В классе на нас иронически, с нескрываемым чувством превосходства посматривали городские "панычики" в красных курточках, в хромовых ботинках и полосатых брюках навыпуск. Девочки, эти удивительнейшие созданьица в белоснежных платьицах или коротеньких юбочках в густую сборку, с волосами, заплетенными в косички с бантиками, глядели мимо нас куда-то в пространство, а если и останавливали на ком-либо взгляд, то с удивлением или неподдельным презрением. Не сговариваясь, мы оседлали последние парты, сидели тихонько, как мыши.
Так было и день и два. Пока не появилась в классе Оленка. Вошла она в класс независимо, чуть ли не вприпрыжку, воинственно размахивая кожаным портфельчиком, прошла к учительскому столу и только тут остановилась в нерешительности, словно не знала, как обойти непредвиденную преграду, бусинками блестящих глаз смело окинула класс, улыбаясь не то дерзко, не то вызывающе.
- Эй, народ, а где здесь свободное место?
- А ты, малышка, не заблудилась случайно? - спросил кто-то из "панычей".
- А сам ты не случайно ли сюда попал?
- Это почему же? - вскипел "панычек" и даже привстал.
- Похож больше на семиклассника… Ты что - второгодник?
Класс взорвался хохотом. И не потому, что "панычек" и в самом деле был второгодником, не потому, что ростом вымахал выше всех, просто всем стало очень смешно, а девчушка сразу же пришлась по сердцу каждому. Все в ней было ладным: круглая головка на длинной смуглой шейке, прическа без каких-либо лент, скромное серое платьице, из-под которого выглядывали ножки в сандаликах, эти четырехугольные сандалики были на ней какими-то необычайно привлекательными.
- Садись к нам…
- Сюда давай…
- Вот здесь свободное место…
Со всех концов класса приглашали девочку, а она не спешила занимать место, внимательно присматривалась ко всем. Затем решительно протиснулась к задним рядам и села возле кого-то из селян.
"Панычек", который был у нас старшим, до этого молчал, а тут вдруг сразу приступил к исполнению своих законных обязанностей.
- Ты из какого класса?
- Из того, какой нужен! - осой прожужжала девочка.
- Я не в шутку. Я - староста. Здесь пятый "Б".
- А я из пятого "А".
- А заблудилась, как первоклашка, - прозвучала в голосе старосты победная насмешка.
- Сам ты заблудившийся. Я переведена согласно приказу заведующего.
В классе наступила тишина. Имя заведующего на всех действовало магически - мы видели его издали, не слышали еще даже его голоса, но почему-то дрожали при одном упоминании о том, что он где-то есть. Наверное, эта девчонка натворила такое, чего и не придумать, если сам заведующий перевел ее в наш класс. Того и гляди, эта "малышка" дойдет до того, что из школы попрут… Неизвестно уж почему, но с первого дня учебы повис над каждым из нас как дамоклов меч беспричинный страх оказаться вне школы. Шепотом распространялись слухи, что заведующий школой - человек очень суровый и крутой, за малейшую провинность выгоняет из школы и правого и виноватого. Особенно тех, которые босые и в смехотворных сермягах…
Не успели освоиться - учитель в класс. Наступила мертвая тишина.
- Все в классе?
- Все! - это "панычек". - Еще и одна новенькая, - косой взгляд назад.
Новенькая оказалась "персоной грата", учитель ее, видимо, знал хорошо, спросил с удивлением:
- Оленка? Почему здесь?
- Поликарп договорился с заведующим…
- Борис Петрович разрешил?
- Без разрешения я никогда ничего не делаю, Федор Иванович, - не то с упреком, не то с вызовом сказала девочка.
- Что ж, хорошо. Допишите Олену Скотинскую..
С этого момента она стала нашей одноклассницей. И, наверное, отныне и прозвище отхватила на все время школьного бытия. У нас каждому давали прозвище. Оленкино не очень далеко ушло от настоящей фамилии: Скотинская. Зачем же Скотинская, если сокращенное Скотинка значительно проще, удобнее, а главное, язвительней.
Оленка восприняла это как должное, даже была довольна этим.
- Скотинка так Скотинка. Скажу Поликарпу - помрет со смеху… Спасибо, панычек, за ласку…
Смешливо блеснув глазами, еще и поклонилась старосте.
- При чем тут Панычек? - вскипел тот.
- При том, что и Скотинка! - хохотнула она.
