Письма эти Петрович не передал адресату. Почему - не объяснил. А привез их мне, не зная, что с ними делать дальше.
- Эх, какой человек был капитан! - тяжело вздохнул Петрович. - Замечательной души был человек.
И вновь забулькала водка, разливаясь по "стопкам".
* * *
Привет, Рыжик!
Прошла уже целая вечность после твоего суетливого, полубезумного побега… Впрочем, о чем это я? Скорее, начать надо с того, что вообще не думал, что когда-то буду еще писать тебе. А вот, видишь, как выходит. Странная штука жизнь…
Итак, второй раз я здесь, в Чечне. Ровно год прошел после предыдущей командировки. Тогда уезжал - заканчивали брать Грозный. Шли на Гудермес. Все было на колесах, все было временно. Теперь все иначе. Воюем в горах, а под Грозном теперь - "база". Целый город выкопали в черноземе. Палатки, землянки, "колючка", траншеи, склады, автопарки. Все в земле, все - под землей. Каждый "квартал" - это полк или дивизия. Между "кварталами" - свои улицы. "Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную". Помнишь? Здесь почти так же, но со своей спецификой - пройдешь по Штабной, свернешь на Дзержинскую (дивизия имени Дзержинского), потом по Госпитальной и за Хлебозаводской на Спецназовскую, к нам.
Вообще город наш кто-то метко окрестил Шанхаем. Самое то название. Очень точно. Основной строительный материал в "городе" - это брезент, чернозем и неисчислимые отходы "жизнедеятельности" войны. Доски от снарядных и патронных ящиков. Куски шифера с разбитых домов, списанные кузова, тенты и прочая, прочая, прочая. А над всем этим - сотни труб. Как ты догадываешься, центрального отопления У нас тут нет. Все на "буржуйках" "поларисах" (соляровая модификация "буржуйки") и тому подобном. А еще светомаскировка. Ночью выйдешь из палатки - тьма, только трещат тут и там, как сверчки, дизели генераторов, кормя скудным военным электричеством радиостанции, штабы, палатки. А над Шанхаем - причудливый частокол труб на фоне "вечного огня" - зарево горящей уже полтора года скважины, что на склоне горы перед нами. Наш "Александрийский маяк".
Сюрреалистический, скажу тебе, пейзаж. Хрустит где-то щебенка под сапогами часового да дождь (по натянутому брезенту он стучит с особым "барабанным" звуком) засыпает все вокруг.
Кстати, дождь у нас особый катаклизм. В дождь наш Шанхай превращается в бесконечную полосу препятствий. Чернозем быстро раскисает в белесую, липкую и жирную, как клейстер, грязь. И тогда - все. Тридцать метров до штаба - это цирковое выступление эквилибриста. "Улицы" - целые грязевые реки. Пройдет мимо техника - только лицо прячешь, а так - оттирать бессмысленно, еще сильнее вотрешь. Засохнет грязь - сама отвалится. В палатках сырость, духота, угар. Дрова мокрые - тепла не дают, только чад. Форма, спальники отсыревают так, что, кажется, в мокрое полотенце заворачиваешься. А тут еще мои "раздолбай" хреново палатку натянули. Прямо над моей койкой "карман" образовался. А в нем - полванны воды. К утру даже прорезиненный брезент не выдержал - дал течь. Проснулся, как младенец - весь мокрый.
В общем, если исключить "лампочку Ильича" и радиостанции, то с точки зрения быта армия как жила при Суворове или Ермолове, так и живет. "Наши матки - белые палатки".
Странная мы страна. Одной ногой в космосе, в двадцать первом веке, а другой - в дремучем Средневековье. Обидно вот только, что армии почему-то все одно Средневековье достается.
Вот, пожалуй, и все. Выговорился - и на душе легче стало. Так что, наверное, это и не письмо вовсе. А просто мысли вслух. Да и к чему тебе эти письма? Надеюсь, твоя душа в порядке. Твои дела - о’кей, твое будущее - безоблачно.
Год назад ехал сюда, а думал только о том, как вернусь к тебе. А теперь мне некуда торопиться. Теперь я здесь дома. Это мое Средневековье. А ваш "индезитный", "ровентовский", "бошевский" двадцать первый век застыл где-то далеко-далеко, в замерзшем янтаре ушедшего декабря.
* * *
Привет, Малыш!
Сегодня поймал себя на крамольной мысли, что очень часто мысленно разговариваю с тобой. Рассказываю тебе, что видел, что пережил, о чем думаю.
Честно говоря, меня это разозлило. Мне казалось, что я выдавил тебя из своей души; не забыл, но хотя бы перестал чувствовать. Перестал болезненно сжиматься при воспоминаниях, мучиться мужским ревнивым томлением по ночам. А вот, глядишь, откуда ты ко мне пробралась. Собеседник ты мой боевой. Ну да ладно. Поскольку у нас сейчас утро и отдых, а у тебя в столь ранний час пятый сон в твоем со всех сторон приличном и благополучном доме, почему бы нам не поболтать?
