XVIII
Именно в то время, когда в лесных чащах еще не привыкшие к своей новой роли друзья Качуренко, онемев, переглядывались, услышав весть об аресте своего командира, в бывшем райисполкомовском подвале ржаво скрипнула дверь и заключенного подняли на ноги. А именно в ту минуту, когда партизаны приступили к расспрашиванию у Ганса о судьбе Андрея Гавриловича, сам он оказался в своем бывшем кабинете и ждал начала допроса.
Комендант Цвибль сидел в мягком кресле с замкнутыми устами, прищуренными глазами неопределенного цвета гипнотизировал, прожигал пленника насквозь. Андрей Гаврилович не ошибся, когда про себя подумал, что противник ищет в нем признаки надлома, покорного примирения со своим безнадежным положением.
Длинную и почти бессонную ночь посвятил Качуренко разгадыванию загадки, которую поставил перед ним Цвибль вчерашним необычным допросом. Нет, это был не допрос. Это было изучение личности допрашиваемого, подбор ключа, которым можно было отпереть его душу.
Размышляя над своим положением, Качуренко пришел к выводу, что ему не миновать гибели и умирать придется нелегкой смертью. От него снова потребуют откровенного признания, рассказа обо всем, что их интересует, а особенно объяснения причины, которая вынудила его остаться здесь. Возможно, будут выманивать нужные данные хитростью, методом, который был продемонстрирован при первом знакомстве: начали угощать не чем иным, как продуктами из тайных складов. Заруби, дескать, себе на носу: нам все известно. И вместе с тем тонко намекнули: если и не все, то…
Он ничего не ждал для себя утешительного. Смерть. Только она впереди. А придет ли сразу или после утонченного издевательства - это уж дело второстепенное. И удивился сам себе - смерть его не пугала.
Ему только сорок, но он прожил их не напрасно. Увидел за четыре десятилетия и пережил столько, сколько мало кто другой. Встречал смерть не однажды, смотрел ей в глаза, отобрала она у него самых дорогих людей. Отца, мать, Галочку, Галчонка…
Выпало ему за эти сорок лет многое. Очень многое. Счастье бороться, счастье действовать, счастье строить и перестраивать. Жить с людьми и для людей.
Ночью, когда совсем обессилел, приснилось, будто он, совсем юный, бродит по улицам Киева в то время, когда из каждой подворотни можно ожидать наскока целой ватаги беспризорных. На самом деле никогда их не боялся, сам был недалек от них, отнимать у него было нечего, а голодранцев беспризорные не удостаивали вниманием. А тут получилось так, что заблудился на знакомых улицах, точнее - не заблудился, а исчезла куда-то знакомая улица, та самая, по которой всегда возвращался к своему приюту, пропала, и все. Соседняя церковь, богатейший дворец, сквер и небольшой парк - на месте, а улицы не стало, пустошь какая-то зияла впереди да еще развалины, камни под ногами валялись, выглядывали из-под земли глыбы от фундамента какого-то строения. Растерянный, он блуждал среди тех развалин, а тут откуда ни возьмись - Аглая. Вроде бы и она, вроде и не она. В каких-то лохмотьях, босая, растрепанная, волосы торчком и седые-седые, только лицо юное и глаза молодые, исполненные похотливого блеска, скрытого обмана. Хотел Андрей Качуренко убежать прочь, а перед ним возникла целая толпа урок, немытых, нечесаных, разъяренных, и у каждого в руке камень, с ненавистью, так, будто бы бог знает какого врага видели перед собой, смотрели на Андрея… А откуда-то, словно из-под самой земли, долетала тихая песня, которую он слышал в детстве в Киевской лавре, до боли жгучая, протяжная. Глянул, а вокруг церкви идет процессия с черными хоругвями, с черными иконами, попы и монахи тоже в черном, не идут, а словно плывут, сгорбленные старухи метут дорогу черными юбками, опираются на черные палки, чернобородые пророки тянут черный хвост пыли за собой. А вверху, там, где густо переплелись черные кресты, застыло черное-черное солнце. Затмение солнца. Полное затмение…
С тяжелым впечатлением от зловещего сна и встал Андрей Качуренко перед комендантом Цвиблем. Минуту спустя в комнату беззвучно прошмыгнул переводчик Петер Хаптер, бодро поздоровался:
- Утро доброе вам, пан Качуренко.
Не обратил никакого внимания на то, что Качуренко не ответил на приветствие. Допрос начался.
- Качуренко Андрей? - спросил комендант с иронией.
Это у него прозвучало как "Катшеренко Андре". Арестованный подтвердил:
- Качуренко Андрей, да еще и Гаврилович.
Наверное, Цвибль уловил иронию в ответе, взглянул на переводчика, улыбнулся одними глазами, презрительно скривил губы.
Затем речь пошла о месте и годе рождения.
