- И что им за печаль, что наделы останутся необработанными, - вздохнул Башмак, прослушав сообщение Раевского. - Мы энти наделы выкупим и запашем-немцу хлеба еще больше дадим… Нам-то лошадок уж выделят. Я в свое время туда трех отвел.
- А безземельные чем кормиться будут? - наивно спросил Поляков.
- Гля, коммуняка нашелся! - показал на него пальцем Башмак. - Зараз тебя заарестовать и в Каменку отправить. В комендатуру.
- Но-но!
- А ты не пекись по чужому зипуну, имей о своем заботу.
- Оно так, - солидно подтвердил Эсаулов. - В чужие рты заглядать, в своем куска не видать. То Советская власть об лентяях заботилась. А нам какой расчет? Вот землицу бы скорееча дали…
- Эх, да!
- Твоя правда, кум!
Эсаулов задумчиво поскреб в бороде, вздохнул.
- Будь моя на земле власть, - проговорил он, - я бы так положил: всякий за себя держи ответ и - точка. Делай, на что охоту маешь. Я, может, на тыще гектар способен хозяйство вести. А другой фабрику поставит и мануфактуру гнать будет. При Советах таким верхушки ножницами стригли. А чтоб удобней стричь, гуртом держали, как овец. А я не овца, не хочу в гурте ходить. Сам по себе желаю. Меня ж обратно в гурт пихают да ишо приговаривают: "Теперь ты свободный, можешь итить гулять промеж прочих свободных, а чтоб вылазить по своему разумению - ни-ни!"
Эсаулов поплямкал губами, раскурил цигарку и закашлялся. Кашлял долго и надрывно. В груди у него свистело и хрипело, как в кузнечных мехах. Откашлявшись, вытер ладонью испарину со лба и сказал:
- Стар я… Годков десяток скинуть, и развернулся бы я сейчас!
- Ты себя еще покажешь, - успокоил Поляков.
- А я ишо на молодой жениться подумываю, - ухмыльнулся Башмак. Он хихикнул в козлиную бороденку, неприкрыто радуясь, что еще полон сил и здоровья.
Раевскому надоело слушать болтовню. Плотоядные мечты этих нечаянно выплывших на поверхность бывших людей хотя и походили на его собственные, но были безобразно оголены и поэтому вызывали раздражение.
- Погоди жениться! - грубо оборвал он Башмака. - Сперва сделай, что я приказал. И хватит баклуши бить! - обратился он к остальным. - Чтоб через неделю был скомплектован полицейский отряд, а через месяц у меня на столе лежал список подозрительных лиц. Понятно?
В комнате воцарилось молчание.
- Понятно, спрашиваю?
- Мы разве когда… Такой случай, да чтобы мы… - начал петлять Гришка Башмак.
- Ты мне толком говори, - наполнился холодной злобой Раевский. - Понял, что я сказал или нет?
- Как же! Очень даже…
- Ну и шагом марш! Выполняй, что требуется.
Когда помощники ушли, Раевский поднялся из-за стола, нервно заходил из угла в угол по грязным, исплеванным половицам. Остановился у слезящегося дождем окна и, покачиваясь на носках, с руками в карманах, выдавил из себя свистящим шепотом:
- С-сволочи!..
Он не имел в виду своих помощников. И не к немцам это относилось. А ко всем и ко всему, в том числе, конечно, и к жандармскому полковнику и гебитскомиссару. Башмаку, Эсаулову, Полякову, и к мокнущим под дождем хатам с их обитателями, к теряющим листья деревьям, ко всем своим бывшим знакомым и будущим полицаям, с которыми ему придется иметь дело.
Бывший парикмахер, он долгие годы мечтал выбраться наверх, насладиться правом командовать людьми и распоряжаться их судьбами по своему усмотрению. Сейчас он получил такое право. Но оно оказалось не таким уж приятным, как выглядело со стороны. Он не сомневался в окончательном крахе Советской власти и в этом смысле не опасался за свою участь. Но он ни капельки не верил тем, кто стоял ниже его, и боялся тех, кто был над ним. Его не покидало ощущение, что он находится между двух огней, и достаточно сделать неверный шаг, как этим не преминут воспользоваться.
Раевский тосковал по своей парикмахерской. Куда спокойней брить клиентов и вести с ними ни к чему не обязывающие разговоры. Надо же ему на старости лет так круто и неразумно переломить свою жизнь! Но назад пути теперь нет. Назвался груздем - полезай в кузов. Теперь, как говорят, пан или пропал…
С утра настроение у него было препоганым, а тут еще нежданный приезд немцев, ругань с активистами, и погода хуже некуда. Он стоял, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу. На улице сеялся мелкий осенний дождь, даль была занавешена плотной серой мглой.
Гришка Башмак взял на себя южные улицы, где он жил до самовольной реквизиции детяслей и где знал каждого в лицо. Он припоминал хаты, в которых были подходящие по возрасту для службы в полиции парни и мужчины, и, перекрестившись, вваливался за порог. Если в хате не было посторонних. Башмак подсаживался к хозяину и, по своему обыкновению, начинал метать петли слов, как заяц следы.
