За ближайшим кустом послышалась возня, и перед Игониным и Андреевым предстали Феликс и Шобик. Феликс держал приятеля за рукав здоровой руки. На плече две винтовки. Шобик во вчерашнем бою разжился винтовкой: взял у знакомого парня. А тот подобрал трофейный автомат. Шобик хоть и не мог пока владеть оружием, но с винтовкой походил на бойца, а не на гостя.
- Разрешите обратиться, товарищ командир? - вытянулся по стойке "смирно" Феликс.
Игонин и Андреев поднялись. Петро разрешил обратиться.
- Шобик опять за свое, товарищ командир. Я его разоружил на всякий случай.
- Что такое?
- Воду мутит. Подбивает отряд бросить. Вдвоем, говорит, легче и быстрее доберемся к своим.
У Игонина вспухли желваки. Смотрел на Шобика в упор, с ненавистью. Шобик прятал глаза.
- Ну! - крикнул Петро. - На меня смотри!
Шобик вяло поднял сероватые навыкате глаза, но не вынес бешеного взгляда командира, зажмурился.
- Правда? - допытывался Петро.
Шобик молчал.
- Правду говорит Феликс?
- Правду, - выдавил наконец с трудом.
- Подлюга! - замахнулся было Петро, но Андреев схватил за руку, сказал с укором:
- Думай, что делаешь!
- Ладно, - прохрипел Петро, - черт с тобой. Не буду драться. Попробовал бы ты моих молотков, да политрук помешал, - и к Феликсу: - Уведи этого олуха. Что хочешь с ним, то и делай.
Феликс толкнул Шобика в спину, давая знак, чтоб уходил. И сам заторопился следом.
Когда оба скрылись из виду, Андреев показал Петру кулак и сказал:
- Забываешься!
- Ну тебя к богу. Виноват, погорячился. Ты же знаешь, как я сегодня психанул, когда рассвет застал нас в поле. Я, наверно, даже поседел. Посмотри, нету седины? Нету? Ну и хорошо. Выместить хотел все на этом идиоте. Нет, каков хлюст! Один скорее доберется! В расход за такие дела пускать надо. А в деревню кому-то идти надо.
Андреев сказал, что лучше всего послать Олина. Петро посомневался: какой-то несерьезный этот Олин, наивный. Ровесник, а выглядит мальчишкой, только вот форма красноармейская на этом мальчишке. Но пусть идет.
- Главное - проводник. Обратно пойдешь - не рискуй. Дождись темноты, - наставлял Петро связного.
- Понятно, товарищ командир.
Ломали голову - как быть с оружием? Винтовка мешать будет, сразу на нее обратят внимание. И без оружия плохо.
- Взять у капитана пистолет, - предложил Григорий.
- Правильно.
Когда вынимали пистолет из кобуры, Анжеров очнулся, открыл помутневшие глаза, что-то прошептал.
Игонин отдал Саше пистолет, критически оглядел разведчика с ног до головы и вдруг решил:
- Не пойдет. Снимай ремень, пилотку. И ботинки тоже. Живо, живо! Никуда не денется.
Олин снял все, что требовал командир. Петро одобрил:
- Подходяще. Сойдешь за беглеца. Туго придется, живым не давайся. Попадешь живым, отряд не открывай. Ври напропалую, но про отряд ни звука. Понял?
- Понял, товарищ лейтенант.
- Я не лейтенант. Давай руку - успеха тебе!
Саша юркнул за куст. Петро присел возле Анжерова, а рядом с ним Григорий.
Капитан шептал что-то, друзья по губам догадались.
- Документы... В кармане...
- Целы документы. Порядок будет, товарищ капитан, - успокоил Петро. Взял флягу, которая лежала в изголовье, приложил горлышко к пересохшим обескровленным губам командира. Григорий приподнял ему голову. Анжеров пил слабыми судорожными глотками. Кадык ворочался медленно. Вода стекала по подбородку на шею под воротник.
- Спасибо... - уже слышнее прошептал Анжеров. - Документы... Возьми, Игонин... Там адрес. Партбилет.
- Что вы, в самом деле, товарищ капитан, - заволновался Игонин. - Мы еще вместе повоюем!
- Возьми... - настаивал Анжеров, и Петро, осторожно расстегнув китель, достал из внутреннего кармана бумажник с документами.
Капитан хотел вздохнуть, но в груди опять булькнуло, к вместо вздоха вырвался стон.
Слезы застлали глаза Андрееву. Он зажмурился и, чтобы не показать их Петру, отвернулся. Капитан был коренастым, плотно сбитым, словно из железа, и пуля такого, казалось, не возьмет. И вдруг случилось непоправимое, пуля не щадит даже таких, как Анжеров. Батальон остался без командира, его нелегкое бремя теперь легло на плечи Петра и его, Андреева. Не раздавит ли оно их?
Настроение у бойцов заметно упало. Андреев ходил по биваку, чувствуя на себе настороженные хмурые взгляды. Раньше, несмотря ни на что, даже на голодовку, люди на привалах разговаривали, спорили. С шуткой да с песней невзгоды легче переносятся. Тогда приходилось унимать, чтоб не очень шумели.
