Юзеф часто спрашивал себя, надо ли было так поступать. По ночам перед ним возникали картины последнего боя, силуэт Дороты у двери, опущенный ствол его автомата…
Старый Коваль воспринял весть о возвращении сына как неожиданный подарок судьбы: он был уверен, что отряд полностью уничтожен. Партизан разместили у самых проверенных людей. Юзефа определили к Вигеру. Ослабевший от недавних лишений, он лежал в тайнике, который соорудил для него лесничий, борясь с жестокой лихорадкой. Но надежда не покидала его. Он ждал. И дождался этого дня! С востока стали доноситься звуки далекой артиллерийской канонады. Они росли, ширились, приближались, набирали мощь. Вот уже начали звенеть стекла в окнах…
- Фронт, - сказал лесничий и снял шапку.
- Фронт, - тихо ответил Юзеф.
Они оба стояли перед домом, несмотря на мороз, с непокрытыми головами и слушали. Началось советское наступление.
14
Атака захлебывалась, минометы сыпали минами, взрывы испестрили снежную белизну черными оспинами. По дороге мимо разрушенного двора ползли раненые. Когда разрывы приближались к дому, люди беспомощно распластывались на земле, осколки стучали по кирпичным стенам, оставляя на них красные, будто кровавые, отметины. Было ясно, что на этот раз сопротивление гитлеровцев сломить не удастся. Цепь залегла в снегу.
Рыбецкий, не обращая внимания на огонь, высунулся из-за стены. Бинокль дрожал в его руке. Наконец он опустил его.
- Передай приказ, - сказал он начальнику штаба, - отойти на исходные позиции.
- Отойти? - В голосе поручника Котьвина прозвучало удивление.
- Ты что, оглох?
- Что я должен доложить в полк?
Поручник внимательно смотрел на командира батальона. Сегодня выдался тяжелый день. Телефон звонил не умолкая. На том конце провода требовали только одного: вперед. Сильное сопротивление? Вперед… Мало артиллерии? Вперед… Потери? Вперед…
С утра атаковали опушку леса, роты три раза поднимались и три раза откатывались назад, оставляя на снежном поле неподвижные тела убитых. Немцы прочно засели в земляных укреплениях и плотным прицельным огнем обстреливали поляну. А идти вперед надо…
Лаконично и доходчиво объяснил необходимость этого людям Антони Коваль. Когда Рыбецкий собрал офицеров на совещание, сразу же посыпались просьбы о поддержке артиллерией и огнем минометов, о пополнении людьми. Знали, что у командира батальона ничего нет, но просили для успокоения совести. Именно в тот момент Антони открыл полевую сумку, вытащил сложенную вчетверо школьную карту.
- Посмотрите, - сказал он, указывая концом карандаша, - вот здесь Берлин, Одер, здесь мы… Все Поморье держит Гитлер. А наше направление ведет сюда. - Конец карандаша двинулся к морю.
Что можно добавить? Советские войска вышли к Одеру уже в конце января, и над их флангом вплоть до Гданьска нависли немцы. Поэтому надо наступать, несмотря на то что артиллерия отстает. Необходимо выйти к морю. Любой ценой - к морю.
- А ты почему не стреляешь? - Рыбецкий обратился к румяному коренастому подпоручнику-артиллеристу. - Там гибнут люди.
- Почему не стреляю? - вздохнул артиллерист. - Потому, что израсходовал почти всю дневную норму.
- Будь человеком, прикрой хоть немного отход.
- Немного могу, - согласился артиллерист и взял в руки телефонную трубку.
Минуту спустя между деревьями начали вздыматься султаны разрывов.
- Хотя бы зацепиться за этот проклятый лес! - Рыбецкий ударил кулаком по ящику, на котором лежала карта.
- Надо двинуть Сергея, - предложил Коваль.
- Надо, - согласился Рыбецкий. - Пусть попробует прямой наводкой, и тогда увидим.
- Пойду к ним. - Антони встал, поправил ремень. Орудия стояли неподалеку, укрытые в молодом леске.
Подпоручник Сергей Лисович любил порядок. Расчеты окопались, возле каждой пушки лежали снаряды. Командир батареи то нетерпеливо вышагивал взад и вперед, то останавливался под деревом, на котором сидел наблюдатель, то подходил к расчетам. Он знал, что его держали для самой трудной минуты. Мысль об этом вызывала удовлетворение, но одновременно и пугала его. Боялся не за себя: воевал от начала войны и, видимо, был удачливым: смерть обходила его стороной. Он беспокоился о людях. Вел батарею от Вислы, у него были хорошие артиллеристы, неплохие кони и безотказные пушки. Во время наступления на Варшаву он не имел потерь, до Быдгощи дошел тоже неплохо. А теперь придется драться до последнего… Уверенность в этом росла в нем с каждой минутой.
- Ситуация вам известна. - Коваль посмотрел на Сергея, как бы желая убедиться, слушал ли тот с достаточным вниманием. - Вы наша главная огневая сила. Роты залегли, не могут подняться под пулеметным огнем, а значит…
- Понимаю, - Лисович кивнул головой, - значит, прямой наводкой?
- Вот именно.
- По дзотам?
