Взлет, полет и посадка теперь были для него парой пустяков. Однако последним, кого он буквально сразил, был комэск Тюлян.
Вскочив на крыло У-2 и увидев в первой кабине Шика, он не нашел ничего лучшего, как ошарашепно спросить:
- Ч-то в-вы з-здесь д-делаете?
Мишель с достоинством выбрался из кабины, стал по стойке "смирно" и внятно доложил:
- Мой майор, лейтенант Жан де Панж простудился - лежит в госпитале. Генерал Пети распорядился доставить в эскадрилью сержанта Карма.
- А если бы он распорядился с-стать за ш-штурвал п-подводной лодки?
- Этого я совсем не умею, мой майор.
- Разрешите представиться по случаю возвращения из госпиталя для прохождения дальнейшей службы? - прервал диалог вылезший из задней кабины Робер. Отдохнувший, посвежевший, сияющий в новенькой парадной форме, он размягчил сердце вышедшего из себя командира.
Тем и закончилась одиссея Мишеля Шика, в которой, как шутили потом "нормандцы", были рогатые черти и голубоглазые сирены. А самое важное, все убедились: Мишель не лыком шит.
Жозеф Риссо высказал по этому поводу общую мысль:
- Можешь считать себя прирожденным асом, пилот без диплома.
После этого долговязая, нескладная фигура приобрела стройность и целеустремленную подвижность. Естественно, сознание собственного достоинства возвышает человека.
За ужином Карм вынул из карманов туго завязанный полотняный мешочек и потертый конверт.
Все сосредоточили взгляд на первом.
- Что это, Робер?
- Да понимаете, - судорожно глотнул воздух, - тут особая история. Лежал я в палате с русскими офицерами. Все хорошо, только ужасными были часы посещений. Ко всем кто-то идет, что-то несут, а я одинок как перст. Но однажды, уже перед выпиской, вошли в палату мальчик и девочка с красными галстуками и направились прямо ко мне. Думаю, ошибка, конечно. Кто здесь вспомнит обо мне? Нет, идут к моей кровати, четко отдают пионерский салют, произносят на нашем языке "бонжур" и вручают вот это. Меня вихрем смело с постели, хотя и чувствовал себя еще неважно. Обнял ребят, расцеловал, без конца восклицал "мерси". Дети смотрели на меня ясными, широко открытыми глазенками и счастливо улыбались, а у меня по щекам катились горошины слез. Я решил не раскрывать мешочек до возвращения к вам. Очень хотел, чтобы вы пережили то же, что и я.
Глубоко тронутым "нормандцам" не терпелось увидеть подарок.
Карм бережно развязал шнурок, высыпал содержимое мешочка на стол. Пачка папирос, кулек с леденцами, сушеные сливы, печенье и кисет, на котором старательно вышито красной нитью: "Нашему дорогому бойцу".
- Вот страна, вот люди, - задумчиво произнес маркиз Ролан де ля Пуап. - Самим есть нечего, из последних сил выбиваются, а для нас, своих друзей, ничего не жалеют. Вечная загадка этот русский народ, необыкновенная у него душа!
Еще не улеглось волнение, как Робер объявил о письме Люсетт для Бизьена.
- Ума не приложу, что с ним делать теперь? - Карм поднял, со стола конверт и растерянно уставился на всех.
Выход подсказал Ноель Кастелен:
- Лебединский - один из хранителей семейных реликвий погибших, так сказать, доверенное лицо их родственников. Пусть, уединясь, прочитает письмо, чтобы знать, нет ли в нем каких-либо просьб, поручений и приветов нам. Следует выполнить все, чему представится возможность. Желательно также пересказать нам содержание письма, если оно не слишком интимно.
- Пожалуй, это приемлемо, - согласился Тюлян.
Жорж бережно взял конверт и ушел в соседнюю комнату. Вернулся оттуда расстроенный.
- Конечно, всем нам приветы. А к вам, командир, - обратился к Жану Тюляну, - просьба: быть свидетелем со стороны Бизьена при оформлении брака Ива с Люси.
Все тяжело вздохнули, потупили взор.
- Такова сила большой, настоящей любви, - нарушил молчание Беген Дидье, - ее свет, как от погасшей звезды, еще долго виден людям.
- Да, - вспомнил Шик русскую летчицу, спрашивавшую о Бизьене, - вы знаете, что один из полков Пе-два, который вы часто сопровождали на бомбежку, - женский.
- Как это женский?
- Очень просто, в нем служат одни девушки и дамы.
- Не может быть! - возразил Альбер.
- Почему? - спросил Лефевр. - Разве ты не обращал внимания на то, как нежно водят они бомбардировщики, как ласково сбрасывают бомбы на головы врага?
Все засмеялись, только Шик сохранял серьезность.
- Я не шучу. В двадцати минутах полета от нас базируется женский полк. Вот и Карм подтвердит, - выпалил Мишель и осекся, поняв, что проговорился и "нормандцы" узнают, как он блуждал в воздухе.
Пути к отступлению были отрезаны. Пришлось рассказывать все по порядку.
- Вернется де Панж, отправим его для установления связи с этой воинской частью, - решил Тюлян.
