В это время в Городечне произошла встреча и началась взаимная "притирка" русского инженерно-технического и французского летного составов. Непростой процесс в некоторой степени облегчался тем, что возглавлял советских авиаспециалистов знакомый "нормандцам" по совместному базированию в Хатенках инженер 2-й эскадрильи 18-го истребительного полка капитан Сергей Давидович Агавельян. Этот сухощавый, сравнительно молодой (около тридцати лет) человек с быстрой походкой и выразительными жестами обладал ценным свойством всех увлекать за собой. Голова его была полна идей, он легко зажигал ими других. Все, за что брался Сергей Давидович, кипело в его руках, делалось споро, красиво да так ладно, что комар носа не подточит.
Пьер Пуйяд очень обрадовался тому, что командование армии, решая вопрос о старшем инженере полка, остановило свой выбор на Агавельяне. Неистощимой энергией, организаторскими качествами он импонировал такому же неутомимому и деятельному командиру "Нормандии". Правда, большинство французов знало Сергея Давидовича в основном по его зычному, властному голосу, постоянно разносившемуся на стоянке соседних "яков". И, честно говоря, когда "Нормандия" улетала на другой аэродром, многие с облегчением вздохнули, избавившись от непрерывных "шумовых" помех. Но Пуйяд знал и другое: Агавельян никогда не шумел без основания. Доверенные ему самолеты всегда содержались в идеальном состоянии, а если требовалось - ремонтировались и восстанавливались в кратчайшие сроки. А что еще нужно от старшего инженера?
Пуйяд, собрав летчиков, предупредил их, что капитан Агавельян является его заместителем по инженерно-технической части и исходящие от него команды, распоряжения, указания подлежат неукоснительному исполнению.
Приказ есть приказ, но уже через три дня не только темпераментные летчики, но и их рассудительный командир готовы были буквально взять Сергея Давидовича "в штыки": капитан самым тщательным образом обследовал оставшиеся в полку "яки" и наложил запрет на полеты. Техническое состояние боевых машин не выдерживало критики - люфты сверх всяких допусков, ослабленные крепления, чрезмерный износ многих деталей, подтекание масла и другие дефекты обнаруживались на каждом шагу. Машины требовали основательной профилактики. Ладно. С этим еще смирились, хотя дорожили каждой минутой: надо было тренировать вновь прибывших летчиков.
Рассчитывали с полной нагрузкой использовать поступившие Як-9. Но через день Агавельян наложил категорическое вето и на большинство самолетов этой серии.
- В чем дело? - зло спросил Пуйяд. - Ведь это новые истребители.
- Истребители новые, а неполадки старые, - невозмутимо ответил старший инженер.
Анатоль Коро старательно переводил разговор.
- Какие еще неполадки? - начал "заводиться" командир полка.
- Эти машины прибыли не с заводского конвейера, а из ремонтных мастерских, - объяснил Агавельян, в свою очередь "закипая".
- Кто это сказал? - почти закричал комполка.
- Разве недостаточно того, что об этом говорю я? - забурлила горячая армянская кровь Агавельяна.
Разговор принимал для обоих крайне нежелательный оборот. Пуйяд знал южных людей - часто не могут сдержаться. Он взял себя в руки, спокойно, твердо сказал:
- Капитан, вы проявляете самоуправство, я доложу об этом генералу Захарову. А сейчас вы свободны!
Агавельян стремительно сделал поворот кругом и быстрым, нервным шагом покинул штаб.
Три дня оба избегали встреч. Этого не могли не почувствовать летчики и механики. В воздухе запахло грозой. Полеты прекратились совершенно, проводились только наземные занятия.
Разрядку внесла телефонограмма из штаба армии. В ней сообщалось: Як-9 из ремонтных мастерских засланы ошибочно, их надлежит срочно сдать и получить новые - прямо с завода.
Пуйяд, наконец, пригласил в штаб Агавельяна. Сказал, явно пересиливая себя:
- Мне пришлось с хвоста заглотить ерша. Что ж, будет уроком. Спасибо за твердость.
- Ради славы "Нормандии" стараюсь, господин майор.
- Называйте меня "товарищ майор".
- Благодарю за доверие, госп… тов… майор!
Вскоре полк получил "свеженькие", сверкающие лаком Як-9. Их закрепила за летчиками, к каждому определили русского механика. Французы долго обследовали машины внутри и снаружи, удовлетворенно кивали, чмокали губами.
- Хороша машина, ну и хороша! - слышалось тут и там.
Ролан де ля Пуап, ласково поглаживая фюзеляж истребителя, неожиданно спросил своего механика Александра Капралова:
- А ты не превратишь мой самолет в склад?
- В какой склад? - недоуменно заморгал белыми бровями сержант.
- Запасных частей.
- Не понимаю.
