Оба радиста должны держать в полной готовности свои аппараты; они могут спать до 24 часов, а потом сменят телефонистов. Ефрейтор, ведающий канцелярией, должен подготовить все документы, донесения, дневник и прежде всего секретные материалы для уничтожения в самом крайнем случае!
- Я уже распорядился, господин обер-лейтенант! - усердствует Безе. - Кроме того, я приказал погрузить продовольствие, весь личный багаж, все снаряжение, в общем, весь хлам на грузовик. Так что, если понадобится, мы можем через пять минут смываться!
Теперь Виссе благодарен Безе за то, что тот избавил его от мелочей, и он может полностью посвятить себя основной задаче.
Безе потеет, жутко ругается по-тирольски, рассказывает грязные анекдоты, он вошел в раж и непрерывно заставляет людей что-то делать, чтобы у них не было времени раздумывать и предаваться ненужным мыслям.
Виссе снова внимательно изучает карту, запоминает каждую дорогу, каждый ручей, самый маленький поселок в радиусе тридцати километров.
И тут начинают без умолку трещать оба телефонных аппарата. Телефонист не успевает записывать приказы и сообщения. Он повторяет вслух то, что слышит, и Виссе помогает ему стенографировать донесения.
Позже Виссе на короткое время ложится: хочет заставить себя поспать часа два.
Его тело ноет, словно разбитое, но мозг работает вовсю и нервы так напряжены, что ему не уснуть. То, что он хочет спать и не может, вызывает у него ожесточение и еще больше действует на нервы. Каждые четверть часа, когда он наконец чувствует, что засыпает, заявляет о себе мочевой пузырь, и Виссе в бешенстве выбегает из бункера в ледяную ночь.
А с двадцати трех часов все попытки стали тщетны. Через час он уже не знает, кто звонил, и кто о чем его просил: о самоходно-артиллерийской установке или о тяжелом бомбардировщике. Словно он, по крайней мере, командующий группой войск - от него требуют все! Генерал Пфеффер, командир 297-й пехотной дивизии, тоже берется за телефонную трубку:
- Скажите, у вас там Иван уже как-нибудь проявился? У меня пока ничего не происходит! Разве что несколько пулеметов устроили трескотню, а в остальном у Ивана тишина.
- У нас кое-что происходит, господин генерал! Я тут спарил один аппарат с теми, что стоят в штабном бункере, и поэтому одновременно с ними слышу, что передают полки и более мелкие подразделения.
- И что же вы слышите, господин Виссе, вас ведь так зовут?
- Так точно, господин генерал. С участка саперного батальона докладывает майор Мораро!..
- Старый разбойник!
- Так точно, господин генерал! Он докладывает, что русские проводят свои подготовительные работы к наступлению без всяких мер предосторожности!
- Похоже, Иван лучше знает, что происходит у нас, чем мы сами!
- Так точно, господин генерал! Майор передает, что перед его позициями воздух наполнен гулом моторов тягачей и лязганьем танковых гусениц!..
- Черт побери, очень поэтично!
- В передних траншеях даже отчетливо слышны крики команд, отдаваемых комиссарами и офицерами!
- От оранья толку мало, это мы знаем по себе!
- За высотками русские едут с дальним светом фар. Отдельные моторизованные части проезжают так близко от наших позиций, что светом своих прожекторов освещают наши окопы!
- Потрясающе! Наверное, у некоторых господ, которые поближе к переднему краю, уже штаны полны от страха!
- Перед нашим артиллерийским полком у русских все выглядит, как на долгой стройке, где работают по аккордной системе. Все беспрепятственно разъезжают и бегают взад-вперед, офицеры орут что есть мочи, подъезжают "Катюши", и ночь светла от прожекторов!
- И вы можете спокойно там сидеть и все это наблюдать?
- Я сам артиллерист, господин генерал, и знаю, что продолжающиеся огневые налеты сконцентрированных сил артиллерии разбивают такие исходные позиции или, по крайней мере, сильно ослабляют!
- Почему же вы, черт возьми, не передадите им по радио?
- Три дивизиона нашей артиллерии очень удалены друг от друга. У нас только легкие орудия и к тому же так мало боеприпасов, что мы должны экономить их для атаки.
- Да, печально все это выглядит - смотреть, как противник совершенно спокойно точит нож, чтобы перерезать нам глотку! А что же наши славные люфтваффе!
- Предсказан туман.
- Черт побери, сейчас-то вполне ясная видимость!
- Отдельные самолеты находятся в воздухе, господин генерал!
- Да, несколько старых "Мельниц" там барахтаются и каждые полчаса сносят по яичку. Несколько дней назад они не прекращая бомбили Сталинград, в седьмой раз переворачивая там каждый булыжник, а теперь, когда они необходимы здесь… Тошнит от всего этого. Да, так спасибо вам, и спокойной ночи. Люблю ночью немножко поболтать, когда бессонница одолевает!
