– Не готов он к разведке, и точка! – не стал Беркут объяснять свое нежелание соглашаться с кандидатурой Арзамасцева. – Пойдете вы, Мальчевский, вы, Войтич, но лишь потому, что вы – местная, и что таково ваше желание; а еще – лейтенант Кремнев, с двумя бойцами. Он все же "разведка", ему виднее, что там и к чему. Ночью пойдете. Сейчас туман, мороза почти не ощущается, а значит, снег под ногами скрипеть не будет. Это важно. Собак немцы давно перестреляли, луны, судя по всему, не предвидится. Идеальная "ночь разведчика". Ищук!
– Здесь я, – возник тот из-за ширмы.
– Лейтенанта Кремнева сюда.
Лейтенант находился неподалеку. Буквально через две-три минуты он уже стоял перед капитаном.
– …Особое внимание обратить на огневые точки противника, на орудия и танкетки, – продолжил Беркут инструктаж уже в его присутствии. – Но, главное, попытайтесь взять языка.
– Разве нам уже понадобился язык? – удивленно пожал плечами Кремнев. Идти в разведку ему явно не хотелось. Ни теперь, ни когда-либо раньше "романтика линии фронта" его как разведчика не привлекала, и это огорчало Беркута, поверившего было, что перед ним истинный разведчик-профессионал.
– Не нам он понадобился, а генералу Мезенцеву.
– Тогда другое дело.
– Вчера днем в деревне наблюдалось скопление техники. Не исключено, что где-то там, возможно, на бывшем машинном дворе, находится склад горючего. Это очень важно выяснить. С горючим у немцев сейчас вообще трудновато. А уж доставлять его сюда для них – сплошная мука.
Несмотря на то, что сам Арзамасцев тоже попросился в разведку, в группу Кремнева комендант его так и не включил. Единственное, что он ему позволил, – довести группу до правого берега и засесть там, чтобы прикрывать, в случае неудачного рейда в село. При этом Беркут потребовал от ефрейтора дать слово чести, что попытки драпануть за линию фронта он не предпримет.
* * *
Пока разведчики отдыхали перед выходом на задание, Беркут, в сопровождении лейтенанта Глодова, осматривал северные рубежи своей скалисто-подземельной крепости. Он уже не впервые задавался вопросом: почему германцы до сих пор не бросили на это плато батальон пехоты при поддержке минометов и не загнали его гарнизон в штольни, чтобы затем довольно быстро выкурить оттуда?
Объяснений напрашивалось несколько: то ли немцы попросту не имели под рукой лишнего батальона, ибо все боеспособные части уже переброшены на тот берег реки; то ли мешали туманы и снегопады, не позволявшие противнику ни должным образом оценить угрозу, исходившую от засевшей в их тылу горстки красноармейцев, – ведь мирились же они все эти годы с существованием в их тылу довольно больших партизанских отрядов, и даже целых соединений.
Но теперь он все больше склонялся к мысли, что помог ему продержаться не кто иной, как гауптман Ганке. После его доклада о том, что с группой окруженцев покончено, в немецких штабах теперь уже не могли, или не желали, понимать, что тут в действительности происходит.
– Как думаете, капитан, сколько дней нам еще удастся продержаться здесь? – спросил Глодов, когда они приблизились к руинам цеха каменотесов, у которого все еще валялись незавершенные каменные блоки, балки перекрытия для каменных крестов да заготовки для надгробий.
– Теперь все зависит от противника. Если он и дальше особого значения придавать нам не будет, то еще, как минимум, дня три. Имею в виду на поверхности. И не менее недели – в катакомбах.
– Предполагаете, что сумеем продержаться целую неделю?
– Если сумеем создать достаточный запас еды и боеприпасов, то и дольше. По законам войны, мы уже должны были бы уйти туда, сузив наземный участок обороны до небольшого клочка побережья по обе стороны косы. Но ведь остались-то мы здесь не для того, чтобы выживать самим, а чтобы не давать жить врагам.
– И вовремя ударить с тыла, когда наши пойдут в наступление, – задумчиво поддержал коменданта Глодов. – Признаться, в подобной ситуации мне приходится быть впервые. До этого – обычная передовая, переформирование в ближних тылах…
Их беседа была прервана появлением Кобзача. Заметно исхудавший, давно не бритый, старшина становился все меньше похожим на солдата и все больше – на местного, камнереченского отшельника. И был он явно встревожен.
– Только что с двумя своими хлопцами по ничейной проползал, – сообщил он. – К немцам прибывает подкрепление. На моих глазах появилось три грузовика с солдатами. На одном из них – русские. То ли полицаи, то ли из этих, которые при генерале Власове состоят.
– Три машины – не то подкрепление, из-за которого стоит портить себе нервы, – хладнокровно заметил Беркут. – Но оно должно настораживать. Вполне вероятно, что уже завтра противник попытается прочесывать нашу монашескую пустынь.
– К тому же прибавьте два орудия, которые они притащили с собой.