Вот уже месяц, как я здесь. И чем больше недель я здесь, тем все больше и больше засасывает меня эта война. Она действительно совсем не похожа на те, что были до. Ни на Афганистан, ни на Абхазию, ни на Таджикистан. Эта война словно пришла из какого-то дремучего Средневековья. Я еще не могу выразить словами ее понимание, а скорее чувствую. Пожалуй, впервые я как офицер, как солдат столкнулся не просто с врагом, как с "ролью" ("мы" - "они"), а с врагом по предназначению, по сути. С большой буквы.
В Афганистане тоже были враги. Но, воюя с моджахедами, я почти не встречался с культивируемой ненавистью к России, к русским. Это скорее были враги "по необходимости". Кто-то мстил за погибших, кто-то воевал согласно племенному решению, кто-то за деньги. В Афганистане не было того, с чем я все чаще сталкиваюсь здесь, в Чечне, - культа войны с Россией. Культа многовекового и тщательно взращиваемого.
Ненависть к России, к русским здесь воспитывалась куда раньше, чем, наверное, любовь к матери или к отцу. Пока мы играли в Советский Союз, в социализм, в интернациональную дружбу, здесь складывалось и воспитывалось целое общество, чьим символ был "нохча" - волк. Животное подлое, беспощадное. И надо сказать честно, мы оказались куда меньше готовы к этой войне, чем они. Прежде всего духовно, морально.
Я завидую их единству, их преданности общей идее, их национальной сплоченности и монолитности.
Чеченка никогда не приедет забирать сына из отряда, как бы бездарно ни воевал его командир (а таковых среди них хватает с избытком). Чеченец никогда не пустит сына на порог своего дома, если узнает, что тот сбежал или струсил. Любого агитатора "за мир" здесь прирежут, как барана, и откажутся хоронить "по обряду" при первом же его выступлении.
Здесь гордятся тем, что их сын (брат, муж) погиб "на войне с русскими".
Везде культ оружия, культ мужчины, культ воина.
А у нас… А у нас мамаши толпами снуют по фронту, растаскивая по российским щелям своих сыновей. А у нас погибшего солдата по две недели не могут отправить домой. А у нас главный герой - бандит с золотой цепью в палец толщиной или на "шестисотом мерсе" лысый риелтор с замашками бухгалтера Корейко.
Чем дольше я здесь, тем сильнее понимаю, что, в сущности, мы одиноки. Мы - это батальоны и полки, которые дерутся здесь и носят громкое название "федеральных сил", а по сути - отряды русских мужиков, отправленных в Чечню неизвестно зачем. За нами нет Государства, которое бы осеняло нас своей идеей, своей мощью, своей поддержкой.
Идея у нынешних правителей только одна: как у власти подольше удержаться да нахапать поболе.
О помощи и поддержке вообще лучше молчать. Вся боевая техника давно устарела и физически, и морально. Да что там техника. Формы, и то нет. Бойцы мои воюют кто в чем. "Мабуту" выдают на полгода, а она, старая и гнилая, и месяца не выдерживает. Лезет по швам.
Едим - что попало. Еще на "базе", в Ханкале, - более-менее. Горячая еда. А здесь, в горах, по трое суток - на "сухпаях", а под конец рейда так и тех нет. Рассчитывали на две недели, а гуляем по горам уже месяц… Вот и тянем - банку тушенки на троих в сутки.
Мы действительно одиноки и никому здесь не нужны. Ни президенту, ни министру, ни депутату, ни народу нашему российскому. Ему тоже все "по барабану". И Чечня эта, и война, и мы…
Так что, штыки в землю?
Вот здесь-то и вся загвоздка. Не можем. Не получается. Когда впервые сталкиваешься с той реликтовой ненавистью, которая столетиями копилась здесь к России, то вдруг понимаешь, что уйти, все бросить - значит, сломаться, предать. Предать себя, предать Россию (хотя ей и не до нас).
Наше упорство, наша ненависть, наша боеспособность - это ответ на то, что мы здесь увидели.
Да плевать мне на нынешнюю жирующую, торгующую Россию! Ешьте, пейте, богатейте! Не вам служу.
Я со своими мужиками здесь увидел и понял такое, что вам и объяснять-то бессмысленно. Что для вас теперь слова "честь", "Родина", "Россия"? Есть враг. Есть ненавидящий нас народ, есть армия, воюющая против нас, а значит, есть мы. Батальоны и полки, которые будут драться здесь до конца. Потому что даже самый зеленый солдат, провоевавший здесь хотя бы два месяца, уже очень хорошо понимает: этих надо "валить". "Валить" здесь, сейчас и до конца. Иначе однажды "они" придут в Россию, чтобы "валить" нас, делать рабами, покорять. Так их воспитали, в это они верят! К этому они готовились.
Было бы тушенки побольше. Да форма хорошая, справная. А уж если и связь будет надежной, так и вообще жить можно…