- Да тут своя история, - объяснил переводчик Анатоль Коро. - Бывший его механик, опробуя мотор на пробежках, чиркнул винтом по земле и вывел его из строя. Новых лопастей и вообще запасных частей тогда не было. Вот и стали понемногу растаскивать машину Пуапа, превратив ее в склад.
- А на чем же вы летали, командир? - спросил Капралов.
- Бывало, с кем договорюсь, тот и "одалживал" истребитель. Это были худшие дни в моей жизни. Вот и боюсь, чтобы они не повторились, - сказал де ля Пуап.
- Такого никогда не случится! - заверил Александр Капралов.
Он уже знал, что его командир - маркиз по происхождению. Пяля глаза, сержант никак не мог взять в толк, в чем разница между де ля Пуапом и простыми смертными. Как все одет, как у всех загрубевшая от аэродромных ветров кожа лица и рук, выгоревшие на солнце волосы. Все это никак не вязалось с представлениями, почерпнутыми из "Трех мушкетеров".
"Да, не те пошли маркизы", - сделал для себя вывод Капралов.
Пьер Пуйяд торопился с тренировками. Организовать их как можно быстрее - этому была подчинена вся его деятельность. Ведь из новичков, кроме Фуко и Фару, мало кто имел достаточно часов налета. А что касается Рея, де Сибура, Сент-Фалля, то уровень их подготовки просто вызывал тревогу. Командир всерьез подумывал о том, чтобы отправить этих троих обратно в Алжир: боялся новых неоправданных потерь. Но, хорошенько поразмыслив, решил, что теперь каждый из них предпочтет действовать по русской пословице "или грудь в крестах, или голова в кустах", чем возвращаться назад несолоно хлебавши. Парни рвутся в бой. Как можно отказать им в этом? Другое дело, их следует хорошенько подготовить. Так это же прямая забота командира да еще старшего инженера.
Агавельян времени зря не терял. Как только прибыл первый Як-9 - немедленно подготовил его к облету. Затем посадил в кабину обрадовавшегося Андре Бальку и стал рассказывать ему о порядке работы с кабинным оборудованием на взлете. Сергей Давидович вошел в раж, от всего отключился, речь лилась плавно, что ручеек, француз напряженно слушал, согласно кивал. Так длилось минут двадцать. Закончив, Агавельян спросил:
- Все понял?
- Мой но, не поньял, - ответил Андре, моргая бездонными голубыми глазами.
- Тогда слушай еще раз, - сказал инженер, - теперь по-немецки, раз русского не знаешь.
Он начал все сначала, но летчик тут же привстал, искренне заглянул в глаза Агавельяну и виновато произнес:
- Мой никс ферштеен…
Вокруг самолета собралась толпа: интересно, чем эта упражнения закончатся. Старший инженер упрям, настойчив в достижении цели.
- Не знаешь и немецкого, слушай на армянском, - заявил он и заговорил на своем родном языке.
Увидев удивленные глаза Бальку, Агавельян понял: все усилия тщетны. Наливаясь краской, жестко сказал:
- Мерси, месье! - А из выразительного жеста следовало: мол, вылазь-ка из кабины ко всем чертям!
Оба ушли от "яка" расстроенные, недовольные друг другом. В тот день облет машины не состоялся. Зато вечером Агавельяна и Бальку застали в беседке - снова за лингвистическим занятием. Наутро оба хвастались: усвоили по двадцать слов. Сначала кое-кто отнесся к этому со смешком, а потом все "нормандцы" поняли, что дело серьезное. Шик, Коро и Лебединский не могли обеспечить всех переводом. Значит, надо самим преодолевать языковой барьер. Короче говоря, летчики и механики последовали их примеру. А Пьер Пуйяд был очень доволен таким оборотом дела и снова мысленно благодарил Агавельяна.
Несколько позже для старшего инженера достали учебник французского языка. Он зубрил его по ночам и добивался просто поразительных успехов. Через некоторое время Сергей Давидович уже довольно сносно объяснялся на французском, позволяя себе даже шутки! "Ваш "тубиб" (врач-арабское слово. - Авт.) Лебединский называет крючок, удерживающий шасси в убранном положении, "псом", а между прочим это всего-навсего "собачка".
Пока Сергей Давидович, проявляя завидное упорство, упражнялся в овладении языком Оноре де Бальзака, "нормандцы" всячески помогали ему, хотя, случалось, и подтрунивали над его произношением.
Но вот Сергей Давидович, приобретя необходимый запас французских слов, особенно авиационно-технических терминов, объявил, что с такого-то дня начинает систематические занятия по изучению самолета и правил его эксплуатации.
Это было ново, неожиданно. И не только для пилотов, которые скрепя сердце шли даже на тренировочные полеты, но и для механиков, успевших утвердиться во мнении, что вся наука во фронтовых условиях - это вовремя подготовить машины к боевым вылетам.