А сегодня притаились, не слыхать разговоров. Вчера хотя и отбили наскок немцев, но и сами понесли потери, первые крупные потери во время лесных скитаний. Потом неудачный марш, во время которого утро застало отряд в чистом поле. Спрятались в овраге. Фактически это укрытие относительное, ненадежное. Если немцы обнаружат, то овраг может превратиться в мышеловку: никому отсюда живым не выйти. И командир ранен, лежит под кустом орешника, часто теряет сознание. Едва ли протянет долго.
Неважное настроение у бойцов. С таким настроением воевать нельзя. Оно может обернуться панической неразберихой, если вдруг случится что-нибудь непредвиденное и тяжелое.
Андреева неотвязно мучила собственная беспомощность. Что же делать? Даже совета попросить не у кого. Хорошо уж то, что Петро не унывал. Насвистывал себе под нос, чистил автомат. Закончив чистку, отправился проверять оружие у бойцов, заставлял чистить всех: после вчерашнего боя это было просто необходимо.
Григорий тоже подумал, что автомат недурно хорошенько протереть. Взял у запасливого Петра протирку и масленку, в которой на донышке осталось масло.
И когда усердно протирал ствол, наводя зеркальный блеск, как-то незаметно успокоился, и мысль, совершенно простая и такая необходимая, поразила его. Даже удивился, что раньше не мог до этого додуматься. В ноябре прошлого года полк участвовал в маневрах. От военного городка удалились за сто километров. Маневры были сложные, с боевыми стрельбами. Тогда, как нарочно, грянули редкие в ту пору в здешних местах морозы, а ночевать приходилось на снегу. В роте бойцы начали службу только в сентябре, к таким лишениям не привыкли. Поднялся тихий ропот, настроение пало тоже ниже нуля. Политрук вызвал из каждого взвода своих помощников из бойцов и поручил им выпустить боевые листки. Во взводе Самуся за боевой листок взялся, помнится, Олег Рогов, который умел немного рисовать. Боевой листок получился не ахти уж какой хороший, но в нем высмеяли Семена Тюрина за то, что он сжег у костра полу шинели. Семен очень переживал, особенно когда Рогов размалевал его в боевом листке. Карикатура понравилась, и смеху она вызвала много.
Этот случай и вспомнил Андреев. Поскорее закончил чистку и достал из вещмешка заветную тетрадь. Вырвал несколько развернутых листов, приспособил тетрадь на колени, а лист на тетрадь и в правом углу, послюнив карандаш, вывел: "Прочел - передай товарищу". Думал-думал и написал крупно название: "Боевой штык". Но подводил почерк - получилось неуклюже. Вспомнил Феликса и послал за ним. Феликс появился не один - вместе с Шобиком. Удивительный парень: взял на себя добровольную обузу опекать Шобика, а тот безропотно подчинялся, с какой-то даже апатией.
- Послушай, - обратился Андреев к Феликсу. - Ты никогда в редколлегиях стенгазет не состоял?
- В школьной.
- Поручение тебе: выпустить боевой листок. Я начал, да не получается. Рисовать не умею.
Феликс, прищурившись, приценился к андреевским каракулям, согласился:
- Неважно, конечно. Ничего, сделаю, товарищ политрук. Только материала нет.
- Материал будет! - заверил Григорий, - Ты пока оформляй, а я напишу. Бумаги возьми еще, - вырвал четыре листка и подал Феликсу. Тот лег на живот, подложил под листок тетрадь и принялся рисовать заголовок. Шобик переминался возле него, напомнил о себе:
- Караульный я, что ли?
- Садись. Давно бы догадаться надо.
- Я, может, спать хочу.
- Спи, пожалуйста. Ложись и спи.
Шобик неохотно лег на спину, положив больную руку на грудь, и закрыл глаза.
Андреев примостился в сторонке, чтоб написать в газету. Хотелось написать с подъемом, чтоб слова волновали, чтобы разбередили сердце даже самого унылого. Но не клеилось. На ум приходили обыкновенные слова, ничего взрывного в них не таилось. Хотелось написать о том, что в отряде подобрался замечательный народ. Храбрые, отчаянные ребята, уже показали противнику свою силу и еще покажут! Фашистов хотя и много, хотя они и вооружены до зубов, все равно они боятся нас, потому что они разбойники, грабители, а грабители всегда боятся правосудия. Открытого боя не переносят. Вчера сунулись и получили по зубам, всегда так и будет. Самое трудное позади. Скоро доберемся до своих - недалеко уже, надо приложить последнее усилие.
Как бы мучительно с непривычки ни писалось, Григорий одолел эту трудность. Написанное отдал Феликсу. Тот, прочитав, сказал:
- Неплохо. Можно кое-где поправлю?
- Конечно!
- Карикатуру можно? Шобика хочу высмеять.
Шобик, услыхав, сел и возразил:
- А что я сделал?
- Рисуй, - разрешил Андреев, - да похлеще.
- Что я такое сделал? - ныл Шобик. - Чего вы от меня хотите?
- Ты откуда такой взялся? - спросил Андреев: или притворяется простачком, или действительно недоумок, придурковатый? Нет, не придурковатый. В серых глазах затаилась злая хитрость. Феликс его раскусил правильно.
- А что?
- Спрашиваю - отвечай!
- Смоленский я.
- По-моему, смоленские от тебя откажутся.