У каждого подпольщика было свое постоянное дело, порученное ему с учетом свойств его характера. Так, Лева Костиков под руководством Николая Морозова сочинял и обрабатывал тексты листовок с воззваниями к жителям Таганрога. Лева еще в школе хорошо знал литературу, был из всех самым "подкованным" в русском языке, а горячий характер помогал ему находить страстные слова. Аккуратные и исполнительные Рая и Валентина каждый вечер переписывали своим разборчивым школьным почерком от руки целые пачки этих листовок. А отчаянные и ловкие Женя Шаров и Олег Кравченко расклеивали их по улицам Таганрога. В листовках были призывы уклоняться от регистрации в немецкой комендатуре, саботировать приказы немецких властей, они помогали людям правильно разбираться в обстановке. Иван Веретеинов, Спиридон Щетинин и сам Петр Турубаров занимались добыванием оружия. Работа каждого подпольщика была опасной - ребята рисковали на каждом шагу, но она увлекала их.
"Надо обязательно достать пишущую машинку, - думал Петр. - И свой радиоприемник..."
Принятый в подпольную группу Миша Чередниченко достал в какой-то конторе старенький "ундервуд", но машинка оказалась с немецким шрифтом. На время ее запрятали в сарай в надежде раздобыть русский шрифт и найти мастера, который мог бы поменять буквы.
Труднее всего было с радиоприемником. "Может быть, попробовать смастерить самодельный? Но где достать детали?"
Так ничего и не придумав, Петр уснул. Проснулся он утром, когда маленький Толик громко заплакал в соседней комнате. Мария Константиновна за что-то тихонько выговаривала ему.
- Толик! - закричал своему любимцу Петр. - Иди сюда! Кто там тебя обижает?
Мальчик вбежал в комнату и уткнулся в плечо Петра своей заплаканной, испачканной мордочкой.
Стоя в дверях, Мария Константиновна с любовью смотрела на Петра и Толика.
Днем Петр встретился с Николаем и доложил ему об успешно проведенной первой диверсии его группы. Николай уже слышал от брата, что вместе с дрезиной погибли семь немецких солдат и два полицая. Движение поездов на перегоне Таганрог - Марцево было прервано на шесть часов.
* * *
В оккупированном Таганроге основным барометром настроения оказался базар. Отсюда расползались по городу различные слухи. Здесь обменивались продуктами, а заодно и мыслями.
Несмотря на требование немецких властей торговать на деньги, никто ничего не продавал. Процветал обмен. Меняли все: обувь на рыбу, рыбу на яйца, яйца на табак, табак на рубашку или ботинки.
В первые дни оккупации на базаре можно было сменять поношенный пиджак на стакан махорки, а затем выменять махорку на полдесятка яиц. За пару кожаных подошв для сапог давали две старые селедки. "Свободное предпринимательство" поощрялось немцами вовсю. Но так продолжалось только несколько дней. С наступлением холодов немцы потребовали продавать продукты только на деньги. По базару расхаживали патрули, следившие за торговлей.
Цены заметно подскочили. Ведро картошки стоило пятьдесят рублей, или пять марок, курица - шестьдесят, или шесть марок соответственно, стакан махры - двадцать пять, селедка - четыре рубля штука. В зависимости от силы артиллерийских залпов, доносившихся с востока, спекулянты торговали на рубли или марки. Если докатывается только гул - марки в ходу, если и земля вздрагивает, значит, Красная Армия близко - тогда рубли подавай.
В первых числах декабря в Таганроге похолодало. Морозы достигли двадцати градусов. Словно гонимые северо-восточным ветром, гитлеровцы потянулись на запад. Вереницы грузовиков следовали по улицам города в сторону Мариуполя. В ночь на третье с вокзала отправился поезд, переполненный удиравшими немцами из тыловых учреждений. На востоке все отчетливей слышалась сильная артиллерийская перестрелка. На базаре пронесся слух, что Красная Армия со дня на день придет в Таганрог. Советский рубль стал набирать силу.
В спешном порядке гитлеровцы грузили на автомашины захваченные продукты. Из городских складов извлекали муку, масло, мясо, консервы, вино, сахар - все это срочно отправляли на запад. Увозили чугунные печки, трубы, железные кровати, патефоны, радиоприемники. Пух от перин и подушек кружился над городом.
