- Настоящее, конечно. Только ведь как бывает, товарищ капитан, - дело, которое ты ждешь, всегда романтичнее и серьезнее.
- Это, пожалуй, верно, - улыбнулся Курнышев, - верно подметил. Так вот о настоящем деле - оно близко, даже ближе, чем ты думаешь.
- Товарищ капитан!
- Погоди радоваться. Полетят пятеро. Группу возглавит Васенев, ты будешь у него заместителем.
- Есть!
- Ребят подбери надежных. Но пока молчок. Васеневу еще не говорил. Я его сейчас вызову. Когда от меня вернется, тогда и подбирайте.
- Их подбирать нечего, подобраны.
- Вместе с лейтенантом обмозгуйте. Кто же?
- Ишакин, Качанов и Трусов.
- Трусов?
- Отличный подрывник. Талант у человека.
- Тебе видней.
Перед отбоем вся рота была взбудоражена новостью, только и говорили об особам задании и завидовали тем пятерым счастливчикам, которые завтра-послезавтра отправятся в тыл врага. На кого же падет выбор?
3
Григорий Андреев никогда не мучился бессонницей. А в эту ночь не мог уснуть. В землянке барачного типа темно, лишь в самом конце, у входа, слепо коптит ночничок. Там клюет носом Лукин. Тень от дневального, огромная и чудовищная, распласталась на ребристой стене и потолке. От мигания ночничка она вздрагивает, будто живая.
В землянке душно от разгоряченных тел, запаха бензина. Раздается заливистый храп, свирельное посвистывание и невнятное бормотание спящих. В слепых полуокнах скребется ветвями кустов летняя ночь.
Андреев лежит на спине. Считает в уме до сотни и больше, но сон не идет. Иногда Григорий кратковременно проваливается в сладкое небытие, но мысли побеждают сон и полностью овладевают Андреевым.
То перед глазами встает Женька Афанасьев с покалеченной ногой, враз осунувшийся, бледный, как отбеленное полотно, кажется, что у него вместо лица маска.
То слово в слово вспоминается опор с лейтенантом Васеневым из-за рапорта. У Васенева мелкой дрожью задрожала нижняя губа, так он здорово рассердился. А Григорию хотелось взять его за плечи, тряхнуть несколько раз, как иногда пробуждают крепко спящих, и сказать:
- Послушай, лейтенант, очнись! Что ты делаешь? Зачем наводить тень на плетень?
Но ему нельзя было так сделать, и они разошлись, злясь друг на друга.
И этот разговор у Курнышева.
А главное - какую новость привез Курнышев! Пятеро полетят на особое задание.
Не было в роте человека, который бы не ждал этого дня. Ждал, конечно, и Андреев. Но тем не менее сообщение о задании ошеломило. Родилась тревога, как и всегда перед неизвестностью. Плохо, что лететь придется с Васеневым, трудный и упрямый он человек. Утешало одно - хлебнет лиха, поглядит в глаза смерти и поумнеет. В бою солдатским ремнем связаны накрепко солдат и командир, без различия ранга. И если лейтенант не поймет этого рано или поздно, то не получится из него командира.
Еще думает сержант о том, что такое удача на войне. Григорий частенько слышал бахвалистые слова: "Либо грудь в крестах, либо голова в кустах". Ее особенно любил повторять один бравый солдатик из мостопонтонного. И прятал в тонких губах хитрую усмешку - лукавый был парень. Погиб при бомбежке: маленький, с булавочную головку осколочек пробил висок.
В трудные, безвыходные минуты Григорий научился подавлять страх, никакая опасность не могла остановить его, если этого требовала обстановка. Дело не в крестах, а в долге, который Григорий понимал всем сердцем. Удача - не в крестах, а в том, что не ранен и не контужен, хотя война полыхает два года. Он не переставал жалеть, что их разлучили с Петькой Игониным. На Гомельском формировочном пункте Петра определили в одну команду, а Григория - в другую.
И вот - особое задание. Курнышев говорил, будто нынешней весной фашисты крепко потрепали брянских партизан. Погибли многие опытные подрывники.
Возбужденный Григорий бесшумно поднялся и. на ощупь оделся.
Дневальный Лукин спал. Оперся руками о тумбочку, на руки примостил щеку. Пилотка съехала с головы и не свалилась на пол только потому, что была прижата крупной Юркиной головой к тумбочке. Губы толстые, простодушные, вокруг носа - веселые конопушки, нос курносый. Смешной и хороший этот парень Лукин, да вот заснул на дежурстве. Что-то невзлюбил Юрку старшина и гонит его бессменно в наряды, вот и не высыпается парень.
Ночничок мигал неровным желтым светом, коптил и от этого здесь устоялся густой бензиновый чад.
Григорий тронул Лукина за плечо. Тот что-то промычал. От второго, более чувствительного толчка дневальный очнулся, заморгал сонными глазами, не в силах сразу сообразить, где он и что с ним. Наконец, вспомнил, вскочил, автоматически расправляя под ремнем гимнастерку и поправляя на боку противогаз. Пилотка осталась на тумбочке. Поначалу он принял сержанта за старшину и тоскливо подумал, что сейчас тот снова щедро отвалит ему нарядов "на всю катушку". Но разглядев Андреева, успокоился и хотел было отрапортовать:
- Товарищ гвардии сержант, за время дежурства...
