– Что верно, то верно. Интерес к нам питает вся Европа, а Соединенные Штаты – особенно. Продажа Аляски подогрела аппетит. Но – купить весь наш Север – это дорого. Да и по-настоящему русский человек не продаст ни пяди своей земли. Враги России продают русскую землю охотно. Это те же янки. Дешевле, как они считают, заполучить нашу землю разбоем. Только надо выждать момент, когда мы не сможет удержать свое, нам принадлежащее по праву.
– Для янки этот момент настал.
– Они еще не воюют, – продолжал командующий. – Присматриваются, что в первую очередь можно увезти за море, – и бросил беглый взгляд на учебную карту Российской империи, которая висела на стене. Ее почему-то не сняли, видимо, забыли. Карта добротная, старая, на льняной основе, еще Аляска была в составе России. Теперь она каждому, кто на нее смотрит, служит напоминанием о потерянном государстве, которого уже нет и, может, больше никогда и не будет.
Слушал Сергей и удивлялся: ведь отец вслух произносил его мысли, когда он стоял в окопе, корректировал огонь своей батареи, отражал очередную, далеко не первую атаку немецкой пехоты. Стоявший рядом подполковник Игумнов из разведотдела армии приехал на передовую, чтобы наши пластуны-разведчики отловили немецкого офицера и передали подполковнику для допроса. Когда артиллеристы рассеяли пехоту, в свалке убитых и раненых удалось обнаружить лейтенанта. Он был ранен в ногу. Пленного оттащили в землянку, перевязали, и подполковник Игумнов по-немецки спрашивал, с какой целью была предпринята атака. Ответ был до наивности прост:
– Взять высоту 141,2.
А высота – это холм, с которого просматриваются дивизионные тылы русских. На этой высотке остались два десятка трупов. Завтра же русское командование бросит сюда батальон, а то и полк – отобьет высоту. Сколько же трупов окажется на этом поле боя?
Уже после допроса пленного капитан Самойло спросил подполковника Игумнова, стоило ли гробить людей для взятия высоты 141,2?
– Это наша, русская земля, – ответил Игумнов. – Если мы не отобьем эту высотку, они ринутся дальше.
Три года спустя ответ подполковника дополнил красный генерал Самойло:
– Швабы дошли бы до Урала, если бы не вы, в частности, не твоя батарея. А в Зауралье… – тут он задумался, у переносицы застыли морщины. – Зауралье – вожделенная мечта делового янки. Да они из этого и не делают секрета, многим из них уже засела в голову идея фикс, дескать, Америка не сможет стать главной державой мира, если не отрежет Сибирь от России. Сейчас они готовят в Сибирь пробную военную экспедицию через русский европейский Север.
Отец не скрывал, что он испытывает душевную боль при мысли, что Россию разграбят если не сейчас, то позже. Охотников на чужое много. Плывут кораблями, граница-то открыта. И у каждого такого волонтера на уме – схватить кусок нашей территории, лично для себя.
Россию тысячу лет собирали. Сами собиратели заботились, чтобы россиянам жилось хлебно и уютно. Что же касается мирной жизни, многое, если не все, зависит от наших соседей. А соседа, как известно, не выбирают. Россия с соседями всегда умела ладить. В прошлом – и такое случалось – это стоило ей немало крови…
Кто защитит ее теперь, если не станет у нее защитников? Эту мысль держал в памяти генерал Самойло.
Мобилизация шла туго. Северный край – Беломорье, нижнее течение Северной Двины, Онеги уже захватили интервенты. Советская власть удерживалась на Вологодчине и на юге Архангельской губернии. Население этих районов должно было послать в Красную армию минимум 20 000 бойцов.
Приемный отец Сергея был всецело поглощен организацией обороны Северного края. Из Москвы одна за другой шли телеграммы:
"Север во что бы то ни стало удержать, не дать интервентам соединиться с Колчаком".
Москва обещала прислать вооружение и боеприпасы для отражения атак интервентов, северное и восточное направление рассматривала как одно целое.
Из Москвы вернулся командующий Северного фронта Михаил Сергеевич Кедров. Из Вологды в Котлас он добирался на гидроплане. К причалу сбежался весь город. По городу молниеносно разнесся слух:
– Янки прилетели!
Американцев здесь еще не видели. Первым на сенсацию отреагировал комендант штаба завесы матрос Матвей Лузанин. Он примчался на пароконной подводе, принадлежавшей госпиталю, захватив с собой станковый пулемет "Люис". Комендант посчитал, что гидроаэроплан без опознавательных знаков, английский или американский, залетел в Котлас по ошибке. Теперь не дать ему улететь обратно.
Но тревога оказалась напрасной. Когда гидроплан уже с выключенными моторами застыл у причала, распахнулась боковая дверца, показалась голова в кожаном летном шлеме. Комендант узнал его не сразу. Прилетевший во весь рот улыбался.
– Не ожидали?
– Мы думали вы на катере… За вами послали в Устюг.
– Теперь будем летать.