- Да. Прямо по амбразурам.
- Успеем ли хоть раз выстрелить? Наступать на дзоты по полю…
- Все зависит от вас.
Сергей глубоко затянулся табачным дымом, бросил окурок под ноги, затоптал его. Сдвинул шапку на затылок.
- Пойду посмотрю…
Через пару минут расчеты уже выкатывали орудия.
Коваль подошел к первому. Командир орудия, рослый детина с большими усами, посмотрел на Антони:
- Гражданин поручник, вы идете с нами?
- Да.
- Мы сами управимся.
- Пройду немного. Людей укрыть за щитком, снарядов - сколько унесете. В кустах покажу вам цель.
Вначале все шло гладко. Снегу было мало, земля промерзла, и орудие шло хорошо. Однако возле кустов оно вдруг прочно застряло.
- Надо бы потянуть, - с отчаянием в голосе проговорил один из артиллеристов.
Смотрели друг на друга, понимая, что только жидкие ветви кустов заслоняли их от немецких пулеметов. Никому не хотелось покидать свое пусть относительное, но все же укрытие. И тогда Антони вышел вперед. Так у них было всегда. Либо он, либо Рыбецкий выходили вперед, чтобы легче было подняться остальным. И теперь, когда он взял трос, возле него появился худенький молодой артиллерист. И тут же другие… Хрустел смерзшийся снег, трещали кусты. Антони кивнул командиру орудия, и они двинулись к краю зарослей. Коваль указал цель. На опушке леса среди молодых деревьев виднелся маленький пригорок. Разрывы мин разворотили землю, изуродовали деревья.
- Вон то черное пятно? - спросил командир орудия. - Смотри лучше. Видишь срезанное дерево?
- Вижу.
- Два пальца влево - амбразура дзота.
- Там есть еще что-то.
- Черт возьми! Ничего.
- Надо быть до конца уверенным и уничтожить с первого выстрела, - сказал капрал, - иначе храни нас матка боска Остробрамска.
- Молиться будешь потом, а сейчас надо стрелять.
Над полем косо взметнулись несколько ракет, батареи накрыли снарядами передний край обороны немцев, снова застучали пулеметы. Расчет выкатил орудие из кустов, быстро развел лафет, щелкнул замок. Наводил сам командир орудия. В щит ударил осколок, а он спокойно манипулировал прицельным приспособлением. Раздался звон в ушах, сошники лафета сильно врезались в землю, снова лязг замка - и выстрел. Рядом стреляли другие орудия, торопливо, как бы соревнуясь с пулеметами. Пули взрывали землю, разворачивали кочки. Наводчик махнул рукой, подскочили артиллеристы и передвинули орудие влево. Снова последовали быстрые выстрелы. Видимо, попали, так как пехотинцы уже поднимались в атаку.
Антони почувствовал огромную усталость. Вытер лицо рукавом, сел прямо на снег. Трещали автоматы, пулеметы били резко, лихорадочно. Ничего не было видно, но пехота, судя по всему, уже достигла опушки леса. Неожиданно послышался треск сучьев: через кусты продирался какой-то солдат, без шапки, лицо искривлено гримасой.
- Все, - прохрипел он, - все…
- Что случилось? - вскочил Антони.
- Там… - Солдат показал рукой назад.
- Из расчета первого орудия, - запинаясь, произнес капрал.
Погибли… Пушка стояла, слегка наклонившись набок. Взрывом мины дальше других отбросило хорунжего Вавжонкевича. Капрал Михаляк как будто уснул: маленький кусочек металла попал ему в висок. Возле орудия стонали двое раненых. Артиллеристы в тяжелом молчании отнесли их в кусты, подобрали убитых.
Оставшийся в живых немного успокоился. Он говорил быстро, заикаясь:
- Один раз выстрелили… Только раз. И сразу же нас засекли… Хорунжий приказал заряжать, и тут разорвалась мина.
Коваль кивнул головой и отправился краем кустов к другим орудиям. Потери были большими. Тяжело ранило Лисовича, половина расчетов вышла из строя, уничтожена четвертая пушка.
- Раздолбали нашу батарею, - с отчаянием сказал хорунжий Лукша. Губы его дрожали. - Такие потери…
- В стрелковых ротах уже давно осталась только половина боеспособных штыков, - резко прервал его Коваль. Старался быть суровым. Жалко людей, это правда, но плачем делу не поможешь. - Принимай командование. У тебя еще есть две пушки, окопайтесь хорошенько…
Антони посмотрел на поле. Пехота вела бой уже на опушке леса. Теперь пора в штаб.
- Не очень продвинулись. - Котьвин скривился, как будто у него болели зубы. - Захватили один дзот и кусочек леса.
- Потери?
- Большие. Бытневский погиб, Сушко потерял заместителя, а Лизьенко - командира взвода. Вот донесения.
Антони выругался. Триста метров за день боя, а людей потеряли, как при освобождении целого города.
- Где командир?
- Пошел с пехотинцами.
- Что теперь будем делать?
- Ночью поправим положение, а утром снова попробуем. А как дела у артиллеристов?
- Тоже трудно… - Антони рассказал начальнику штаба о батарее Лисовича.