5
Проселочная дорога ввинчивалась в шоссе в таком месте, где сосновый лес окончательно выжил лиственный. Шоссе здесь шло среди сосняка неширокой просекой. Приблизительно в километре от развилки дорог лес редел, а местность резко понижалась, превращаясь в кочкастую пойму реки. На той стороне вздымался новый бугор, шоссе карабкалось вверх и снова пряталось в лесу. Через речку перекинут добротный, на трех бетонных основах мост.
Фашисты перерубили эту ниточку шоссе, отрезав путь на восток. Основная масса советских войск проскочила это место раньше. У оставшихся на западном берегу не было самого главного - единого руководства и ясного представления об обстановке. Разрозненные воинские подразделения - от роты до батальона - пытались каждое своими силами перескочить речушку и уйти в лес, но попытки кончались неудачей; мост и его окрестности немцы успели основательно пристрелять. Отдельные подразделения пробовали форсировать речку южнее и севернее от шоссе. Но, во-первых, немцы растянули фланги на несколько километров, а во-вторых, западный берег оказался почти везде заболоченным.
Противник, видимо, твердо решил удержать рубеж по речушке до подхода с запада основных своих сил. Тогда окруженные окажутся между молотом и наковальней. Каждый красноармеец понимал: если ночью не выбраться из этого капкана, то завтра ничего поправить будет нельзя.
Батальон Анжерова остановился возле развилки дорог. На бровке кювета под тенью единственного куста орешника укрылась черная "эмка". Возле нее толпились командиры, среди них был и капитан Анжеров. В центре группы стоял батальонный комиссар Волжанин - он был на голову выше других.
Игонин толкнул в бок Григория, подмигнул:
- Все, брат, дело в шляпе.
Андреев непонимающе взглянул на товарища, а Тюрин спросил:
- Почему?
- Деревня! Ты думаешь, почему командиры, и наш тоже, вокруг комиссара сгрудились, рапорты отдают?
Мозгами ворочать надо. Комиссар сейчас главным стал.
- Ну и что? - опять выскочил Тюрин, хотя этот вопрос сорвался у него скорее по инерции: он догадался, что хотел сказать Петро.
Игонин глянул на воронежца снисходительно, молча похлопал по плечу. А Тюрин теперь глядел туда, где стоял комиссар, видел только его одного, плечистого, уверенного, с повязкой на лбу, и как-то сразу улеглись, утихомирились страхи и сомнения. Только что Семен был свидетелем спора Игонина и мрачного Миколы. В самом деле, собрать такую разрозненную махину, призвать к дисциплине, а потом ударить по десанту - тут надо голову да еще какую! Тут у многих кишка окажется тонка. А комиссар сможет, и капитан Анжеров сможет, у Тюрина и сомнений не было на этот счет. Давно бы им за это взяться надо, давно бы навести порядок. Они какие-то особенные. Вроде бы такие же люди, да чем-то не такие. А чем - это понять Семену трудно, выше его сил.
Между тем Анжеров, получив какие-то распоряжения от комиссара, круто повернулся и заспешил к своим бойцам. Капитана сопровождал танкист Костя Тимофеев.
- Смотри, Петро, танкист!
- Где? - встрепенулся Игонин и, заметив танкиста, сказал: - Мать честная! Значит, живем!
Анжеров отвел батальон поглубже в лес, выстроил на маленькой лужайке. Бойцы ждали. У Анжерова за последние дни обострились скулы, а щеки ввалились, под глазами - синева усталости. Но он по-прежнему подтянут и опрятен.
По привычке порывисто спрятал руки за спину, негромко, с хрипотцой произнес:
- Будем откровенны, друзья: положение у нас трудное, но не безвыходное.
Игонин наклонился к Андрееву:
- Сейчас просветит - будь спокоен!
Затаил дыхание Тюрин: уж коли капитан собрался речь держать, значит, это важно, и обойтись без нее нельзя. Григорий заметил, как притих батальон и бойцы ловили каждое слово командира. Сам Андреев поймал себя на мысли, что ждал от капитана такого выступления. Ждал потому, что верил ему. Если положение тяжелое, то лишь недалекий и неумный командир откажется поговорить с бойцами по душам.
- Враг рвется на восток, - продолжал Анжеров. - У него превосходство в технике, за ним преимущество первого удара. Мы терпим неудачи. На нашем участке фронта фашистам удалось отрезать значительную группу войск от основных сил. Враг занял Белосток и торопится сюда. Вопрос стоит так - либо жизнь, либо смерть. По приказу штаба прорыва все подразделения выдвигаются на боевую позицию. Нашему батальону приказано прочесать лес, собрать неорганизованных и сформировать из них роты. Времени мало, работы много. Требую четкости и железной дисциплины. Вопросы? Нет. Командиры рот ко мне.
Итак, сегодня ночью роты пойдут на прорыв. Задача поставлена, тяжелая неопределенность развеяна. Совсем немного сказал капитан, а настроение поднялось заметно. Велика сила умного и вовремя сказанного слова, и Григорий особенно остро ощутил это сейчас. Будто слова Анжерова имели невидимую лечебную способность, они просветлили мысли, растворили на душе горечь растерянности. Так и лекарство утоляет боль. Такую бы силу и ему, а?