К нашему старосте прилипло Паныч. К моему большому удовлетворению. Я называл его так в мыслях, а вслух произнести не решался. Даже после того, как он прилепил мне одно из самых обидных прозвищ. А было это так.
Явился я на первый урок, вырядившись в теплую сермягу. Может быть, потому, что в этом году сентябрьские дни наступили прохладные, а может, и просто постыдился красоваться в полотняной рубашке.
Первым встретил вот этого самого Паныча, который явно кичился своим зипунчиком, густо украшенным блестящими пуговицами. Именно они, эти перламутровые красавцы, и пленили мой взор. Не сразу заметил я, что Паныч не меньше загипнотизирован пуговицами на моей сермяге. Конечно же мои застежки были куда проще, но тоже не просто болтались на одежке, а исполняли роль пуговиц. Выстрогал я их собственноручно из твердого, как железо, корня боярышника, отшлифовал до блеска осколком разбитой бутылки, мать прикрепила их дратвой к сермяге, и те самодельные пуговицы держались на моей одежонке с крепостью не меньшей, если не большей, чем старостины перламутровые.
- О! - испуганно округлил глаза Паныч. - А это что такое?
Я какой-то миг взвешивал - отвечать на этот глупый вопрос или промолчать. И все же, из уважения к его перламутровым, решил объяснить:
- Повылазило? Пуговиц не видел?
- Пуговиц? Где же ты их достал? На какой фабрике?
- Сам вырезал, из дерева, - решил я доконать Паныча.
Он растерянно захлопал глазами, неловко промолчал, дабы удостовериться, даже прикоснулся пальчиками к моим застежкам, а уж тогда изрек:
- Ну что ж… Возможно, и так… Послушай-ка, Деревянная пуговица, а ты откуда такой взялся?..
Вот так и пристало ко мне: Деревянная пуговица. Или просто - Пуговица. Обидно, несносно, неумолимо. Как злой приговор самой судьбы…
Оленка отомстила за мою обиду, влепив прозвище моему обидчику. С этих пор, заслышав от него "Деревянную пуговицу", я так вежливенько, будто бы даже безразлично, копируя Оленку, откликался:
- Спасибо, Панычек, за ласку…
- При чем здесь Панычек? - негодовал староста.
- При том, что и Пуговица, - объяснял я.
Оленка оказалась очень общительной девочкой. Со всеми обращалась вежливо, кто с ней добром - к тому и она обращалась с лаской, кто на нее дохнет холодом, тому и она в ответ бросит холодный взгляд. И все же, видно по всему, тянулась она к нам, селянам, решительно и умело ставя на место городских зазнаек.
- У меня классовый подход, - однажды объяснила она мне наедине.
- А что это такое? - не постыдился я проявить перед девочкой собственную ограниченность.
- А это когда ты защищаешь классовые интересы бедных и не даешь возможность распоясаться разным лавочникам и нэпманским выродкам.
Сложно говорила Оленка, не все мне было понятно в ее рассуждениях, но интуитивно я чувствовал, что она, отстаивая какие-то "классовые интересы", целиком и полностью стоит на моей стороне.
- А откуда это у тебя? - спросил я.
- Что именно?
- Ну, эти… классовые…
- А-а. Это от Поликарпа. Он у меня стойкий большевик.
Поликарп, как оказалось, был не кем другим, как ее отцом. Мать у нее умерла несколько лет назад. Жили они до этого в самом Киеве, там Оленка и закончила четыре класса. А в этом году переехала в наш город, так как ее отца назначили сюда на работу.
Вскоре я познакомился с Поликарпом. Совершенно случайно.
Любил я в одиночку после занятий в школе бродить по улицам - знакомился с городом. Бывало, забреду на самую окраину, сную и петляю, как заяц, по улицам и закоулкам, вычитываю на табличках, как они называются, иногда и заблужусь, а не расспрашиваю, сам выбираюсь. Частенько и вечер заставал в незнакомом месте, но я не паниковал, направлялся туда, где ярче светились огоньки, и выходил куда надо.
Однажды я и встретил Оленку на одной из улиц. Узнал ее еще издали по зеленому пальтишку, по красным чулочкам и синему беретику. Она энергично шагала рядом с незнакомым человеком, крепко держась за его руку. Я сразу же догадался, что это и есть тот самый всесильный и всезнающий Поликарп, на авторитет которого она так часто ссылалась.