Предназначался для перевозки сыпучих грузов, поэтому на нем нет палуб. Но я вышел из положения, установив для поддонов с рассадой высокие стеллажи. Не желаете бесплатно прокатиться на Орбитсвиль?
— Нет, нет… Почему вы спрашиваете?
— Мне нужны спутники, которые помогут ухаживать за растениями, чтобы не тратиться на установку автоматических систем. В качестве платы — дармовое путешествие. Выгода обоюдная.
— Я мог бы найти вам кого-нибудь.
— Вы не справитесь, старина, вы слишком ограниченно мыслите. — Ренард снисходительно улыбнулся. — Иначе вы не стали бы полицейским.
— Я не полицейский. Я работаю… — Черт, куда мы едем?
Ренард радостно ухмыльнулся, торжествуя маленькую победу в нескончаемой игре.
— Это отнимет у вас всего несколько минут. Я обещал Сильвии завезти коробки со стеклом.
— Кто такая Сильвия?
— Сильвия Лондон. О, вы никогда не бывали у Лондонов?
— С тех пор, как клюшку для гольфа изъели древоточцы, я не вхож в высшее общество.
— Вы мне нравитесь, Даллен, — сказал Ренард, оценив сарказм. — Вы искренний человек.
«А ты искренний мешок с блевотиной», — мысленно ответил Даллен, недоумевая, как позволил себе впустую растратить полдня. Общение с Ренардом в гимнастическом зале бывало непродолжительным, но и этого хватало, чтобы понять: от коротышки нужно держаться подальше. Казалось, вся его жизнь сводится к непрерывному доказательству своего превосходства, к поиску новых способов самоутверждения, причем он не брезгует даже самыми невзрачными соперниками и самыми ничтожными победами.
Сейчас, когда он сидит за рулем, а пассажир находится в его власти, Ренард празднует очередную микроскопическую победу и явно получает от нее удовольствие. Негодуя на себя за то, что попался на удочку, Даллен решил при первая же возможности выпрыгнуть из машины.
Ренард взглянул на него, и «Роллак» тут же рванул вперед. Над откинутым золотистым верхом замелькал солнечный вихрь.
— Я уверен, вы получите удовольствие от знакомства с Сильвией. На ее амфоры стоят взглянуть.
— Я не интересуюсь керамикой.
— С чего вы взяли, что речь идет о керамике, старина?
Даллен не отрывал взгляда от дороги.
— А с чего вы взяли, что я не знаю, о чем идет речь, старина?
— Надо же, рассердился! — Ренард вытянул шею, стараясь заглянуть ему в лицо. — Кажется, я ненароком задел скромность мистера Даллена.
Весело покачав головой, Ренард, не снижая скорости, свернул в узкую аллею, зеленые стены вплотную подступили к автомобилю, и сразу стало темно.
— Реакционные времена, в которые мы вынуждены жить, должны очень подходить вам. — Ренард говорил задумчиво и серьезно. — Лично я был бы куда счастливее лет тридцать назад. Вы заметили, что последние несколько столетий протекают по одной схеме? Постепенное нарастание либерализма с пиком в конце второй трети, затем резкий откат назад и спад, который длится еще лет тридцать, а потом все начинается сначала. Почему так происходит? Почему позаимствованные у достопочтенной Мэри Поппинс понятия вроде старости, семьи и моногамии не желают оставить нас в покое?
«Будем считать, что ему ничего не известно о Коне с Мики, — твердо сказал себе Даллен. — Сейчас машина остановится, и я пойду своей дорогой. Если у него хватит здравого смысла позволить мне уйти, то на этом все закончится…»
Тут он увидел дом на вершине невысокого холма. Он слышал, что Лондоны богаты, увлечены каким-то нетрадиционным философским учением, а для таких людей, по его твердому убеждению, характерна тяга к многочисленным башенкам, фронтонам, затемненным стеклам и прочим признакам респектабельности. Резиденция Лондонов оказалась ничем не примечательным трехэтажным особняком из красного кирпича.