Командиров взводов вызвали на совещание, каждому из них вручили приказ.
Самусь имел основания быть недовольным: взвод ставили на охрану штаба. Хотелось самостоятельного дела, и чтоб было оно погорячее. Но придется охранять штаб.
Недоволен был и Игонин. Сонную работенку подсунули. "Да разве нам что путное давали когда? - ворчал про себя Петро. - Ни черта не давали, все куда-нибудь в сторону суют. И Самусь тоже хорош. Пошел бы к Анжерову, доказал бы ему, что мы не лыком шиты".
- Черт те что! - уже вслух невзначай обронил Игонин.
Андреев удивился: Петро сам с собой начинает разговаривать.
- Чего зыришься? - недовольно спросил Игонин. - Вытаращил зенки, как тот цыган!
- Какой цыган?
- А тебе не все равно?
- Ось так и моя Явдоха, - вмешался Синица. - Никогда не видгадаешь, с якого боку она к тебе причепится.
- Погоди, ты это про меня? - свел к переносью брови Петро.
- Да хиба ж ты Явдоха? - улыбнулся Синица.
- Смотри! - погрозил пальцем Игонин. - Я подначек не люблю. Намотай это себе на ус. А усов нет, приобрети. Ясно?
- Экий ты, право! Явдоха - это моя жинка. Не жинка, а черт без хвоста.
- Да ты женат ли? - усомнился Петро.
- Я ж не такий дурень, як ты аль Микола. Ни, я не дурень. Я женився. Явдоха смазлива да ядрена - ого-ю-го! Пока, соображаю, я в армии служу, вона без меня якого-нибудь хлопчика пидцепит, и останусь я с дулей. Эге же, нет! Женився, ничого, жизнь сладкая, правда, не дюже, а все же таки! Тут Василь Убиймуха, сусид мой, зовет в свою хату. Ну, я пийшол. У него дружки, горилка, потом писни спивали. К своей Явдохе явился я с першими кочетами.
Синица расстегнул гимнастерку, обнажил правое плечо и, Показав на белый шрамчик, спросил:
- Бачите?
- Бачим, бачим! - восторженно отозвался Петро. - Вот это Явдоха так Явдоха, я понимаю. Чем она тебя так?
- Кочергой, - высказался мрачный Микола.
- Нет, поленом, - улыбнулся Андреев.
- Ни, - мотнул головой Синица, застегивая гимнастерку. - Будильником.
- Хо! Будильником?! - Петро помотал головой, словно стряхивая с лица паутину, и подавился смехом. Улыбнулся даже Микола.
- Я на порог, - рассказывал Синица, - а она, подлюка, караулила меня и ка-ак шваркнет будильником.
- Ну, а ты? - давился смехом Петро.
- А шо я? Ну, шо я? Мое дило телячье.
Смеялись над Синицей от души. Григорий давно так не смеялся, даже скулы заболели. Вроде для смеха и время самое неподходящее, а вообще-то когда оно будет подходящее? Тюрин повизгивал, как маленький поросенок, и все хватался за живот.
- Вот уморил так уморил, - сказал он Григорию, просмеявшись и вытирая слезы.
Но веселое настроение перебил Самусь, сегодня он какой-то сердитый, колючий. Обстановка такая, что плакать хочется, зубами скрипеть от злости, а они ржут, как в цирке. Другим взводам дело поручили, тут же будто заколдованный круг - из сторожей не выходишь. И Самусь с ходу распределил посты. Тюрина с Игониным послал на опушку леса, откуда можно было наблюдать в бинокль вражеский берег. Один из бойцов ушел часовым к двум грузовикам с имуществом. Григорий с Синицей должны были через два часа сменить Игонина с Тюриным. Отдыхал пока и Микола.
Григорий выбрал укромное местечко под кустом орешника, вытащил из противогазной сумки "Дон-Кихота" и лег на живот, положив книгу перед собой. Когда-то он читал эту книгу знаменитого испанца, и сейчас захотелось просто полистать ее и перечитать некоторые места. Стоило Андрееву прочитать одну страницу, как он забыл обо всем на свете, и ничего, казалось, не было для него важнее, чем причуды рыцаря печального образа и его простоватого, но хитрого друга. Григорий не замечал, как Синица пристально и недоверчиво посматривает на него, видимо, пытаясь понять: какая же сила прилепила Андреева к книге? Сам Синица и в доброе-то время не очень был охоч до чтения, а тут война, неподалеку стреляют - до книг ли?!
Синица уже сделал один оборот вокруг куста, под которым лежал Андреев, не решаясь подойти ближе. Потом еще раз обошел куст, сужая круг, и наконец присел перед Григорием на корточки.
- Послухай, - сказал Василь почтительно. - Шо це воно такэ?
Андреев поднял на него глаза:
- Это, что ли? - и показал на книгу. Синица кивнул головой, подтверждая.
- "Дон-Кихот Ламанчский".
- Хто, хто?
- "Дон-Кихот".
- Уразумел. А на кой ляд он тоби?