Уже через пять минут подошел заместитель командующего фронтом – командующий сухопутными и морскими силами Самойло. Начальники обменялись несколькими фразами. Увидев на подводе пулемет, Кедров подозвал коменданта.
– А "люис"-то зачем?
– А вдруг это не вы?
– Что ж, логично, – и командующий распорядился: – Сегодня же нарисуйте опознавательные знаки.
– Красное знамя?
– Красную звезду. Хотя… красное знамя… чем выше – тем виднее. – И приказание коменданту: – Пока мы будем совещаться, в штаб никого не пускать.
Начальники уединились до вечера.
– Какие новости?
– Начинать с плохих или с хороших?
– Тогда давайте, Александр Александрович, я вас обрадую. А потом вы будете докладывать в перемешку – плохие с хорошими.
Кедров из глубокого кармана френча достал бумагу, на которой ровным каллиграфическим почерком были написаны восемь предложений, каждое начиналось с красной строки.
– Вот что нам для победы дает Москва. Официально этот документ именуется так: "Основные людские и материальные резервы, предназначенные Восточному фронту".
– А нам?
– Это – нам. У нас ничего нет. А заморские мерзавцы уже пригнали в Архангельск три крейсера с приданными средствами и высадили более десяти тысяч иностранной сволочи. В Москве понимают, что это внушительная сила. А силу можно сломить только силой.
– Само собой, – согласился красный генерал.
– Итак, Москва нам дает следующее вооружение. Читаю по строчкам, как стихи:
Две зенитные батареи.
Батарею тяжелой артиллерии.
Отряд гидроаэропланов.
Второй подрывной поезд.
– Почему второй? Мы и первого еще не видели.
– Первый направляется к Плесецку в готовности к работе на всем участке северной магистрали.
– Далее, – продолжал перечислять командующий, – запоминайте. Вам доведется выступать на митингах. Лучшая агитация – предметная.
Поезд-мастерская.
Пятнадцать легковых и грузовых автомобилей.
Тридцать мотоциклов.
– Мотоциклы и легковые автомобили на Севере ни к чему. Лучше замените их на автомобили грузовые.
– Согласен, – с хрипотцой в голосе сказал командующий. – И за легковушки спасибо черноморским морякам. Смельчаки на катерах среди ночи перехватили транспорт. Он уже подходил к Новороссийску. Вооружение предназначалось союзникам, то есть грекам и французам.
– Да они же хреново воюют?
– Зато любят передвигаться с шиком. На легковых автомобилях. И чтоб рядом с офицером сидела дама.
– Они что – и француженок возят?
– А блудные Машки зачем?… Так что союзников и на Севере предостаточно. Будем бить, только кем? Людей у нас маловато: на одного бойца три интервента. И нам приказано готовиться к наступлению. Да, собственно, мы и без приказа перейдем в наступление. Не оставлять же врагу наше кровное? Если мы не отобьем, наши предки в гробу перевернутся…
– Москва и о кадрах позаботилась, – заверил Михаил Сергеевич. – Для Северного фронта формируются отряды рабочих в Москве, и Питер что-то подбросит. Без Питера не удержим Север. Надеемся на моряков Балтийского флота.
Несколько раз звонили в Вологду, был звонок из Петрограда. Товарищи вплотную занимались Северным фронтом.
Не заметили, как солнце спряталось за тополями. Вечер был теплый и влажный.
– Искупаться бы…
– Это – можно. Река – под окнами.
Вошел комендант. Молча поставил на стол два котелка перловой каши и на глиняной тарелке два ломтя овсяного хлеба и два кусочка сахара-рафинада.
– Товарищ Лузанин, щедрый у вас ужин, – с мягкой иронией заметил командующий.
– Для комсостава. Положено. Вам нельзя голодать – головами думаете.
Пододвигая котелок с кашей, заправленной говяжьим жиром, командующий распорядился:
– В одиннадцать тридцать совещание с командирами частей.
– Успеем ли окунуться?
– Вряд ли.
После ужина мечтали о прошлом. Повод был. На глаза попала довоенная газета теперь уже с фантастическими ценами на продукты.
Александр Александрович принялся читать: "Закуска. В 1912 году пуд мяса стоил 4 рубля 45 копеек. Это, Михаил Сергеевич, 16 килограмм. Пуд колбасы – 7 рублей, пуд сахара-рафинада, – кивнул на два кусочка, лежавшие на тарелке, – 3 рубля 75 копеек. Напоминаю: цены в расчете на пуд".
– Уж больно дешево. Даже не верится, – наливая из ведерного чайника кипяток, принесенный комендантом, – сомневался командующий.
– "Питие, – продолжал удивлять Александр Александрович. – 10 литров кваса – 90 копеек. 10 литров пива – один рубль 24 копейки". А теперь – внимание! 10 литров сорокаградусного спирта, то есть ведро водки в 1912 году стоило 90 копеек!!!
– А сколько в те годы получал, скажем, простой рабочий? – поинтересовался командующий.