Самый веский довод приберегал к концу:
- Земли по гектару нарежут. А после будут глядеть: хорошо правишь службу - еще гектаришко накинут, плохо - не прогневайся. Ить благодать какая!.. Сам бы пошел, да года не позволяют - туда молодых берут. А? Ты как?.. Омуницию даровую дадут…
Насчет второго гектара Башмак придумал сам, для убедительности. Но, к его удивлению, это не производило впечатления - большинство отказывалось.
- Тамочка и делов-то с гулькин нос, - убеждал он. - Это, хлопче, не в городе: у нас тихо. Воров нету, разбойников тожа. Знай носи себе на здоровье полицайскую форму да оружию таскай для почета и представительного авторитету.
В ответ он слышал одно и то же, словно люди сговорились между собой:
- Во всем с тобой согласен и рад бы, да здоровье не позволяет. Тут ноги не хватит скоро сил таскать, а ты - оружию!..
Башмак подозрительно щурился на собеседника и ласково спрашивал, чем же он болен, коль с виду бычка за хвост скрутить может. Отвечали разное: у одного ревматизм, у другого сердце, третий говорил, пострел у него… Поди проверь, правду говорят или брешут!
- Все-таки подумай, хлопче, - Башмак брал шапку и сокрушенно вздыхал. - Дельное дело говорю. Смотри, как бы не уплыло сквозь пальцы. Желающих, их много найдется… Тебе-то я по дружбе сообщаю.
- Ладно, спасибо, - осторожно говорил хозяин, выпроваживая гостя.
Обойдя десятка три хат и уговорив всего двух человек. Башмак приуныл. Устало вытаскивал он ноги из дорожной грязи и припоминал, к кому бы еще зайти. Он дошел почти до конца улицы и хотел уже повернуть назад, но тут взгляд уперся в хату семейства Бойко. Башмак хлопнул себя по шапке: вот куда ему надо, а он чуть не забыл! Прыщеватого Петра Бойко при отступлении советских войск он подбил сорвать замок с магазина, тогда они вдвоем неплохо поживились… Петро своего не упустит, и бояться ему вроде бы теперь ни к чему - все равно рыльце в пушку.
Уверенный, что тут не откажут, толкнулся Башмак в дверь. Петро был дома, и не один. С ним сидел дружок Сашко Попруга, вдвоем они хлебали щи из глиняной миски.
- Хлеб да соль, - сказал Башмак и перекрестился в угол. От него не укрылось, как Сашко, услышав скрип открываемой двери, быстро спрятал под стол бутылку.
- Хе-хе, - пустил он в бороденку смешок. - А стаканчики-то остались… Хе-хе! Стаканчики и не успе-ел спрятать. Шельмец ты, Сашко!
- Ты чего заявился? - спросил Петро.
- Добрые хозяева к столу зовут, когда им хлеба-соли желают.
- На всех не наготовили! - обрезал Петро. - Говори, чего пришел?
Хлопцы, как говорится, были хожалые. Башмак решил, что хитрить с ними нечего, и объяснил суть дела без обычных своих выкрутасов.
- Зарплату платить будут? - спросил Сашко. И Башмак возрадовался: вот это дельный разговор!
- Тыщу рублей в месяц.
- Брешешь!
- Ну, ежели не тыщу, то семьсот обязательно, - заверил Башмак и забожился вдохновенно: - Провалиться мне на этом месте! Да чтоб мне свету божьего…
- Закрой хлебало, - сказал Петро. - Завтра придем.
- Деточки, вы ба шкалик поднесли старику… Ить я вам первым сказал. По дружбе.
- Налей ему, Сашко. И пусть уваливает.
Перекрестившись, Башмак влил самогонку в широко раззявленную чернозубую пасть.
6. ДЕСАНТ
Километров за восемьдесят от Валуек шли бои. Туда, в сторону фронта, шли составы с войсками, снаряжением, продовольствием. Назад они возвращались большей частью порожняком, реже - забитые металлическим ломом: искореженными пушками, разбитыми автомашинами, обломками самолетов. Груз этот, несрочный и десятистепеиный по важности, подолгу застревал в тупиках, вызывая почтительное и боязливое любопытство пристанционных мальчишек. Без задержки пропускались только санитарные поезда.
Бойцы авиадесантной бригады, расквартированной па окраине Валуек, судили о напряженности боев не столько по официальным сводкам Совипформбюро, сколько по количеству и грузу проходящих составов.
Как-то вечером, вернувшись па квартиру, где расположилась на постой группа десантников, Шамсудинов шлепнул на лавку с головы пилотку и объявил:
- Не я буду, если в скором времени нас в дело не сунут!
- С генералом имел беседу? - ядовито осведомился Иванищев, коренастенький, очень подвижный солдатик, из тех, что в карман за словом не лезут. Иванищев на корточках расстилал на земляном полу солому, готовясь ко сну. Рядом с ним с рядном в руках стоял нескладно-угловатый отделенный Буговой. Тараскин сидел на лавке, поджав ноги, чтобы не мешать товарищам.
- Тебе все шуточки, - вздохнул Шамсудинов. - А эшелоны третьи сутки идут… И все туда. Большое наступление готовится, точно говорю.
Об усиленном движении эшелонов в сторону фронта знали все - Шамсудинов новости не принес. И все же принялись опять, и в который раз, мусолить догадки: когда? куда? как далеко? кто?..