Со стороны советского командования никаких возражений и задержек не последовало. Наоборот, было обещано уже завтра прислать Ли-2 - для переброски отпускников в Москву. Оттуда на Родину они будут добираться через Тегеран.
Счастливцы впопыхах собирали чемоданы. Брали самое необходимое, остальное - утепленные сапоги, свитера, куртки - поручали на хранение остающимся.
К ужину официантки по-праздничному сервировали столы, украсили столовую сосновыми ветками и плакатами: "Слава старичкам!", "Хорошего отпуска!", "Счастливого возвращения в полк!".
К прощальному торжеству прилетел Георгий Нефедович Захаров.
Генерал был чем-то сильно озабочен. Вместо того чтобы направиться к своему почетному месту во главе стола, он позвал Пуйяда в уединенную комнату; там они с глазу на глаз о чем-то поговорили.
Комполка вышел сосредоточенным, собранным. Когда его видели таким, знали: произошло что-то очень важное.
- Всех отпускников, - сказал он твердо, решительным голосом, - приглашаю пройти со мной в ельник. Есть разговор.
Ничего не понимая, счастливцы - Альбер, Риссо, де ля Пуап, Лоран, Мурье, Муане, Монье, Сент-Фалль, Жаннель, Соваж, де Панж и Лебединский двинулись за подполковником.
- Может, Францию снова сдали бошам? - успел высказать догадку Лоран.
- Нет, наверное, встал вопрос о том, как перебросить туда твою невесту Риту? - поддел Александра де Панж.
- Вот что, господа, - обратился Пуйяд к офицерам, обступившим его тесным кружком, - генерал Захаров доверил мне совершенно секретную информацию и просил поделиться ею с вами. Дело в том, что через несколько дней начнется большая Восточно-Прусская операция. На нашем направлении она, возможно, будет последней. Командир дивизии ни на чем не настаивает. Сказал, что мы совершенно свободны в выборе, и он примет наше решение, каким бы оно ни было.
Наступила минута тягостной тишины.
Стало зябко: прихватывал мороз - вестник третьей русской зимы. В небольшой группе "несбиваемых", как назвал отпускников Луи Дельфино, были участники всех кампаний. За плечами у каждого - побеги из плена и тюрем, Бельгия, Англия, Испания, Дания, Мадагаскар, Ливия, Эфиопия, Сирия, Иран, Курск, Орша, Витебск, Смоленск… Люди, испытавшие все, что бывает на войне, прошедшие сквозь её горнило, закаленные, мужественные. Почему молчат они сейчас? О чем думает де ля Пуап? Какие мысли одолели Александра Лорана, час назад весело распевавшего "О, Париж, мой Париж…"? Отчего погрустнел Жорж Лебединский?
Многие мысли промелькнули в их отчаянных головах, но все слилось в едином мнении, которое высказал Марсель Альбер:
- Мой командир, если мы здесь будем продолжать корчить из себя трусов, другие оставят нас без водки за сбитые самолеты!
Эти слова словно прорвали дамбу. Все зашумели, загалдели.
- Будем сражаться до конца!
- С отпусками потерпим.
- Кому суждено еще раз побывать во Франции - тот побывает.
Веселой, возбужденной толпой все ввалились в столовую.
- Господа, - объявил Пьер Пуйяд, - мы остаемся. Прощальный ужин отменяется, вернее, начинается ужин дружеский.
- Тем более что есть другой хороший повод: вашему командиру присвоено звание полковника, - добавил Захаров.
- Ура! - трижды раздалось так дружно, будто все заранее ждали этого известия.
Если у кого и было омрачено настроение отменой отпусков, то оно быстро улучшилось.
Генерал Захаров не мог скрыть волнения. Его глаза выражали не просто дань уважения к собратьям по оружию, а гораздо большее - отеческую нежность и любовь к ним.
Информация, переданная Пуйяду командиром дивизии, лишилась грифа секретности 16 октября.
Все вокруг потряс оглушительный грохот, напоминавший горный обвал. Мощной артиллерийской подготовкой, поддержанной авиацией, началось большое наступление советских войск в Восточной Пруссии.
- Ну, орлы-раяки, настоящая работа продолжается. Вылетаем вместе с восемнадцатым гвардейским полком, которым снова командует вернувшийся из госпиталя полковник Голубов, - обратился к своим летчикам Пуйяд.
Последнее сообщение вызвало оживление в строю пилотов. Все они любили этого истинного богатыря русской земли, были рады его возвращению.
Пуйяд подождал, пока улеглось возбуждение, и продолжал:
- Наша задача - прикрывать наступающий Тацинский танковый корпус, обеспечивать действия бомбардировщиков русских, нейтрализовать ряд аэродромов противника. Руководство дивизией, как и раньше, будет осуществлять генерал Захаров. А теперь слушайте обращение командующего нашей воздушной армией генерала Хрюкина.
- "Товарищи офицеры, сержанты, солдаты! Настал долгожданный, желанный час. Мы стоим у границ Восточной Пруссии. Под нашими крыльями - логово страшного зверя. Уничтожить его - приказ Родины.
