- Я хотел только сразу же предупредить тебя. Начальство уже совещается.
Кремер что-то проворчал и засунул руки в карманы шинели. Итак, то, что должно было только еще прийти, теперь стало фактом. Но сейчас в своей пугающей близости известие казалось таким чудовищным, что завертело вихрем мысли спокойного и трезвого Кремера, Всего несколько дней назад он сказал Шюппу: "Через две недели мы будем либо свободны, либо мертвы…"
Тогда это были только слова! А теперь он стоял перед действительностью!
Кремера пробрал озноб. А что станет с Гефелем? С Кропинским? С десятью людьми из вещевой камеры?.. Пиппиг! Ребенок! Что с ними всеми будет?
Арестованные были заперты в тюрьму, под которую веймарское гестапо приспособило герцогские конюшни.
Рохус Гай, из частей СД, повел Клуттига в свой кабинет, находившийся в первом этаже. Безнадежно унылым казалось это помещение с собранной наспех случайной мебелью, состоявшей всего лишь из нескольких стульев, стола, пишущей машинки у окна и уродливого шкафа с дверцей на роликах. Какое-то забытое растение в горшке прозябало на подоконнике.
На побуревших от старости обоях выделялись светлые четырехугольники с веселым цветочным узором - следы иных времен.
Клуттиг опустился на стул перед пишущей машинкой. Гай, с сигарой во рту, стоял посреди комнаты, втянув голову в широкие плечи. Его изношенный костюм мешком висел на могучем теле. Руки были засунуты в карманы оттопыренных на коленях брюк. Протершийся от ежедневного ношения галстук съехал набок и вылезал из мятого пиджака. Хриплым голосом Гай заворчал на помощника начальника лагеря:
- Я хотел бы знать, чем вы, собственно, занимаетесь там, на своей горе! В такие дни мы должны разыскивать для вас какого-то ребенка! Да ведь у нас не детский приют! - Гай лязгнул зубами, во рту торчала изжеванная сигара. - Мне бы ваши заботы!..
Клуттиг попытался объяснить ему, в чем дело. Сейчас, когда такое опасное положение на фронте, нельзя медлить с раскрытием тайной коммунистической организации…
Гай нетерпеливо дернул локтями - руки его по-прежнему были засунуты в карманы.
- И с таким делом черт приносит вас сюда к третьему звонку!
- Мы ищем уже давно… - защищался Клуттиг.
- Дурачье! - с презрением произнес Гай. - Сколько лет вы там грели себе зады и жили в свое удовольствие! Расхаживали среди других, как боги…
Клуттиг попытался возразить, но Гай сразу же обрезал его:
- Не болтай вздора! Ты сам точно такой же паразит, как и прочие! - Он языком перекатил сигару в другой угол рта. - Веселенькая была игра, не так ли? "Шапки долой, шапки надеть!" И стоять перед вами навытяжку. И чем больше черви ползали перед вами, тем больше вы заносились: "До нас никто рукой не достанет!" Сукины дети! От избытка самомнения вы даже не замечали, как людишки охотно пресмыкались перед вами. И как легко им было прятаться по своим кротовьим норам. Ну, а что теперь?
Клуттиг почувствовал себя школьником, которого строго отчитывают.
- Если бы вы все это время были просто недоумками, я бы ничего не сказал, - продолжал гестаповец, - но вы жрали, пили, путались с бабами… у вас была мания величия! А теперь, когда вам пора укладывать чемоданы, вы вдруг замечаете, что коммунисты…
Он оборвал себя и с раздражением уставился на потухший огрызок сигары.
Клуттиг воспринимал эти упреки как жестокую несправедливость и опять сделал попытку возразить.
- Даю тебе честное слово, что я делал все…
Гай снова зажег окурок и сощурил глаза - в них попал дым. Со скучающим видом выслушивал он заверения Клуттига.
- Расскажи, что там натворила эта дрянь, которую ты мне привез?
Обрадованный тем, что гестаповец наконец перешел к делу, Клуттиг пустился в подробные объяснения. А Гай, наклонив голову, прохаживался по комнате. Казалось, он не проявляет особого интереса к словам Клуттига, однако он внимательно слушал и размышлял.
Связь между ребенком и коммунистической организацией, вероятно, действительно, существует. В оценке Пиппига и Розе Клуттиг, по-видимому, тоже прав. Судя по тому, как он описывает их, один - смелый малый, а другой - трус. В Гае проснулся охотничий инстинкт. Он не перебивал Клуттига, пока тот говорил, а сам продумывал тактику.
Розе и Пиппиг! С этих двух следует начать.
Клуттиг почти умолял гестаповца:
- У нас осталось мало времени, фронт все приближается и приближается…
Напуганный своими же словами, он вскочил и загородил Гаю дорогу. Потревоженный среди раздумья, тот посмотрел на взволнованного Клуттига. "Этот считает задачу весьма спешной и трудной", - подумал Гай. Он же полагал, что как раз теперь, когда близок решающий час, легче нащупать следы подполья. Ему нередко приходилось наблюдать, как человек, поставленный перед выбором между жизнью и смертью, в последний миг решал в пользу жизни, как он слабел и давал показания, хотя раньше упорно отпирался. Те десять заключенных, которых привез Клуттиг, видимо, не первый год в лагере. Они тоже знают, что дело идет к концу. Гай прищурил глаза.
