Пиппиг меж тем вздохнул с облегчением. Все в порядке, ребенок спасен. Дело ясное! Пиппиг ликовал. Такую ловкую шутку удалось сыграть! И с кем? С эсэсовцами? С бедным польским евреем Янковским? С жизнью? С судьбой? Слишком сложные вопросы! Он не стал ломать себе голову, а только радовался, что сделал нечто полезное для малютки.
А Кропинский? Тот сидел в укромном углу, держал мальчика на коленях и тихо, очень тихо напевал ему песни родины.
Гефель подал Цвейлингу вещевой список.
- Кстати об этой моли, - сказал Цвейлинг. - Она должна была отправиться с эшелоном, не так ли?
Он оттянул нижнюю губу и высунул язык. Гефель секунду помедлил с ответом, но тут же принял решение.
- Так точно, гауптшарфюрер!
- А теперь вы должны помалкивать, и другие тоже.
- Так точно, гауптшарфюрер!
Цвейлинг скривился.
- "Так точно, так точно!" - передразнил он. - Нечего нам дурачить друг друга. Через неделю-другую американцы будут здесь, и тогда вы возьмете свою моль на руки и скажете американцам: "Вот этим мы обязаны нашему гауптшарфюреру"…
- Так точно, гауптшарфюрер! - с трудом выдавил из себя Гефель.
Цвейлинг отбросил дружеский тон.
- К черту вас с вашим вечным "так точно"! В конце концов, это большая глупость, что я… Если история выплывет, все вы очутитесь в карцере. Мне-то ничего не будет. Надеюсь, это вам ясно?
- Так точно!
Цвейлинг откинулся в кресле.
- Стало быть, скажите своим, чтоб они держали язык за зубами.
- Так точно, гауптшарфюрер!
Пиппиг принес ребенку чашку жидкого кофе, куда добавил несколько ложек свекольного сока. Ребенок глотнул и отодвинул чашку.
- И мне это было бы не по вкусу, - озабоченно вздохнул Пиппиг.
- Что же мы давать для малый ребенок? - Кропинский беспомощно повел плечами. - У него такие тонкие ручки, такие тонкие ножки!..
Пиппиг ощупал худенькое тельце. Да, в чем только душа держится!
- Малый ребенок надо иметь хлеб, белый хлеб, и сахар и молоко.
Пиппиг рассмеялся.
- Молоко? Да что с тобой, Мариан! Не могу же я кормить его грудью.
Кропинский озабоченно покачал головой. Пиппиг двумя руками потер бритый затылок и вдруг выпалил:
- Ну, ясно! Малышу нужно молоко.
- Откуда же ты возьмешь?
Но у Пиппига, по-видимому, уже возник план, а если он что-либо решал, то не допускал колебаний.
- Пиппиг-цыпик, не тужи и себя покажи! - задорно произнес Пиппиг, но тут же подсел к ребенку и ласково похлопал по его ручонке. - Вот увидишь, мой маленький, завтра дядя Пиппиг пойдет на большой луг, там много коров, и они делают "му-у"… - Ребенок улыбнулся. Пиппиг обрадованно взял его личико в руки. - Ты еще научишься у нас смеяться, малыш! - И, хитро подмигнув, ткнул недоумевающего Кропинского пальцем в плечо. - А ты завтра покормишь его грудью, понятно?
В канцелярии Гефель не стал распространяться о том, как изменилось положение. Ребенок останется в камере, все понемногу улаживается, объяснил он, многозначительно кивнув в сторону кабинета Цвейлинга. Заключенные из вещевой команды сразу его поняли.
- Не болтайте о том, что у нас тут в камере…
Конец фразы Пиппиг заменил выразительным жестом. Этим все было сказано.
По окончании работ Гефель сидел за своим столом. Пиппига не было. Многие заключенные уже улеглись на нары. Позади Гефеля тесной кучкой сидели несколько человек и усиленно перешептывались.
У капо вещевой камеры путались мысли, теснило грудь. Он подпер руками голову и закрыл глаза. Ему давно уже было ясно, что он должен дать Бохову отчет в своих действиях. Неужели он трусил? Наверно, надо было спрятать ребенка и никому об этом не говорить? Даже Бохову, даже Кремеру?
Гефель все глубже погружался в унылые думы. Но вот шепот за спиной дошел до его сознания.
Под Оппенгеймом американцы создали новое предмостное укрепление. Танки прорвались на восток! Их авангард достиг Майна у Ганау и Ашаффенбурга. Восточнее Бонна идут маневренные бои. Гарнизон Кобленца отведен на восточный берег. В Бингене уже сражаются на улицах.
Гефель прислушался внимательнее. Вот как они уже близко! Как быстро идут дела!
"Ребенка просто надо было спрятать", - нашептывал ему внутренний голос. Он открыл глаза.
Действовал ли он обдуманно и последовательно? Он послушался веления сердца. Не устоял под напором чувств. Значит, сердце оказалось сильнее ума?
Чувствовать - мыслить, мыслить - чувствовать…
Думы Гефеля скользили, как корабль без руля. Измученный человек измышлял для себя тысячу оправданий. Что сделал бы он, проходя мимо стремительного потока, в котором тонет ребенок? Не думая о себе, он бросился бы в быстрину, и это было бы самым естественным.