- Господин генерал, господин генерал! - кричит Виссе в трубку.
- Да, в чем дело, молодой человек?
- Могу ли я еще раз попросить господина генерала, если потребует положение…
- Помочь вам и сыграть роль пожарных. Сделаю, мой мальчик, будь спокоен, пусть Иван почувствует, что старый перец - еще острая приправа! Спокойной ночи, и с Богом!
- Господин обер-лейтенант!
- Что случилось? - бурчит Виссе. Он только что чуть было не уснул.
- Если вы еще не спите, господин обер-лейтенант, господин генерал просит вас пожаловать в штабной бункер.
- Скажите, что я тотчас буду!
У телефона дежурит Зелльнер. Он рисует человечков, домики и голых женщин в блокноте для донесений, который быстро прячет от Виссе.
- Все важные звонки переводите для меня на штабной бункер!
- Слушаюсь, господин обер-лейтенант.
Кодряну и Станческу работают с большим напряжением.
Генерал лежит на покрытой грубошерстным одеялом походной койке и курит.
Когда входит Виссе, он поднимает голову: под глазами залегли глубокие тени. Постанывая, он выпрямляется и опирается тяжелым туловищем о стол. Он говорит с обер-лейтенантом по-румынски, хотя знает, что тот не владеет языком, и, кажется, недоволен тем, что его не понимают.
Генерал симпатизирует молодому обер-лейтенанту, хотя в голосе его звучат раскаты грома. Он слегка приподнимает парализованную правую кисть, сдержанно стонет.
Гневно подавляет он жалкую слабость тела. Несломленный дух, бушующий в дряхлой оболочке.
Заметно стараясь смягчить речь генерала и как бы отстраниться от нее, майор переводит:
- Господин генерал хочет узнать, господин Виссе, известно ли Вам, что некоторые господа, среди них высшие немецкие офицеры, изволят называть своих румынских союзников свинарями или свинопасами?
Обер-лейтенант поражен, но очень быстро справляется со своей растерянностью.
- Передайте, пожалуйста, господину генералу, что мне об этом ничего не известно, - тоном суровой отповеди готов ответить Виссе. Татарану опережает его, говорит по-немецки.
- Офицеры моей дивизии за спиной подвергались подобным оскорблениям со стороны немецких союзников. У меня есть свидетели! - отрезает он Виссе путь к любым оправданиям или возражениям.
Они словно решили помериться силами. Элегантная форма генерала измята и испачкана сигаретным пеплом. Сочувствие, которое сдавливает Виссе горло, душит любые возражения.
- Вы разрешите, господин генерал? - Виссе берет свой платок и счищает пепел с мундира на груди генерала. "Черт возьми, что я делаю, - соображает он слишком поздно. - Я как офицер потерял лицо".
Прошу вас меня извинить, господин генерал! - заикаясь произносит он.
Генерал улыбается.
- Благодарю вас! - он вытирает рот, поправляет свой мундир, выпрямляется, подбирается и кивает Виссе.
Не показной надменностью, а именно этой маленькой неловкостью совсем молодого человека, в которой проявились признание и почтение к более старшему по возрасту человеку и более высокому по званию офицеру, Виссе завоевал уважение, симпатию и доверие генерала и, совершенно очевидно, присутствующих румынских офицеров.
- Ни дивизион самоходных артиллерийских орудий, ни зенитный еще не прибыли! - снова переводит майор Биндер.
- Я еще раз обращусь с запросом, господин генерал!
- Да что уж там! Они давно должны были быть здесь! - Генерал смотрит на карманные часы Кодряну, которые лежат на столе и громко тикают. - Уже четыре часа сорок семь минут! - Татарану опускает голову, чтобы сосредоточиться, прежде чем он вновь посмотрит на них и начнется разнос.
Я нахожу, что настало время ясно осознать, что произойдет, ибо пока ничего не происходит, и принять некоторые решения! - при этом он смотрит на Виссе.
Я друг и почитатель Германии! Мы уже привыкли видеть, как германский вермахт на Востоке наносит превосходящим силам противника неожиданные, молниеносные удары и добивается блестящих побед. Вязьма, Брянск и весной Харьков - это были великолепные битвы на уничтожение противника.
Хотя Советы для своего наступления в районе Сталинграда собрали восемь армий, немецкое командование сухопутных войск все же выставило четыре армии - две румынские и две немецкие элитные армии: 4-ю танковую и 6-ю.
Итак, отнюдь не такое уж пугающее соотношение сил, особенно если учесть, что генерал-фельдмаршал фон Манштейн в Керчи со своими шестью немецкими и румынскими дивизиями не только сумел укрепить свои позиции против двадцати русских, но и при троекратно превосходящих силах противника сумел развить наступление и завоевать полуостров.
Он также умел правильно и успешно использовать румын.