- То, что башковитый, верно, но главное - партийный он. Есть у него такие с вескостью слова, что тянется к нему наш брат. Говорят, что был он пограничником, войну начал где-то под Брестом.
- Видать, потому и ходит все в зеленой фуражке.
В течение ближайшей недели рота захватила инициативу, и ее огневое превосходство стало бесспорным. Правда, после этого Сирота, увлеченный делами роты, чтобы экономить время, начал совершать перебежки между взводами вне ходов сообщения. Заметив, Дремов строго предупредил:
- Смотри, не бронирован.
- А что, товарищ командир, мне перед этим гнилозубым гадом гнуть голову, да еще и ползать?! Плевать я на него хотел… Обязан рассчитаться и за своих солдат, и за офицерских ребятишек, оставшихся там, на границе, и за то, что мы недоучились, недогуляли, недолюбили.
Решив провести наступавшую ночь с бойцами на переднем крае, Дремов предупредил об этом начальника штаба и направился на стык с соседом справа, где проходила разграничительная линия не только между двумя полками или дивизиями, но и двумя соседними фронтами…
Оборону на этом фланге полка занимал первый батальон, которым командовал хотя и молодой, но опытный офицер, прошедший по дорогам войны чуть ли не от границы - сын уральских казаков, неугомонный капитан Василий Заикин.
В батальоне командира полка в ту ночь не ждали, но Дремов знал, что его приходу будут рады и солдаты, и особенно комбат. Тяготение молодого офицера к своему командиру было вполне объяснимо. Если присмотреться к Заикину, то нетрудно заметить, что отношением к службе и такими главными чертами характера, как смелость, решительность, трезвость в суждениях, он напоминал Дремова. Заикин был схож со своим командиром даже тоном и краткостью служебных разговоров. Дремов ценил в нем эти качества, а то, что комбат иногда "перехлестывал", относил на счет его молодости. "Побольше бы таких. Этот, как и Сирота, выгоды, легкой жизни не ищет", - думал он, идя в темноте по ходу сообщения.
Когда до передовых окопов оставался какой-то десяток метров, Дремов услышал разговор; "Понимать-то понимаю, но…" Приглушенный голос оборвался, однако после короткой паузы послышался другой: "Не стоит травить душу". Дремов узнал голос Заикина. "Успел и сюда. Час назад докладывал со своего НП", - отметил он, прижимаясь к не успевшей еще остыть стенке траншеи. Разговор продолжался: "Долго маялся, а ее, дуру, из головы никак не вышибу. Глубоко застряла". Послышался вздох, и вновь голос комбата: "Бывает, даст какой-то колесик пробуксовку в самом начале, да так его и не приладишь, но ты себя не изводи. Мало ли баб на свете? Встретишь другую, да все прежнее и позабудется, испарится, как роса в жаркий день. Случается. Не у тебя одного".
Дремов понял, что комбат вел разговор о житейских делах с пулеметчиком, сержантом Ладыгиным, державшим оборону на первых метрах полкового участка. Вот и не хотелось нарушать их беседу.
"А что это ты за нее так уцепился?" - снова спросил комбат, но Ладыгин начал говорить лишь погодя, да и то через силу. "Тут такое дело, что было у нас с ней… Мне бы тут и жениться, а я сдурел. Потянуло за длинным рублем на сплав. Вздумалось копейку сгоношить, чтобы к ней не с пустыми руками. А она осерчала, назло мне выскочила за Петра. Когда уходили на войну, провожала обоих. Прижимая к себе малого, посматривала то на своего Петра, то в мою сторону". - "Хлопец у ней?" - тихо спросил комбат. "Угу. Теперь годка четыре ему. Совсем еще клоп. А Петра накрыло где-то в морском десанте. Когда прощалась, подошла ко мне: "Прости, - говорит, - что не дождалась, а только мальца не забывай".
"Выходит, парень-то твой?"
Ладыгин не стал оспаривать, вместо ответа сказал:
"Если только останусь жив, заберу обоих".
Дремов, негромко кашлянув, тронулся с места, но был остановлен приглушенным окриком:
- Стой! Кто идет? Пропуск!
Отозвавшись, Иван Николаевич подошел к окопу.
- О чем толкуем? - спросил он.
- Да всякое. Больше про житье-бытье.
Прошло несколько минут, и к Дремову потянулись солдаты, стало тесно. Окоп наполнился дымом. Послышались первые вопросы:
- Когда же союзники второй фронт откроют?
Только подумал Дремов отвечать, как кто-то из солдат съязвил:
- Жди, когда рак свистнет, тогда и откроют второй фронт. Забыл, как Черчилль к нам еще в гражданку лез, аль ты тогда еще был у мамкиной сиськи?
По окопу прокатился озорной хохоток.
- Правильно толкует солдат, - проговорил Дремов, глядя в ту сторону, откуда послышалась реплика о Черчилле. - Было такое. Лезли со всех сторон, ничем не гнушались: жгли, вешали, расстреливали мирных людей. Но ничего у них не вышло. Сами получили по мордам.