- Кого сопровождали в воздухе, с теми не грех побродить по земле, - заявил Дюран.
Комэск бросил на него колючий взгляд;
- Спать! Завтра снова бой.
Крепким сном спали под русским небом французские летчики, а в это самое время на их родине разыгрывалось остро драматическое событие, касающееся "Нормандии".
Грубый, бесцеремонный стук в дверь разбудил семью Ива Бизьена.
- Кто там? - испуганно спросил отец.
- Гестапо. Немедленно откройте!
В комнату ввалились двое в гражданском с пистолетами и один в форме - с автоматом наготове.
- Где ваш фотоальбом?
Ничего не понимая, старик трясущимися руками достал из ящика стола толстый, в кожаном переплете альбом.
- Так, - начал лихорадочно листать страницы старший. - Ага, вот. Ну-ка, сличим.
Он достал из бокового кармана снимок, приложил к тому, что хранился дома. На обоих - улыбающийся Ив, в комбинезоне, возле учебно-тренировочного самолета.
- Где ваш сын?! - рявкнул гестаповец.
- Не могу знать, то есть вовсе не знаю, - пролепетал отец. - Последнее письмо было из базы Берней.
- Берней? Он предатель! Переметнулся к русским.
- Что с ним? Где мой сыночек? - вскричала мать.
- Все узнаете. Одевайтесь!
Отец, мать, старший брат Ива начали сборы. За каждым движением пристально следили агенты.
Никто из Бизьенов ничего не понимал. Думали, это простое недоразумение, их допросят и отпустят. Но они никогда не вернулись в свой дом. Их увезли в комиссариат полиции Дьеппа, а затем - в тюрьму Руана.
На рассвете те же гестаповцы ввалились в больницу, расположенную в тридцати пяти километрах от Дьеппа, где лежал с нарывом на плече младший брат Ива - Андре. Его схватили и увезли в тот же застенок, несмотря на высокую температуру больного и протесты дежурного врача.
Наутро всех привели в канцелярию тюрьмы.
- Вот удостоверение личности Ива Бизьена. - Худой, бледный, в очках с толстенными стеклами следователь показал раскрытый документ. - Ваш сын и брат служил в эскадрилье "Нормандия". Согласно приказу Кейтеля все, кто служит в этой эскадрилье, в случае пленения, подлежат расстрелу как франтиреры. Иву Бизьену чудовищно повезло: попал к нам мертвым. Но рассчитываться за него будете вы. Мы сделаем все, чтобы о том узнали в "Нормандии". Пусть там подумают, выгодно ли сражаться против нас.
Членов семьи французского патриота оккупанты отправили в концентрационный лагерь в Компьене, позже, в вагонах для перевозки скота, - в Бухенвальд. Там их разлучили. Андре попал в лагерь Дора, на подземный завод, где производились снаряды ФАУ-1 и ФАУ-2. Побои. Допросы. Издевательства под музыку. Один за другим погибли родные Ива. Выжил только младший брат Андре.
Рассвет унес к линии фронта Тюляна, Бегена, закадычных друзей Литольфа и Кастелена. Они ушли на так называемую свободную охоту, право которой им было предоставлено командиром 18-го гвардейского истребительного полка подполковником Голубовым и подтверждено командиром 303-й авиадивизии генералом Захаровым.
Свободная охота - это поиск и стремительная атака. Пары действуют самостоятельно, не скованы в выборе решений и маневра, связаны только по радио - ведущий с ведомым. Так "нормандцев" учили русские, так тренировали их в воздухе.
Казалось бы, все ясно. Однако…
Пары разошлись по заранее обусловленным секторам. Цели искать долго не пришлось: противник тоже чуть свет поднимался в небо.
По всем правилам построив маневр, пары со стороны солнца пошли в атаку: Тюлян и Беген - на "фокке-вульфов", Литольф и Кастелен - на "мессов". Первые огненные трассы. Рассыпающийся строй. Закручивающиеся карусели. Беген вначале как привязанный держится за ведущим, надежно прикрывает его. Но вот в прицел подворачивается "фоккер". Поддавшись азарту, обо всем забыв, он бросает Тюляна и устремляется на врага. А тут, как назло, отказывает бортовое оружие. Беген из охотника превращается в зайца. Гитлеровец быстро сообразил, что к чему, и стал нагло, ведя огонь, преследовать его. У Бегена кончается горючее. На аэродроме оцепенели от ужаса, видя, как пират расправляется с их летчиком. Никто ничем не в состоянии помочь ему. И тут откуда ни возьмись появляется Тюлян. Он вышел из боя и поспешил на выручку товарищу. "Фоккер", выпустив по идущему на посадку истребителю очередь, вынужден ретироваться.
Точно такая же картина, только с другим исходом, произошла у Литольфа с Кастеленом. Последний, как и Беген, не осилил соблазна самому сразить "месса", увлекся и все-таки вогнал его в землю. А Литольф-то остался без прикрытия. Не обладай он столь высокой выучкой, ему бы пришлось туго.
В конце концов все четверо вернулись целыми, невредимыми. Кастелен даже открыл личный боевой счет. Однако бой прошел сумбурно, скомканно, неорганизованно.