Гефель глубоко вздохнул. Пойти к Бохову? К Кремеру? Кому сказать, что он набедокурил?
В третьем бараке помещались "прикомандированные", то есть заключенные, работавшие в офицерском казино кельнерами или на кухне, а также обслуживавшие эсэсовцев в качестве портных, сапожников, посыльных и слуг.
- Добрый вечер, Карл!
Пиппиг подсел к работавшему в эсэсовской кухне Вундерлиху и хитро ему подмигнул. Вундерлих сразу заметил, что у коротышки что-то на уме.
- Чего тебе?
- Молока!
- Молока? Для чего, собственно?
- Чтобы пить, дурень!
- Тебе?
Пиппиг сделал вид, что обиделся.
- Что до меня, я бы выпил пива, если бы оно было. - Он притянул Вундерлиха к себе и шепнул ему на ухо. - У нас ребенок.
- Ч-что такое?
- Тс-с!
Пиппиг осторожно огляделся и, положив руку на плечо Вундерлиху, шепотом посвятил его в "тайну".
- Такие-то дела, Карл, а малышке нужно молоко. Вот такие у него ручки, вот такие ножки. Как бы бедняжка не скапутился у нас. Так послушай, Карл, всего два стакана!
Вундерлих задумался.
- А как ты пронесешь молоко через ворота?
Значит, он согласен? Пиппиг просиял.
- Это уж моя забота.
- А если тебя накроют?
Пиппиг рассердился.
- Пиппиг-цыпик, не тужи и себя покажи!
Вундерлих засмеялся. Но задача была не из простых: как Пиппигу добраться до молока? Наконец было решено: Пиппиг придумает себе какое-нибудь дельце с выходом "наружу", ну хотя бы понесет старую одежду в эсэсовскую швальню. Итак, молоко требовалось доставить в швальню.
Вундерлих оглянулся и кивком подозвал одного из посыльных.
- В чем дело? - спросил тот, подходя к столу.
- Послушай, завтра с утра зайдешь ко мне и отнесешь в швальню бутылку молока. Руди придет за ней туда.
Посыльный протянул Пиппигу руку.
- Добрый вечер, Руди!
- Добрый вечер, Альфред!
Для посыльного такое поручение было пустяком. Он мог свободно ходить по всей территории лагеря.
- Будет сделано! - сказал он, не расспрашивая ни о чем, так как даже необычное дело всегда выполнялось как само собой разумеющееся.
- Нужно еще предупредить Отто, - сказал Вундерлих и отправился с Пиппигом в другой конец барака.
Отто Ланге, капо эсэсовской швальни, пожилой, в прошлом зажиточный портной, попавший в лагерь за "распространение слухов", стоял у громкоговорителя и слушал передачу последних известий.
Вундерлих отвел его в сторону.
- Завтра утром я пришлю тебе бутылку молока. Пиппиг зайдет к тебе за ней.
Портной кивнул и провел пальцем по верхней губе - привычка, оставшаяся еще со времени жизни на свободе, тогда он носил усы.
- Имей в виду, - наставлял Пиппиг портного, - я принесу тебе старые шинели. Ты затребовал их у нас, понятно?
Ланге кивнул.
- Ладно, тащи!
Какой замысловатый путь, чтобы раздобыть бутылку молока! И, несмотря на готовность всех участников, - путь опасный. Если Пиппига накроют у ворот лагеря, все дело лопнет. Он отправится прямой дорогой в карцер. Повезет ему - получит двадцать пять ударов. Не повезет - кончит свое земное странствие в крематории, и вопрос будет исчерпан. Но Пиппиг не трусил. При всевозможных отчаянных проделках, на какие он пускался, им всегда владело оптимистическое чувство: милый боженька не покинет в беде вольнодумца. Когда Пиппиг перед входом в барак прощался с Вундерлихом, тот вздумал предостеречь его:
- Только не попадись, приятель!
Пиппиг набрал в рот воздуха, уже готовый возмутиться, но Вундерлих со смехом махнул рукой.
- Я знаю, ты себя покажешь!
И Пиппиг засеменил прочь, удовлетворенный. Возвратясь в барак, Вундерлих наткнулся на санитара из эсэсовского лазарета.
- Слушай, Франц, можешь прислать мне завтра утром немного глюкозы?
Санитар с сомнением покачал головой.
- Глюкозы? У нас у самих ее почти нет.
- Мне для товарища.
- Один пакетик, не больше, - вздохнул санитар. - Пришлю с посыльным.
Вундерлих похлопал Франца по плечу.
Кремер сидел над рапортичками для завтрашней переклички, когда вошел Гефель. Опустившись на табурет, он закурил. Кремер бросил на него быстрый взгляд.
- Сошло благополучно?
Гефель молча курил.
- Один там в колонне нес мешок за спиной, это, наверно, и был тот самый поляк? - спросил Кремер, продолжая писать.
Гефелю достаточно было кивнуть, и Кремер был бы удовлетворен. Но Гефель не откликнулся и упорно глядел и пол. Кремер удивился.
- В чем дело?
Гефель сунул окурок под сапог и растоптал его.
- Я должен тебе кое-что сказать…
Кремер отложил карандаш.
- Ты что, не отдал ребенка?
Гефель поглядел ему в лицо.
- Нет.
Между ними легло молчание.
- Послушай!..