Вперед, за полное поражение фашистской Германии!
Смерть немецким оккупантам!"
Через несколько минут в Антонове стартовали "нормандцы", в Средниках - голубовцы.
Внизу - Восточная Пруссия, цитадель германской военщины и реакции, плацдарм агрессии против славян. Он ощетинился тысячами долговременных оборонительных сооружений из железобетона, опутанных паутиной траншей, ходов сообщения, рядами противотанковых рвов, проволочных заграждений и минных полей.
Где-то здесь, в глубинных бронированных бункерах, находилась ставка Гитлера.
Фашисты будут зубами держаться за этот край.
Враг, ошеломленный мощным огневым шквалом, пока молчит, не отвечает на удар. Видимо, собирается с силами, соображая, какой урон ему нанесен.
"Внимание! Группам Запаскина и Альбера атаковать аэродром Югштейн. Серегину и Шаллю - блокировать аэродром Бурдниенен", - раздается в наушниках голос генерала Захарова.
Звучат короткие ответы: "Вас понял!" И юркие "яки", как бы опрокидываясь на крыло, входят в крутое пике.
Югштейн - это скопище более тридцати немецких самолетов. Осатанело бьют зенитки. Опомнились, гады!
Четыре "фоккера" пытаются взлететь. Капитан Запаскин меткой очередью пригвождает их к земле. Его подчиненные обрушили смертоносный огонь на зенитчиков. "Яки", пройдясь над самолетными стоянками, оставили после себя огромные султаны взрывов, взметнувшие высоко в небо груды искореженного металла. Прошло две минуты - и всей вражеской техники как не бывало.
Такая же картина происходила и на аэродроме Бурдниенен. 10 гвардейцев во главе с Анатолием Голубовым и 10 "нормандцев" под командованием Рене Шалля громили автомашины, "Фокке-Вульфы-190"…
- Барахтаев, я - Серегин. Атакую взлетающего лидера, займись его ведомым.
- Тарасов, смотри в оба!
- Я - Шалль! Захожу на зенитную батарею!
- Де Жоффр, прикрой комэска!
Четыре эскадрильи - две советских и две французских - уничтожили на земле более восьмидесяти немецких самолетов. Добротно сделав свое дело, они ушли восполнять боезапас и горючее.
В это время эскадрильи Василия Барсукова, Ива Майе, Пьера Матраса прикрывали колонну бомбардировщиков, наносящих удар по объектам врага к югу от Шталуниенена. Из-за плохой видимости истребителям приходилось идти вплотную с подопечными, что не позволяло в полной мере использовать маневренные качества Як-3. А тут, как назло, откуда ни возьмись - целая свора "мессов". Французы делали все возможное, чтобы не дать им приблизиться к Пе-2 на дальность открытия прицельного огня. Гастон де Сент-Марсо, Пьер Лорийон смертоносными молниями носились прямо у них под носом, но все же гитлеровцам удалось повредить один бомбардировщик - тот вынужден был выйти из боя.
Пуйяд через подвижную радиостанцию Луничкина связался с Захаровым:
- Мой генерал, разрешите вместо эскортирования Пе-два на задания организовать постоянное патрулирование в зоне действия пикирующих бомбардировщиков.
- Дорогой Пьер, на твоем участке тебе виднее, поступай, как находишь нужным, - был ответ.
Тактическая перестройка сразу же улучшила результаты - на землю рухнули три Ме-109Ф. Их сбили Пуйяд, Сент-Марсо, Монье-Попов. Вот что значит раскованность маневра!
Не успели эскадрильи Альбера, Шалля, Запаскина, Серегина закончить заправку горючим, поступил новый приказ: прикрыть советские танки, прорвавшиеся сквозь вражескую оборону. Шалль остается в резерве.
- По самолетам!
На месте прорыва идет ожесточенное сражение. Горят "пантеры", "тигры", но и советским Т-34 не сладко - по ним в упор бьют немецкие пушки. А тут на горизонте к тому же возникла масса черных точек - более пятидесяти Ю-88.
Правда, прибыло и нашего полку. Генерал Захаров перенацелил сюда три эскадрильи полковника Пуйяда. У них горючего минут на двадцать - для воздушного боя вполне достаточно.
- Алло, Альбер! Алло, Альбер! "Юнкерсов" прикрывают "мессы", свяжите их боем, - слышится голос Пуйяда.
- Понял. Вижу. Выполняю.
Марсель бросает эскадрилью на вражеских истребителей, а две другие наваливаются на Ю-88. В воздухе калейдоскоп, в котором трудно разобраться. Небо взрывалось, горело, дымило, бросало на землю, разбивая в щепки, крестоносные машины, сжигало купола парашютов, на которых выбрасывались фашистские летчики.
Воздушное сражение развернулось па огромном пространстве, стало делиться на отдельные огненные очаги.
Альбер, последний из оставшихся в живых "трех мушкетеров", окинул взглядом представшую перед ним панораму и сказал себе:
- Начинается ближний бой. Теперь успех будет за тем, у кого острее шпага и точнее глаз.
Марсель врезался в гущу наседавших на него "мессов", скрещивая с ними огненные трассы.