Кто станет перед концом рисковать жизнью, когда есть возможность ускользнуть от последней большой опасности? Гестаповец снова перекатил сигару и нетерпеливо отмахнулся от дальнейших объяснений Клуттига.
- Хорошо. Все ясно!
После того как Клуттиг ушел, Гай отправился через двор в тюрьму. Хотя она была переполнена, он велел освободить одну из камер, затем, вручая надзирателю список бухенвальдцев, приказал записать их личное данные и заново распределить этих десятерых по разном камерам.
Их нужно было "смешать" с другими. Однако Розе и Пиппига он распорядился поместить вместе в освобожденную камеру.
- И чтобы не бросалось в глаза, понятно? Пусть это будет как бы случайно! Они не должны заметить, что их соединили нарочно.
Так Розе и Пиппиг очутились вместе в камере шестнадцатой, и ни тот, ни другой даже не подозревал, что этим было создано первое условие для успеха планов Гая.
Розе совсем пал духом. Сутулясь, сидел он на единственном в камере табурете, нервно потирал опущенные между колен руки и тупо смотрел перед собой. Лицо у него было белое как мел, его мутило, словно желудок был наполнен свинцом.
Пиппиг окинул взглядом голое помещение и ткнул Розе в плечо, стараясь его подбодрить.
- Встряхнись, приятель!
Розе тяжело дышал, губы его дрожали.
- Ты, собака… - хрипло произнес он.
Пиппиг с изумлением смотрел на Розе, который начал раскачиваться всем телом.
- Ты, собака… если мне теперь придет крышка, виноват будешь ты.
Пиппиг видел, как страдает этот человек.
- Да что ты, Август…
Розе мгновенно вскочил и схватил Пиппига за горло. Пиппиг вырвался из его рук, но Розе снова бросился на него, и завязалась отчаянная борьба. С грохотом упал табурет.
Пиппиг одолел обезумевшего. Но тут открылась дверь и в камеру вошел надзиратель.
- Ну и ну! Что тут у вас?
Он рознял их.
- Хотите угробить друг друга? Хватит и того, что вы сюда попали. Поладьте между собой и радуйтесь, что у вас на двоих целая камера. В других набито по пятнадцати человек.
Старый надзиратель сразу угадал, у кого сдали нервы. Он усадил Розе на табурет.
- Ну, успокойтесь!
Потом он обратился к Пиппигу, который застегивал пострадавшую в схватке куртку.
- Этим вы только ухудшите свое положение.
Пиппиг расслышал в этих словах человеческое участие и благодарно кивнул старику.
Тот снова оставил их одних и запер камеру.
Как надзиратель посадил его, так Розе и остался на табурете. Охваченный паническим страхом, он беспомощно хныкал:
- Я тут совершенно ни при чем. Все это меня совсем не касается. Я делал свою работу и больше ничего. Я хочу домой. Я не хочу околеть под самый конец.
Пиппигу было его жаль.
- Это правда, Август! К ребенку ты не имел никакого отношения.
Розе завопил, размахивая руками:
- Я ничего не знаю про ребенка! Ничего не знаю, ровно ничего!
- Вот и хорошо, - сухо возразил Пиппиг, внезапно рассердившись на трусливого Розе.
Прислонясь к стене, он смотрел на согнутую спину Розе, на втянутую в плечи голову. Среди коротко остриженных волос выделялась, как тонзура, круглая лысина.
Пиппиг чувствовал, что в тяжелую минуту от Розе не жди поддержки. А вообще как мало он, собственно, знает об этом человеке. Говорили, что Розе и при фашистах продолжал собирать взносы для какой-то партии, это и послужило причиной его ареста. Больше Пиппиг ничего не знал. С неизменным усердием плохо оплачиваемого служащего Розе выполнял в команде повседневные канцелярские работы. Вместо полосатой одежды заключенного ему больше пристал бы пиджак мелкого клерка. Вечно страшась чем-либо обратить на себя внимание, он часто становился объектом добродушных шуток. Никто не принимал его всерьез. В команде его все же считали своим человеком. Он никогда не давал повода к недоверию, но держался особняком.
Пиппиг упорно смотрел на его согнутую спину и вдруг ясно ощутил: здесь, рядом с ним, сидит предатель!
Но в тот же миг Пиппиг отбросил подозрение. В конце концов, Розе был не плохой малый. Он только трусил. Да, ясно, он просто трусил. Пиппиг решительно оттолкнулся от стены и подошел к Розе.
- Ты ведь не плохой малый, Август!
Розе не ответил. Он весь ушел в мрачные думы. Пиппиг немного поколебался, потом опустился на пол рядом с табуретом.
- Послушай, Август! Насчет ребенка ты не бойся. Ты ничего не знаешь, и все тут.
- Но я знаю! - заголосил Розе.