- Вижу, что произошло во время дежурства, - хмуро отозвался Андреев и, взяв с тумбочки пилотку, подал Лукину. - Возьми. Знаешь, что полагается за сон на посту?
- Я нечаянно, товарищ сержант. Не говорите старшине, а то опять всыплет.
- И правильно сделает, - сказал Андреев и вышел на улицу.
Тополя стояли сумрачные и таинственные - ни один листок не шелохнется, ни одна пичуга не порхнет с ветки на ветку. В листве прятались еще последние клочки ночи. Тополя казались более красивыми и косматыми, чем днем.
Григорий поднял голову и между ветвей увидел уже порозовевшее на востоке небо и веселую утреннюю зеленоватую звездочку.
За спиной скрипнула дверь, и Григорий, не оборачиваясь, догадался, что появился Лукин. Остановился возле сержанта и сказал:
- Прохладно, мать честна.
Утро, действительно, было свежим и росным. Григорий сразу не ощутил прохлады, а после замечания Лукина вдруг почувствовал, как колючий холодок заполз за гимнастерку и растекся мурашками по спине. Григорий несколько раз энергично развел руки в стороны, разгоняя остатки сна и избавляясь от неприятного ощущения, вызванного прохладой. Хотел было идти к речке, но Лукин спросил:
- А что, товарищ сержант, вы и вправду полетите на задание?
Тайны из этого не было никакой, только Лукин узнал, как всегда, с опозданием.
- С нами хочешь? - повернулся к нему сержант. Парень подобрался, от сонливости на простодушном мальчишечьем лице не осталось и следа. Солдат как солдат, не хуже других. Весной в деревушке, где они квартировали, загорелся дом. Роту подняли по тревоге и заставили тушить пожар. Лукин первым кинулся в объятую пламенем избу и вытащил из нее корзину с барахлом и черненького с белой метиной на лбу кутенка. Тот доверчиво положил солдату на плечо черные лапки, тоже с белыми отметинами, и жалобно повизгивал, будто кто обидел его. И не это поразило тогда Григория, и не то, что Лукин не раздумывая бросился в горящий дом, который вот-вот должен был рухнуть, а выражение курносого лица. Оно было трогательно сосредоточенным, с такой сосредоточенностью приступают и к рубке дров, и к опасной работе, например, к извлечению мины, и бросаются на амбразуру дота.
Андреев провел ладонью по лицу, снимая наваждение - его сегодня, словно старика, повело на воспоминания. И не зная что сказать, повторил вопрос:
- С нами хочешь?
Лукин криво, но с достоинством усмехнулся:
- Не возьмете. Вы Ишакина и Качанова возьмете.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- Тебя ведь и брать опасно, Лукин.
- Почему, товарищ сержант?
- На посту спишь. Это ведь здесь сходит, а там фрицы, там спать нельзя.
- Так ведь то там, а то тут.
- А голова у тебя везде одна - и тут и там. Верно?
- Не знаю, - пожал плечами Лукин.
- Философ, не знает про свою голову, - улыбнулся Андреев и зашагал к речке. Первые, еще сонные лучи солнца, красноватые и не жаркие, упали на землю и зеленая росная земля заискрилась - заиграла соцветьем радуги.
4
В начале лета, когда половина первого взвода во главе с лейтенантом Ворониным улетела в тыл врага, в роте все были взбудоражены. Воронинцам откровенно завидовали, хотя и понимали, что кто-то из них мог с задания и не вернуться. Минеры тогда впервые поверили, что их ждут впереди боевые и интересные дела. Не зря всю зиму изучали устройство всяческих мин - и своих и немецких. Поднимались на самолетах, чтоб возвращаться на землю на белоснежных упругих парашютах. Прыгать с непривычки было боязно, но до первого прыжка. Парашюты оказались надежными, сами открывались. На второй прыжок напрашивались сами. Легко и приятно падать на землю, чувствуя над головой налитый воздухом купол. Внизу ровное белое поле. В стороне чуть побольше спичечных коробков в строгом порядке легли домишки деревни, а по широкой улице медленно бредет смешная маленькая кляча, таща игрушечные сани. А на санях лилипутка-девушка бойко помахивает кнутом, а кнут - с волосок. Девчонка задрала голову и смотрит на тебя, как ты ангелом спускаешься с неба и, наверно, завидует. На аэродроме черные точки - командиры и инструкторы наблюдают за прыжками.
И петь хочется. И пели. Андреев орал во все горло "Москву майскую", его слышали на земле. Потом инструктор выговорил:
- Крику много, Андреев. Непорядок!
Улетели воронинцы на задание и не было от них вестей целый месяц. Думали - пропали ребята. Но однажды прибежал в поле, где взвод занимался тактикой, Мишка Качанов, дежуривший тогда на кухне, и ошарашил:
- Ребята, воронинцы вернулись!