Вскоре они вышли к сторожке, еще издали на них дохнуло запахом жареных грибов, здесь их уже поджидал ужин - чугунок картошки, грибы и большая миска соленых огурцов.
XXXIV
- Павлуха! - радостно вскрикнул Ткачик и бросился с распростертыми объятиями к Рысаку. - Ох ты, где же тебя носило?
Павло Рысак и дальше играл роль человека, который вернулся с того света и встретился с людьми, о которых только и думал, без которых не мог жить.
- Ванько, здорово, братуха, привет от рабочего класса! - приветствовал комсомольского секретаря Павло.
Спартак сжал руку Павла с такой силой, что тот даже затряс своей пятерней и нарочно громко заохал.
Посыпались вопросы: где, как, что, когда, откуда? И пришлось Рысаку, хотел он того или нет, снова пересказать выдуманную им сказку, в которую он уже и сам верил, но все же рассказывал неспешно, чтобы не сбиться, ничего не перепутать. Говоря о своих мытарствах Белоненко, Лану и Витрогону, он во что бы то ни стало старался вызвать у них сочувствие, а у Ткачика, Зиночки и Спартака стремился вызвать смех, хотел показать им свою удаль.
Под конец Павло тяжело вздохнул:
- Одно мне жжет душу - не уберегли батяню. Если верить слухам, нет в живых Андрея Гавриловича.
Все сразу опечалились, опустили головы.
- Да и карабин мой накрылся… Я сдуру оставил его у порога… Такая привычка… Переступил порог - и оружие в угол… Надо было с собой взять, под голову положить… Такой карабин был, самый лучший выбрал…
Он вздыхал отчаянно и с болью. Да, без оружия как без рук…
- Не печалься, Павло, лишь бы голова была на плечах, а оружие найдется, - утешил товарища Ткачик. И предложил: - В разведчики пойдешь? Я в группе Вовкодав, она, брат, такая женщина, не каждый мужчина с ней сравнится.
- Не знаю, справлюсь ли… доверят ли…
- Доверят!
- Ну что ж… я готов… если бы только оружие… - растроганно лепетал Павло.
Спартак молча пошел в шалаш, где лежал его отец. Кивнул на оружие, которое стояло в углу.
- Отец, можно винтовку?.. Эту, которую вы принесли?
- А зачем?
- Друг вернулся… с пустыми руками… без карабина, потерял.
- А если и винтовку потеряет?
- Н-нет…
- Ну-ну…
В руках у Павла оказалась новенькая винтовка, с которой отец Спартака нес службу на границе. Он порывисто обнял за плечи Спартака, потом осмотрел оружие, поиграл затвором, вынул патроны, снова старательно загнал их в магазин… Он не скрывал своей радости.
- Жаль, патронов маловато, - сказал Спартак.
- Ничего!.. - ответил Рысак. - На первый раз хватит… А там посмотрим… развернемся…
Солнце уже клонилось к закату, сквозь облака чуть пробивались скупые, холодные лучи, играли на верхушках высоких деревьев, как далекие вспышки угасающего костра, исчезали в хмурых сумерках недалекой ночи…
Товарищи возвращались со строительства нового лагеря. Павло вдруг похолодел, ему показалось, что на окрик часового ответили на чужом языке, на том, к которому он хотел и никак не мог привыкнуть. Он напряженно ждал появления того, кто откликнулся.
И он появился. Немец, один из тех, кто служил в команде Кальта, и Рысак сразу же понял: это тот самый Ганс, который бесследно исчез из Калинова и о судьбе которого было высказано столько догадок. И еще: не пленником проживал в партизанской семье Ганс.
И сразу перед глазами встало то роковое утро, когда он, Павло, водил команду Кальта на партизанские базы. Этот самый Ганс сидел напротив него. Павлу запомнились его белесые волосы, непокорно выползавшие из-под пилотки, серые полудетские глаза, тонкая жилистая шея. Сомневаться не приходилось, это был он, Ганс, живой и невредимый; он-то и разоблачит Павла…
Решение возникло вмиг. Взвесив все, Павло Рысак почувствовал, что в его распоряжении только один шанс из тысячи, незаметно отодвинув предохранитель, крикнул:
- Фашист! Гадюка! - и прыгнул навстречу Гансу.
Ганс на миг растерялся, остановился, словно наткнулся на невидимую преграду, широко раскрытыми глазами смотрел на Рысака, видно, узнал его, прокричал что-то Ткачику.
Выстрел прозвучал резко и сильно. Звук от него взметнулся в небо, затем покатился эхом во все стороны леса, перепрыгивал от дерева к дереву, тянулся от поляны к поляне, от опушки к опушке, через дремлющие поля, полетел к притихшим селам, к Калинову…
XXXV
Чуть рассеивалась предутренняя мгла, Гаврило уже был на ногах, тихо шлепал по хате, спешил во двор.
В это утро тоже вышел во двор. Внимательно послушал лес, улавливая все шумы - живой голос его владений, внимательным глазом осмотрел окрестности, приметил на горизонте половину красного, как жар в печи, солнца, потянул носом - в той стороне, где была партизанская стоянка, попахивало дымком, - варили, значит, хлопцы кашу.
