- Воистину французы сохраняют склонность к шутке при любых обстоятельствах, - резюмировал майор Пуликен. - И это помогает им выживать. Генерал Пети рассказал мне, как боши хотели задобрить парижан: привезли из Австрии и торжественно погребли во Дворце Инвалидов прах сына Наполеона - герцога Рейхштадтского. И тогда по голодному Парижу сразу же полетела из уст в уста острота; "Мы ждали мяса, а нам привезли костей".
Даже сдержанный Друзенков не утерпел, расхохотался со всеми. "Ну и французы, веселый народ!" - подумал он, а вслух сказал:
- Теперь можете и обо мне сказать: мы ждали мяса, а он привез нам меха.
- Что, уже можно переодеваться? - спросил Пуликен.
- Да, вас ожидает каптенармус Катя Иванова, у которой подберете, себе утепленную одежду.
- А она ничего? - полюбопытствовал лейтенант Дервиль.
- Одежда? Высшего качества.
- Нет-нет, Катя Иванова?
- Ах, сержант… Сами увидите.
В каптерку надо было идти по узкому полутемному коридору, которым отделялась спальная часть казармы от служебной.
Дервиль - обладатель горячего сердца - очень хотел быть первым в очереди на получение зимнего русского обмундирования. И это ему удалось. Взглянув на сержанта Катю - круглолицую, белокурую, с озорными светло-голубыми глазами, - он щегольски щелкнул каблуками, взял под козырек, представился.
Иванова улыбнулась, сверкнув ровными бело-мраморными зубами. Увидев, что за Дервилем уже толпятся такие же галантно-учтивые французские парни, она скороговоркой, по-волжски окая, затараторила:
- Товарищи-господа, прошу соблюдать дисциплину, в порядке живой очереди получать, примерять, подбирать обувь, одежду да побыстрей поворачиваться, время уже позднее, - она бросила на Дервиля пристальный взгляд, привычно определяя, какой размер обмундирования ему подойдет, - время уже позднее, пора ужинать, пойдем кушать.
Где-то замешкался переводчик Шик, летчики ничего не поняли из сказанного Катей, но Дервиль уловил слово "кушать".
- Кушетт? - переспросил он.
- Кушать, кушать, - улыбчиво ответила Иванова и сунула ему охапку вещей - унты, меховые брюки, куртку, шапку, перчатки.
Дервиль сразу оживился.
- Кушетт, кушетт, кушетт! - нараспев повторял про себя Дервиль, по очереди натягивая на себя унты, куртку, шапку.
Он понял, что ему все подходит в аккурат. Видела это и Катя. И она немало удивлялась тому, что лейтенант без конца просил дать ему обмундирование то на размер больше, то на размер меньше, отложив нужное в сторонку. Дервиль, занимаясь примеркой, явно ожидал, пока пройдет вся очередь.
А его товарищи, получив вещи, как сговорились, рассыпались перед каптенармусом бесконечными комплиментами, что бесило Дервиля.
- Что-то вы начали заговариваться, проходите быстpee! - не выдержал он.
- А ты чего прикипел к этому месту? - спросил Прециози.
- Не видишь, у меня фигура нестандартная, нужен особый размер одежды.
- Выбирать наедине с Катей, что ли?
- А это уж как богу будет угодно.
- Душе твоей, поди-ка, угодно?..
Иванова ничего не понимала из перепалки, но чувствовала, что речь идет о ней. "И что этот долговязый вбил себе в голову?" - подумала о Дервиле.
Наконец, летчики, взяв полученное имущество, ушли в казарму. Оставался только Дервиль, делая вид, что не может застегнуть пуговицу на куртке.
Катя надела ватник, захлопнула дверь каптерки, закрыла ее на замок.
- Ухожу кушать, - сказала на ходу и направилась к выходу.
- Кушетт, кушетт - хорошо, Катя! - вслед за ней кинулся Дервиль, взвалив на себя все свои вещи.
Девушка, обутая в валенки, бодро шагала по снежному насту, раскраснелась-разрумянилась на крепком морозе, а Дервиль семенил за ней в тонких лакированных туфельках, грея себя тайной надеждой, что за все страдания последнего дня будет вознагражден девичьей лаской, любовью. Ведь по-французски "кушетт" - кровать. А если двое не знают языка друг друга, порой достаточно одного слова, чтобы объясниться. Так думал Дервиль, имевший опыт общения с женщинами во Франции и ближневосточных странах.
Как носильщик, с огромным узлом за спиной, он проследовал за Катей в какой-то переулок на окраине города. У черной покосившейся калитки Иванова остановилась, поблагодарила Дервиля за то, что проводил ее, и сказала, сопровождая слова весьма выразительным жестом: "Бегу ужинать, кушать".
Дервиль, казалось, так и сел в снег с раскрытым от разочарования ртом. Только теперь до него дошло, что "кушать" по-русски означает "есть". Только теперь стала ясна безнадежность его вожделенных мечтаний.