– Это уже посерьезнее. На таких каменьях, при взрывах, больше солдат гибнет от щебня, нежели от осколков снаряда.
– Лучше бы их сразу же уничтожить, – мечтательно признал старшина. – Но только попробуй подберись к ним!
– Может, отменим поход на тот берег и бросим группу сюда, прощупать пополнение? – загорелся этой мыслью Глодов. – Тем более что, если в деревне поймут, что "языка" взяла наша группа, могут двинуться сюда, на усмирение.
– Именно так мы и поступили бы, если бы не существовало приказа генерала. В штабе дивизии уже ждут наших разведданных. Этим все и оправдывается.
Лейтенант растерянно развел руками:
– Понятно, что с генералом лучше не спорить.
– Старшина, обойдите заставы и прикажите бойцам держаться поближе к таким укрытиям, где можно спасаться от осколков, то есть к пещерам, гротам, каменным навесам, руинам… К ночи все заставы отвести ко второму валу и предельно усилить бдительность.
4
Уже возвращаясь в Каменоречье с "языком" – рослым, костлявым унтер-офицером, Кремнев не раз благодарил судьбу, что в составе группы оказалась Калина.
Со стороны реки немцы выставили довольно плотный заслон – с пулеметными точками, засадами и бродячими заставами. Однако Войтич сумела подвести их к узкому, подползающему к самой реке оврагу, и по нему группа метров на сто углубилась в деревню, не встретив на своем пути ни одной души.
Оказавшись в центре села, девушка сначала повела лейтенанта к большой, довольно просторной хате, в которой обитал древний, но еще довольно бойкий старик, бывший объездчик.
Любчич – как он представился Кремневу, словно бы только и ждал их появления. Случилось так, что какой-то немецкий офицер заставил Любчича сопровождать его при расквартировании вновь прибывших солдат. Воспользовавшись этим, бывший колхозный объездчик высмотрел у врага все, что только можно было. Он знал, где квартируют офицеры, где стоят их машины и две танкетки. А еще сообщил, что чудом уцелевшую школу немцы превратили в казарму.
Поблагодарив его, Войтич и лейтенант тотчас же увели группу к школе.
– Теперь вы понимаете, товарищ капитан, что в разведку я могла идти одна? – самодовольно молвила девушка.
– Теперь – да.
Сняв ударом ножа часового, Исмаилов, слывший у лейтенанта спецом по "снятию", облачился в его шубу, реквизированную немцами, очевидно, у какого-то ночного сторожа, а еще минут через десять им удалось повалить и связать унтер-офицера, наверное, возвращавшегося в казарму от какой-то молодки. Был он в это время основательно навеселе, и даже когда, захватив его за ворот, Исмаилов приставил к горлу финку, унтер, казалось, ничего толком не понял, восприняв случившееся чуть ли не как глупую выходку "своего" часового.
Первыми – оттаскивая убитого – отходили в сторону реки Кремнев и Исмаилов. Володчук и Мальчевский тащили пленного. Калина и Арзамасцев прикрывали их, при этом девушка успевала заметать "веничком" следы, благо, что снежный наст выдался крепким, и все пространство между школой и оврагом было покрыто ледяной коркой.
Дойдя до крутого изгиба, группа остановилась. Впереди, у моста, послышались голоса патрульных, и Кремнев решил переждать, пока они пройдут мост и удалятся.
– Послушай, овраг этот тянется до конца села? – опустился рядом с Калиной, на полуприсыпанный снегом куст, Арзамасцев.
– А потом уводит влево, за село, до самого леса. Там он, правда, помельче.
– Так здесь рядом лес? – оживилась партизанская душа ефрейтора. – Настоящий, большой лес?
– Не то чтобы большой, но густой, еловый, разбросанный по склонам каньона и большой каменистой долины…
– Постой, – вдруг спохватилась Войтич. – Ты чего это?
– Значит, километра два можно пройти по нему, не опасаясь немцев? – продолжал думать о чем-то своем Арзамасцев. – Знать бы, сколько до линии фронта.
– Останавливаться в лесах они не любят – это уж точно. Кстати, лес этот у нас Ведьмацким зовут. Слишком часто блуждают в нем.
– Но тянется он в сторону передовой? Туда, на юг?
– В сторону… Постой, что это ты вдруг так заинтересовался оврагом, лесом и передовой?
– Из любопытства.
– Не темни. За линию рвануть собрался? Прямо говори, не выдам.
– Я здесь оказался случайно. Никто меня в гарнизон этого сумасшедшего капитана не определял. Достаточно того, что я с ним по ту сторону фронта намучился. Где он только взялся на мою голову. Мы-то ведь прибыли сюда…
– Знаю, все знаю. Вынужденная посадка самолета. Случайная машина с боеприпасами и харчами, которая, вместо тыла, шла на передовую… – полушепотом протараторила Калина. – Только ты вот что, червь лагерная, капитана своего оплевывать не смей. Он-то среди вас всех, может быть, и есть тот, единственный настоящий солдат. Не в пример всем вам, остальным, кого судьба загнала в каменореченские подземелья.