Оглядел привычным глазом двор и рот раскрыл от удивления. Оцепенел.
Всего насмотрелся в своей жизни Гаврило, но красной росы на траве никогда не видел. Даже глаза протер, напрочь прогнал сонливость, присмотрелся еще раз, уже внимательнее: красная роса лежала на согнутых стеблях овсюгов, багрянилась горячей кровью, поблескивала живыми угольками в печи.
Кинулся Гаврило в хату:
- Прися! Проснись-ка, старая!
- Чего тебе, дед?.. - сонно, недовольно просопела жена, сладко зевнула.
- Выгляни на минутку во двор…
- Что за диво ты там узрел?
- Диво и есть…
Прися очнулась, она знала, просто так беспокоить муж ее не станет. Быстро набросила сборчатую юбку, натянула на плечи кофту, просовывая на ходу руки в рукава плисовой коротайки, босиком пошлепала за Гаврилой.
- Ну, чего я здесь не видела? - встала она на пороге.
Гаврило растерянно чесал затылок. Все вокруг было, как и раньше, а роса… Роса была уже серебристо-зеленоватой, а не красной.
- Роса… - виновато глянул Гаврило на Приську.
- Тю, блаженный, будто я росы не видела…
- Но ведь она… - виновато чесал затылок дед, а сказать, что эта роса только что была красной, так и не решился.
Из лесу донеслось чье-то покашливание, а там и шаги раздались.
Лесник и лесничиха хотя и знали, что с той стороны могут прийти разве что партизаны, настороженно замолчали, тревожно переглянулись, Приська сразу же узнала:
- Партачок бежит…
Это и в самом деле был Спартак Рыдаев, а зачем спешил так рано, Гаврило знал безошибочно.
- За костылями бежит парень.
Костыли нужны были отцу, а Гаврило был мастер… Он обещал Спартаку сделать костыли.
Спартак умывался, дед Гаврило пошел под навес за новенькими костылями, а баба Приська расспрашивала о лагерных новостях.
- Значит, так и убил тот шальной немчика? Насмерть?
- Наповал…
Спартак в подробностях рассказал об убийстве Рысаком Ганса Рандольфа…
- Кто тебе позволил самоуправство? - сурово спросил Рысака командир.
Тот пытался объяснить, оправдаться:
- Ненавижу… Они… пад-д-люки… батяню замучили… Мстить буду… всю… всю жизнь…
- Трое суток гауптвахты! - велел командир.
Прокурор Голова начал Рысака допрашивать…
Капитан Рыдаев командировал сына за костылями, подальше от того места, где должен был состояться партизанский суд над Рысаком.
А Рысак втайне радовался, что все так обошлось. Не то что трое суток гауптвахты, неделю, месяц мог бы просидеть… Зато от свидетеля избавился. Тревожило одно: на следующую ночь должен был подать известие о себе, однако не собирался его подавать. Делал вид, что спит непробудным, тяжелым сном, будто спросонок чмокал губами.
Утром на пост - охранять Рысака - заступил Ванько Ткачик. Возможно, Ткачик был единственным, кто в душе не осуждал Рысака.
- Ничего, Павел, - шепнул он, - придется немного посидеть… Не за фрица, а за нарушение порядка. Стрелять в лагере строго запрещено, а ты, видно, не знал…
- Хоть год просижу, зато одним гадом меньше, - твердо сказал Рысак.
Ткачику пришлась по сердцу такая категоричность, такая откровенная ненависть к врагу.
- Ну, про год ты помолчи, братуха, думаю, что сегодня выхлопочу тебе амнистию да и двинемся в разведку. Ты мне во как нужен…
Ткачик прервал речь, так как приближался Кобозев, а Рысак сладко зевнул и потянулся, теперь можно было поспать, до желанного вечера было еще далеко.
- Почему так скоро? - спросил Ткачик, подумав, что его сменяют на посту.
Кобозев пожал плечами.
- Приказано подкрепить.
Вскоре к будке подошли Белоненко, прокурор Голова, а с ними Евдокия Руслановна. Она только что вернулась с Карменкой из разведки. Выглядела усталой, бледной, не поздоровалась с Ткачиком, устало присела на бревно, привычно крутила цигарку, а руки не слушались, дрожали.
- Арестованный, прошу выйти! - сурово приказал Белоненко, и Ткачик, поняв, что произошли какие-то изменения в отношении к арестованному, невольно вздрогнул.
Арестованный выполз из шалаша, сонно щурил глаза…
- Слушаю… - переступил он с ноги на ногу, по очереди рассматривая присутствующих.
- Предлагаю откровенно и чистосердечно рассказать: кто и с какой целью послал вас, Павло Рысак, в партизанский отряд?
Смертельный испуг выразился на лице Рысака, но он тут же скрыл его под маской деланного спокойствия и даже удивления:
- О чем вы говорите! Шел к своим, а попадаешь… - Павло обиженно насупился, отвернулся, замолчал.
Евдокия Руслановна чиркнула зажигалкой, прикурила, вдохнула дым, заговорила словно сама с собой: