лиманной и могла ходить здесь с завязанными глазами.
В конце улицы они свернули на тропку, слабо белевшую в темноте словно разостланный па траве холст. Огибая болотце, вилась она мимо верб - гнездилищ воронья, мимо садов, пригнувшихся под тяжелым грузом яблок. Лида, старавшаяся не замочить ног в росистой траве, прижималась к своему спутнику. Семен плечом и локтем ощущал теплоту ее тела и был нем как рыба. "Господи, - думал он. - Хоть бы тропка не стала шире!.. Хоть бы она никогда не кончалась!"
Возле поваленного дерева, на котором они отдыхали прошлый раз, Лида сказала:
- Все! Дальше не пойду.
- Я тебя провожу, - с готовностью пообещал Семен.
- Нет, нет!.. А то ты к утру до своей квартиры не доберешься. Давай пяток минут посидим на бревне и разойдемся.
Он хотел сказать, что ради нее готов не спать хоть три ночи подряд, но вовремя спохватился и только глубоко вздохнул.
- Ты чего? - спросила Лида.
- Звездочка упала, а я не успел задумать желание, - отшутился он.
- Ты и так в сорочке родился.
- Не сказал бы.
- Вот тебе и раз! Сам же говорил, в каких переплетах на фронте бывал - и хоть бы хны!..
- То на фронте. А в жизни вообще не везет, - упрямился Семен. - С самого детства…
И он начал рассказывать о себе. Когда ему было три года, у него одновременно умерли отец и мать; он долго не верил, думал, что они уехали и вот-вот вернутся. Потом детдом, школа, таксомоторный парк… Первая юношеская любовь и первое разочарование… Увлечение спортом, армия, война… Никому и никогда в жизни он не раскрывал себя вот так, до мельчайших закоулков души, и речь его была взволнованна и сбивчива.
Откровенность вызывает взаимную откровенность. И Лида рассказала Семену о себе все, что обычно таила даже от близких подруг. Случайное, скоропалительное замужество, тревожное недоумение после отъезда мужа, переросшее вскоре в запоздалое раскаяние, - вот какие тайны носила в душе жизнерадостная Лида. Для Семена это было полнейшей неожиданностью. Но он сумел понять, что Лида перешагнула через свою женскую гордость, если решилась рассказывать о таких вещах, и что она одарила ею большим доверием. Он нашел в темноте маленькую мягкую руку и легонько пожал ее, и это было лучше всяких слов.
О многом еще говорили они, проникаясь доверчивой радостью нового взаимного узнавания. Под конец Лида взяла с Семена слово, что он обязательно помирится с Поповым. А он убедил ее в ближайшие дни прийти к нему в гости - посмотреть, как он устроился на квартире.
Прощались далеко за полночь. Лида продрогла и стояла, зябко обхватив себя руками. Лицо у нее было обращено к светлеющему восток;, Взгляд выжидающе скользил по розовым облакам, темным деревьям и лицу Семена. Но он не понял или не посмел понять, чего она ждала.
Тогда Лида, в которой проснулась всегдашняя бесцеремонная Лида, обозвала его увальнем и, повернув за плечи в том направлении, куда он должен был идти, слегка поддала коленкой.
- До свиданья, муженек! - крикнула она, убегая со смехом.
Улыбка невольно растягивала Семену губы, когда он вышагивал по улицам томящегося в предрассветной дреме села. Усталости он не чувствовал. Был свеж и бодр, и ему вовсе не хотелось спать. Впервые после выздоровления он ощущал себя таким бодрым и жизнедеятельным. Словно Лида перелила ему избыток своей энергии.
Никифор полагал, что должен, как только подживет нога, отправиться на розыски товарищей-десантников. Ну а если не найдет их - всякое ведь могло случиться, война есть война, - то присоединится к любому партизанскому отряду.
Листовки заставили его взглянуть на дело иначе. Листовки призывали к повсеместной организации партизанских групп. Так почему бы такой группе не быть в Знаменке?.. Счастливая встреча с Дарьей Даниловной и Зоей Приданцевой, согласие Пети Орлова и Нюси Лущик распространять советские листовки, видимо, были не просто случайностью. В Большой Знаменке, как и везде, немало патриотически настроенных людей. Значит, подпольная группа, а затем партизанский отряд могут быть созданы и здесь. И начало уже положено: вместе с Дарьей Даниловной их пять человек!
Так думал Никифор, лежа у шалаша на баштане. Былую сонливость с него как ветром сдуло. "Кончились госпитальные настроения, маршируем дальше!" - твердил он самому себе, и на душе было радостно и тревожно.
Во второй половине дня явился нежданный гость - Петя Орлов. На нем была старенькая вылинявшая гимнастерка, как и на Нпкифоре. Многие мужчины, побывавшие в армии, донашивали военную форму, и это не вызывало подозрений.
- Пришел проведать. От нечего делать, - улыбнулся Орлов, тряхнув смолистым чубом.
Прежде чем опуститься рядом с Никифором, огляделся, мельком заглянул в шалаш. Поинтересовался:
- Бока не болят от такой работы?
- Терплю, - засмеялся Никифор. - А тебя не приглашали на уборку?
- Как же! Грозили даже. Но я справку достал о болезни. В больнице у меня дружок делопроизводителем-помог. Если хочешь, тебе тоже смастерит…
- Пока не надо. Спасибо.
Было ясно, что Орлов пришел не просто так. Видимо, беспокоило его вчерашнее дело с листовками. Но заводить об этом речь не торопился.
Никифор спросил сам:
- Ну, как вчера? Благополучно?
- Ни одна живая душа не видела. А у вас?
Выслушав ответ, он принялся рассказывать, какой переполох наделали листовки. Полицаи бегают, как ошпаренные. Они и не сомневаются, что листовки сброшены самолетом. Пока обнаружили около тридцати розовых листочков. Остальные исчезли.
- Да ну? - обрадовался Никифор. - Значит, утаили хозяева…