На дороге гвардейцев ждала машина. На ней предстояло проехать тридцать километров до отряда, в котором они должны были воевать. Машина походила на кургузый пикап. Вместо обычного кузова - небольшой, вровень с сиденьем шофера. Кабины тоже не было.
Партизаны передали гвардейцев на попечение шофера, попрощались и скрылись в лесу.
2
Всю дорогу у сержанта не выходила из головы девочка. Лето она еще продержится, а осенью начнутся дожди и холода, ни ягод не будет, ни грибов. За какие грехи выпали ей такие муки? Весной на штаб батальона налетел фашистский самолет и его удалось сбить из пулемета. Летчик выбросился на парашюте, и взвод Васенева, прочесывая лес, взял фашиста в плен. Тот даже не сопротивлялся. Спрятался под куст и думал там отсидеться. Руки поднял покорно. В документах нашли фотографию, на которой были изображены две прилизанные белобрысые девочки лет десяти-двенадцати. Фашист сбросил бомбу, она попала в хату, в которой взрослых никого не было, а играло пять малышей - четыре мальчика и одна девочка. Их изуродовало до неузнаваемости. Летчика подвели к обезображенным трупам. У того затряслись губы, он рухнул на колени и стал просить пощады. До сих пор Григорий не мог без омерзения вспоминать его плаксивую рыхлую рожу, размазанные по щекам слезы.
Скоро придет час, и мы предъявим фашистам полный счет за все, что они успели натворить на нашей земле.
На каком-то корневище машину особенно сильно подбросило. У Андреева даже внутри что-то екнуло. Он подумал: "Чего это шофер без разбора гонит свой драндулет? Рессоры у него, что ли, полопались? Так все внутренности отбить может".
Качанов постепенно приходил в себя от встречи с голодными женщинами.
Да, трудные тут дела творятся. Мишке на Большой земле, когда он думал о партизанах, мерещилась сплошная романтика.
Когда особенно сильно тряхнуло, у Качанова слетела на колени пилотка, и он не выдержал:
- Кашалот! Не мешки с опилками везешь!
Шофер повернул голову настолько, чтобы не упускать из виду и дорогу и в то же время Мишку.
- Проняло, - удовлетворенно произнес он. - Похоронное у вас настроение, как я заметил.
- До моего настроения тебе дела нет, - возразил Мишка. - Вези, как полагается, коли сел за руль. Иначе мы тебя вытряхнем среди дороги - я сам шофер.
- Вот это мужской разговор. А что, на Большой земле лучше?
Ему никто не ответил. "Видать, парень разговорчивый, - отметил про себя Андреев. - Мы, действительно, нахохлились". И спросил:
- Послушай, женщин мы тут видели...
- А! - на лету подхватил шофер. - Беженцы. С голоду пухнут. Немец деревни вокруг попалил. Живой кошки с огнем не сыщешь не то, что какой скотины.
- На ту сторону надо переправить, - сказал лейтенант.
Шофер покосился на его погоны:
- Извините, товарищ командир, первый раз вижу эти штуки, не знаю, что означают две звездочки.
- Лейтенант.
- По-старому два кубаря? Ясно. Как же их на ту сторону, товарищ лейтенант? На наш аэродром только "кукурузник" садится, и то не всегда. А пешком куда им?
- А ты не опух, - вставил Ишакин, - харчишки, стало быть, водятся. Шофера умеют жить!
- Меня не задирай, солдат, - незло отбился от ишакинских слов шофер. - Я пайку, хоть хреновую, но имею - шматок сала и кусок сухаря. Им сто граммов муки на болтушку в сутки - и соси собственный кулак. Вот так, друг.
- Смотри, приятель выискался, - улыбнулся Ишакин. - Ты с какого года?
- С девятнадцатого.
Встрял в разговор Мишка:
- Здешний?
Григорий вспомнил первую встречу в этом лесу: "Таракан запечный, хохол здешний".
- Не, - покрутил головой шофер. - Застрял в сорок первом. С самой границы топал, пятки до дыр стер.
Андреев встрепенулся. Ага, свой брат, кадровик. Сорок первый многих прибрал к рукам. Одни погибли, другие оказались в плену, третьи осели в лесах.
Потом ехали молча. Шоферу молчание было невмоготу, принялся дотошно расспрашивать про Большую землю - как там люди живут, много ли в деревнях мужиков. Сначала отвечал Васенев, но постепенно разговор взял в свои руки Качанов.
- Какие мужики? - усмехнулся Мишка. - Бабы да старики. Еще калеки. У вас тут один на деревяшке прыгает - такие.
- Акимыч? Он здорового за пояс заткнет.
- Выпросил у меня сначала на одну закрутку, потом еще на две и успокоил: ты, говорит, не расстраивайся, видит бог, верну, за мной никогда не пропадало.
- Вернет, это точно.
- Где же он меня найдет?
- Чего ж тебя не найти, если жив-здоров будешь? Везу я тебя в отряд Давыдова, а кто этот отряд не знает? Акимыч у нас главный аэродромный начальник, и к рации у него доступ есть.
- Старик с должностью - чайничек-начальничек, - усмехнулся Ишакин.
- С должностью, - подтвердил шофер, резко свернул влево, в кустарник, и остановился. - Перекурим. Видите поганая повисла?