Жители Таганрога с радостью ожидали советских воинов. Говорили, что наши бросили на Таганрогский фронт десять сибирских дивизий. И днем и ночью люди с надеждой прислушивались к неумолкающему грому артиллерии, который все явственней приближался со стороны Ростова.
Но 5 декабря Таганрог вновь наполнился лязгом гусениц и натужным ревом моторов. Колонны немецких танков и самоходок проследовали на восток. По городу поползли слухи, что гитлеровцы вновь овладели Ростовом. Базар вернулся к немецким маркам.
Петр и Лева Костиков, дежурившие на чердаке турубаровского дома, спустились на землю. Все эти дни они просидели возле ручного пулемета, готовые в любую минуту открыть огонь по отступающему врагу. Но уличная перестрелка так и не началась. Только однажды над их головами разыгрался воздушный бой.
Два краснозвездных истребителя дрались с четырьмя "мессершмиттами". С надрывным воем носились они друг за другом. Барабанная дробь пулеметов распарывала голубой небосвод. Один самолет с черными крестами на крыльях, объятый пламенем, рухнул в море. А советские истребители, снизившись до бреющего полета, умчались на восток.
- Завидую я летчикам. Бесстрашный народ, - сказал тогда Петр. - Вот кончится война, обязательно в летную школу подамся.
- А когда она кончится? - с грустью спросил Костиков. - Вон, говорят, немцы уже в Москву въехали. Гитлер на Красной площади парад принимать собирается.
- Брехня это все! Неужели ты веришь, что немцы Москву могут взять? Им и в Ростове по шее дали, а то Москва. Сказал тоже.
За эти дни Лева Костиков прижился у Турубаровых. Уходил он домой только на ночь. Однажды, переписывая листовку, Лева задержался у Турубаровых позже обычного. Боясь, как бы он не нарвался на немецкий патруль, Рая стала торопить его домой. А он только отмахивался.
- Пойми ты, они меня ни за что не поймают. Я же в школе первое место по бегу держал, - отшучивался Лева. Но, увидев на глазах девушки слезы, перестал смеяться. - Чего это ты? Из-за меня? Вот глупая... - смущенно сказал он. - Я же сейчас уйду.
- Ты-то уйдешь. А я всю ночь волноваться буду, как ты до дому добрался, - проговорила Рая, всхлипывая.
Валентина, читавшая книгу, подошла к сестре и стала ее успокаивать. Лева поднялся, направился к двери.
Когда дверь за Костиковым захлопнулась, Рая набросилась на брата:
- А ты сидишь тут и молчишь. Ты же командир. Должен дисциплину требовать. Теперь вот беспокойся за него... Поймают его - вот будете тогда знать!
Рая так рассердилась, что даже задохнулась и замолчала, не зная, что еще сказать.
- Несерьезный он какой-то... - выпалила наконец она. - Лучше прогоните его, раз он такой...
Петр засмеялся.
- Эх, Райка, Райка! - сказал он сестре лукаво. - Влюбилась? Я вот скажу Леве, как ты придумала его из организации выгнать, чтобы ему жизнь спасти...
- Сам ты влюбился! - сказала ему Рая возмущенно. - Выдумал! - По-детски смутившись, она отвернулась.
Петр отложил газету "Новое слово", в которой он делал пометки, и подошел к сестре.
- Леву из организации не прогонишь, - сказал он уже серьезно. - Это его жизнь. А если он тебе нравится, чего ж тут стыдиться? Он замечательный, серьезный парень. Такой скорее умрет, чем предаст.
- Я о нем так же думаю, - повернувшись к брату, доверчиво сказала Рая. - Он замечательный человек.
Где-то за стеной дома, совсем близко, с треском разорвался снаряд. Через несколько минут земля вздрогнула от ответного залпа. В эту ночь артиллерийская дуэль так и не прекращалась. Советские береговые батареи били со стороны Азова.
А утром опять прилетели краснозвездные самолеты. Бомбили аэродром, над городом сбрасывали листовки, в которых сообщалось о разгроме немцев под Москвой.
И Морозов, и Турубаров, и Костиков, и другие подпольщики по нескольку раз перечитывали это долгожданное известие. Сообщения о потерях немецких войск под Москвой действовали ошеломляюще. По указанию Морозова Петр Турубаров приказал каждому члену подпольной группы переписать по десять экземпляров сводки Информбюро и расклеить их по городу. Ребята с радостью выполнили это задание.