- В преславном Киеве произвели родители на свет, за что благодарен им до смерти…
Отвечал хотя и хриплым от простуды голосом, но деланно весело, почти насмешливо. Хаптер обратил на это внимание коменданта, тот взглянул высокомерным взглядом на Качуренко, что-то сказал, а Хаптер перевел:
- Пану коменданту Киев не понравился - провинция…
- Он, наверное, не знает, что Киев был известен на весь мир еще в то время, когда Берлин был глухим хутором…
Глаза Хаптера полезли на лоб, он запнулся, взглянул на Цвибля, будто решал: переводить или нет, - и все-таки перевел.
Внимательно выслушав, комендант закрыл глаза и беззвучно рассмеялся, показав все свои золотые коронки.
- Кто были ваши родители?
- Владельцы завода…
На лице у Хаптера появилась растерянность, он поспешил перевести шефу слова Качуренко.
- Какого завода? Где? Жив ли отец? - расспрашивал шеф.
- Завод обыкновенный. А отец погиб. В бою за право владеть заводом…
Хаптер наконец понял Качуренко. Долго говорил, видимо, не только переводил, но и объяснял сказанное Качуренко.
Ортскомендант сурово посмотрел на допрашиваемого, наверное, решал, как повести себя с ним дальше.
- Женат? - неожиданно поинтересовался переводчик.
Затем долго и придирчиво расспрашивал, где пребывает жена Качуренко, что она делала, и наконец спросил о таком, что Андрей Гаврилович сразу же догадался: эти двое знают про него все.
- Жена из богатой семьи? Дворянка?
- Да… продукт революционной ломки…
Цвибль понимающе качал головой, сочувственно и даже ласково блеснули его глаза.
- Поэтому и невысокий пост занимал пан Качуренко. Не пользовался доверием?
Андрею Гавриловичу никогда не приходило в голову, что он занимает в обществе положение ниже того, которое заслуживает. Тем более никогда не чувствовал Качуренко, что Аглая преградила ему путь к людям, что из-за нее был лишен доверия со стороны товарищей. Он никогда ни перед кем не скрывал, кто его жена, вскоре после женитьбы кто-то из близких товарищей было намекнул ему, дескать, связался пролетарий с дворянкой, но одновременно и высказал уверенность, что в этом союзе ведущей силой, гегемоном, так сказать, будет пролетарий.
Только на какой-то миг словно споткнулся в мыслях Качуренко.
- Если судить по должности, то следует думать, что у пана ортскоменданта наоборот - жена из пролетарской среды, поскольку ему тоже выпал Калинов, а не Львов или Киев…
Ортскомендант рассмеялся:
- Я в восторге от шутки…
Цвибль сделался серьезным и что-то долго, деловито внушал Хаптеру, а тот только "яволь" да "яволь", понимающе кивал головой, затем взглянул на Качуренко.
- Пан комендант был бы огорчен, если бы такой остроумный, смелый и умный человек пренебрегал своей безопасностью, точнее сказать - самой жизнью. Пан комендант считает, что человек с такими способностями мог бы вершить в стране большевиков дела более высокие, а не управлять долгие годы жалким и бесперспективным гебитом, - за самого же пана коменданта можете не волноваться, он здесь временно, его еще ждут великие дела, может быть, даже и Москва, у него жена из старинного богатого рода. А вы, Качуренко, если бы не были в опале, могли бы сделать много полезного. А вам доверяли только мелочи. Ортскоменданту известно, что именно вам поручено организовать из местных коммунистов банду, но это не потому, что к вам такое высокое доверие, а потому, что вы - мелкая сошка…
Поэтому пан комендант, как человек гуманный, благородный и мудрый, проявляя к вам уважение, даже глубокую симпатию, протягивает руку дружбы и предлагает сотрудничество. Готовы ли вы выслушать условия пана ортскоменданта?
- Давай… - внешне спокойно, но с большим внутренним напряжением сказал Качуренко.
- Пункт первый. Нам известен количественный и персональный состав банды, организованной для преступных действий в подвластном пану ортскоменданту гебите. Прошу сверить.
Качуренко совсем безразлично рассматривал список, который подсунул ему переводчик. В нем и в самом деле были Голова и Комар, Ткачик и Витрогон, Кобозев и Жежеря, Вовкодав и Зорик, Трутень и Раев, Зиночка Белокор, Лан и, безусловно же, они с Белоненко. Вместе четырнадцать… Но почему четырнадцать? Пятнадцать всего… Кого же пропустили? Ага, нет в списке Павлика Лысака… Радостно забилось сердце - про него ничего не знают, значит, есть надежда…
- Правильно? - смешливо прищурил глаза Хаптер.
- Как вам угодно… - пожал плечами Качуренко.
- Пункт второй: у пана ортскоменданта нет списка ваших тайных сообщников - мы это говорим откровенно, но он должен у нас быть. Самый простой способ - получить его от вас, ферштейн?
- Не пойму, о чем речь… Какая банда, какие сообщники?..
Хаптер с удивлением уставился на Качуренко.