В чистом безоблачном небе медленно плыла "рама" - немецкий разведчик. Самолет действительно напоминал раму - фюзеляж состоял из двух параллельных плоскостей, между которыми была пустота.
- Над Акимычем не смейся, - повернулся шофер к Ишакину, без спроса запуская в его кисет руку. - Боевой дядька!
- Ну-ну! - живо откликнулся Мишка Качанов. - Давай про Акимыча.
- Однажды в плен его взяли. Про Старика слышали? Знаменитый такой партизанский разведчик есть. Ну вот, Старик послал Акимыча в разведку. Пошкандыбал наш Акимыч в деревню, где стояли фашисты. Бредет по улице безногий человек, никому и в голову не царапнуло, что это партизанский разведчик. Идет беспрепятственно, все замечает и на ус мотает, как и велел Старик. А тут беда из-за угла: знакомый полицай, из одной деревни. "Эге! Попался ты мне, Акимыч, я тебя знаю и знаю, кому ты служишь!" А тот ему: "Правда твоя, земляки мы с тобой, о чем душевно жалею. Я-то служу народу, а вот ты, прихвостень, фашистам". Ну, схватили дядьку, второпях забыли обшарить, подумали, какое у хромого оружие? Бились, бились с ним, а он простачком отговаривается - и баста. Видят, ничего безногий не знает, но отпустить с миром - такого у них нету. Уж коли попал в лапы - прощайся с жизнью. Ну и Акимыча хотели пустить в расход. Вывели во двор. Дело зимой было, поставили к сараюшке и двое полицаев на него винтовки наводят. Выхватил Акимыч из-за пазухи гранату-лимонку и как шарахнет в полицаев - наповал. Сам скок к забору, а тут офицер. Акимыч хватил его по голове кулаком, выхватил пистолет - и через забор. А там на счастье подвода стояла, а в ней полицай. Акимыч пристрелил полицая, схватил вожжи и айда. Ему вдогонку стреляли, но он ушел.
- Молодец, - улыбнулся Качанов. - Я тоже люблю загибать, но ты загибаешь с масштабом.
- Иди-ка ты! - рассердился шофер. - Сам ты трепло.
- Свой брат - шофер, - вставил Ишакин. - Язычки у них привязаны будь здоров!
- Про этот случай кого хошь спроси, все знают, один ты темный. Продолжать, что ли?
- Давай..
- Приехал Акимыч к своим, доложил Старику честь по чести, лошадь в обоз отдал. А по деревне слух пошел - одноногий партизан фрицев кучу поубивал, насочиняли чего и не было. Дошли те слухи и до Старика. Позвал Акимыча и приказывает доложить в точности, как было. Акимыч ничего не утаил. "Что ж ты молчал?" - спросил Старик. - "А чего хвастать? Что было, то сплыло". Однако пора. Улетела. Все время летает, высматривает. Давыдов ругаться будет: где, скажет, пропадал?
Васенев молчал. На сержанта и не смотрел. Григорий понял - сердится на что-то, отозвал лейтенанта в сторону и спросил без обиняков:
- На меня, что ли, обиделся?
У Васенева запрыгали желваки, до булавочных головок сузились темно-серые зрачки.
- Откуда взял?
- По тебе видно.
- При рядовых такое сморозил: стрелять будешь все равно пойду. Знаешь, что за такое бывает?
- Ладно, я виноват, погорячился. Но ты мог меня спросить? Мог или нет?
- Мог.
- Почему не спросил? А меня ждала маленькая девчушка, опухшая от голода, я обещал принести ей сухарь.
- Хорошо, не будем об этом.
- Нет, будем. Нужно договориться раз и навсегда. Нельзя, чтоб такое повторялось, нельзя, чтоб мы разговаривали на разных языках и не понимали друг друга. Неужели ты считаешь, что у меня нет других забот, как насолить тебе или обвести вокруг пальца?
- Я так не считаю.
- Почему ж тогда цепляешься за любую малость? Чего добиваешься?
- Эгей, товарищи командиры, поехали! - крикнул шофер. - Ехать далеко, а Давыдов не любит, когда опаздывают.
Васенев направился к машине, не ответив на вопрос сержанта. Он сердился на Андреева за его резкий ответ там, на вырубке, и на себя, потому что чувствовал свою неправоту. Конечно, нужно было спросить, куда хотел идти сержант, тогда не было бы размолвки. А вот не мог сдержаться никак, помимо воли получалось как-то. А Андреев камня за пазухой держать не умеет, говорит напрямик. Это хорошо. И как бы ни больно было Васеневу, но сержанту он был благодарен за это.
Пикап, подпрыгивая на неровностях, продолжал путь.
Вскоре дорога нырнула в темный бор, в самой гущине его шофер свернул на еле приметную тележную дорогу. Колеи заросли ярко-зеленой травой, кое-где в особо глубоких выбоинах поблескивала вода от недавних дождей. Но ехать по этой дороге было все-таки удобнее - не так трясло.
Вдруг на пути вырос человек богатырского сложения, в синих галифе, в фуражке с зеленым околышем. Он стоял, заложив руки за спину, и на груди у него тускло поблескивала Золотая Звезда Героя.
- Давыдов, - тепло проговорил шофер и, остановив машину, выпрыгнул на землю.
- Опаздываешь, Леня, опаздываешь, - мягко укорил его Давыдов. - Не похоже на тебя.