Всякого он успел повидать, скитаясь по белу свету, но, чтобы попасть впросак с русским сержантом Катей, такое не могло и присниться. "В казарму теперь хоть не иди - засмеют!" - зло подумал. И действительно, не успел переступить порог и сбросить ношу, как под общий хохот раздался громкий голос Прециози:
- Возвращение блудного сына, то бишь Наполеона, после поражения в России…
Казарма имела центральное отопление, однако температура выше двенадцати-тринадцати градусов в ней не поднималась, потому что в топки котелен бросали не уголь, а дрова. Уже с первого подъема "нормандцы" поняли, что самым тяжелым в их новой жизни будет пробуждение. После теплой Франции и жаркой Африки вылезать из-под одеял в холодной казарме, казалось, было выше их сил. Особенно страдал маркиз Ролан де ля Пуап, баловень жизни. Но надо отдать должное: именно он нашел в себе мужество первым выскользнуть из-под двух солдатских одеял, размяться и загреметь умывальником в туалетной комнате.
За ним потянулись остальные. Что же касается майора Пуликена, лейтенанта де Панжа, Стаковича, Шика и Лебединского, то можно было подумать, что они вовсе не ложились спать: в командирской комнате, обложившись инструкциями, методическими пособиями, словарями, усердно занимались переводом летно-технической документации с русского на французский. Им помогал Друзенков. Дело мало-помалу двигалось, благо в авиационной терминологии много слов французского происхождения или же просто ставших интернациональными: фюзеляж, лонжерон, мотор, капот, шасси, киль, элерон, пропеллер, бензин… Перво-наперво переводили самые необходимые главы из наставления по производству полетов. Общие теоретические занятия было трудно проводить лишь с помощью Стаковича и Шика. Правда, некоторую документацию обещал генерал Пети. Вскоре он сдержал слово - переслал на французском языке описание штурмовика Ил-2. Но о нем никто в эскадрилье и слышать не хотел: все мечтали о штурвале истребителя.
Друзенков направился к командиру авиабригады:
- Мы управимся с переводами в кратчайший срок, но нам нужно точно знать, что именно переводить.
- Как это понимать?
- Дайте возможность французам выбрать себе самолет, на котором они захотят летать. Тогда будем знать, какая потребуется специальная литература.
- Дельное предложение. Завтра же устроим нашим гостям выставку всей имеющейся у нас техники. Смотрины, так сказать.
Когда Друзенков сообщил об этом "нормандцам", они обрадованно, как дети, бросились в пляс, начали петь.
Их можно было понять: боевой самолет - единственное, чем могли они утешиться в данной ситуации.
Утром французские летчики и механики, одетые в добротное зимнее обмундирование, с замирающими от волнения сердцами проследовали на аэродром. Их взорам предстали три советских истребителя Як-1.
- Советское правительство готово предоставить вам "харрикейны", "спитфайры", Як-1. Какой самолет выберете, такими и будет вооружена эскадрилья, - сказал Друзенков.
- Выбор большой, - ответил Пуликен. - Вот только о "яке" мало знаем, хотя внешне - красавец.
Шик, переводя его слова, вперил взгляд в Як-1. Все знали, что он учился на пилота, понимал толк в авиационной технике, к тому же обладал утонченным чувством гармонии.
"Неспроста он уставился на эту машину", - подумал Жозеф и пошел к "яку". Самолет, действительно, отличался совершенством форм, четкостью, изяществом линий. Именно этим он привлек к себе внимание всех членов эскадрильи. Почтительность ко всему красивому - национальная черта французов. Естественно, в таком серьезном деле, как выбор боевого самолета, она не могла не сказаться.
- Уж если выбирать, - бросил на ходу Дервиль, - то как женщину: самую лучшую.
- Ты здесь уже одну выбрал, только полеты не состоялись, - кольнул его Литольф.
- Не та была погода, - попробовал отшутиться Раймон.
- Конечно, не та: слишком морозная…
- Ладно, хватит перепалок, - вмешался Пуликен, - давайте серьезно решать, на каком самолете остановимся.
- По внешнему виду самый привлекательный "як", - сказал Ролан де ля Пуап. - Но надо, как говорится, посмотреть коню в зубы да испытать его на ходу.
Маркиз де ля Пуап еще в далекой Франции увлекался конным спортом, был неплохим наездником. С той поры много воды утекло, а привычка "смотреть коню в зубы" осталась.
Что касается этих самых "зубов", то сравнивать было с чем.
Русские техники самолетов через переводчика объяснили: Як-1 - смешанной конструкции - имеет вес 2660 килограммов, скорость - 580 километров в час. Эти данные лучше, чем у "Харрикейна" и "Спитфайра". В воздушном бою чем машина легче, тем маневренное, больше боеприпасов можно взять на борт. А если еще и скорость приличная, тогда о чем говорить - другого самолета не надо. Французы жаждали драться, а не просто утюжить воздух. И по тактико-техническим данным их больше устраивал Як-1.
На том и порешили.
- Когда же испробуем его в воздухе? - спросил Литольф.
- Всему свое время, - урезонил Пуликен.