Солдаты одобрительно зашумели.
- Что касается этого самого господина Черчилля, - продолжал Дремов, - то нового о нем ничего не скажешь. В гражданскую войну был самым заклятым врагом нашей страны. Из кожи вон лез, чтобы удушить Советскую власть в зародыше. Не стал он лучше и теперь. Хотя на словах премьер за то, чтобы вместе воевать против Гитлера, а на деле ждет, как бы побыстрее измотали мы свои силы, сражаясь в одиночку чуть ли не против всей Европы. Вот и старается затянуть открытие второго фронта.
Протиснулся к командиру солдат с рыжими опущенными усами.
- Мы тут, товарищ командир, судачим промеж себя, что наводят они там тень на плетень. А все же подмогнут или как?
- Надо полагать, что второй фронт в Европе союзники все же откроют. Но нам нельзя сидеть и ждать помощи. Рассчитывать надо прежде всего на себя. Все то время, которым мы располагаем, надо использовать разумно - каждый день и час учиться воевать по-настоящему, бить врага крепко. Подбрасывают нам сколько нужно и пулеметов, и пушек, и боеприпасов, получают новую технику и танкисты. Так что…
Не успел Дремов закончить мысль, как из темноты послышался твердый голос:
- Здесь бы сотворить Гитлеру "котел", как под Сталинградом.
- Все зависит от нас. Учитесь стрелять, смело атаковать.
Долго еще Дремов беседовал с солдатами, отвечал на их вопросы, а в заключение поинтересовался:
- Как у вас с харчем?
- О! Дело! - выкрикнул, приближаясь, круглолицый курносый парень. - Для солдата в обороне самое первейшее - харч. Вот бы еще чарку. То ли дружков помянуть, то ли просто повеселить грешную душу. А…
- Хватит тебе, - кто-то оборвал курносого. - Чарка да чарка. Только и сидит в голове!
- А как табачок? Не обижают?
- Хватает, - послышалось несколько голосов.
Перед фронтом полка и на соседних участках было спокойно. Лишь ближе к полуночи где-то далеко слева прогремели вначале одиночные разрывы, а затем и крепкая орудийная пальба. Можно было понять, что били с обеих сторон. В небе замерцали ракеты.
- Видать, разведка, - проговорил комбат.
- Вполне вероятно, - согласился Дремов, взглянув на часы.
Еще через полчаса Дремов направился во второй батальон. В ходе сообщения его встретил комбат Лаптев. Пошли вместе. Наткнувшись у подбрустверного блиндажика на группу солдат, остановились. Солдаты отдали честь.
- Как жизнь солдатская? - спросил Дремов у всех сразу. Отвечать первым никто не осмелился.
- Что так несмело? Вроде здесь не одни новички? - Есть всякие, - отозвался высокий паренек, выпячивая грудь.
- Это когда тебя? - спросил Дремов, присматриваясь к глубокому шраму у солдата на лице.
- Еще в прошлом году зацепило, в обороне на реке Олым.
- Не видит он левым, - вмешался в разговор еще один солдат.
- Правда? Почему не комиссовали?
- Так списали меня, только куда мне? Пойти в тыл и ждать, пока разобьют немца, чтобы потом на готовенькое? Тут все ж воюем. Правда, маловато осталось дружков. Повыбило зимой.
- Ты откуда же?
- С Гомелыцины мы. Осталось рукой подать. Пора бы начинать.
- У тебя кто там остался?
- Жена с двумя малыми. Живы ли?
- Думаю, скоро их выручим, - сказал Дремов, подумав: "Скоро ли? Где-то там и мои". - А противника знаете? Кто стоит перед вами?
- Маленько знаем, - поспешил белорус и, не говоря больше ни слова, торопливо направился в сторону от блиндажа. - Вот тут, товарищ командир, позиция нашего пулемета, - остановился он около замаскированной площадки, где дежурил его помощник. Указывая на колышки, вбитые в землю, пулеметчик спешил обо всем доложить. - Вот это ориентир номер один. Там у фрица пулемет. А вот эти рогульки - по цели номер два - по пехотному окопу. - Заморгав глазами, солдат потянулся к отесанной дощечке. - Она по ориентиру номер три. Там у фрица пушка. Подстерегли, как выкатывал на позицию. Не спускаем глаз.
- Хвалю. Молодцы. Пушку держите на прицеле, но, пока молчит, огня не открывайте. Пусть считают, что не обнаружили мы ее.
- Понятно, - ответил солдат.
- За возвращение в полк представим к награде.
Пулеметчик смущенно улыбнулся. Оглянувшись, Дремов увидел, что позади в окопе сгрудилось полно солдат, которым положено было отдыхать.
- Что, братцы, не спится?
- Тут, товарищ командир, хотели попросить, - заговорил крепыш в пилотке набекрень. - Был у нас отделенный, ранило его, когда зимой наступали, перешибло обе ноги, а в госпитале из него сделали "самовар". Была гангрена, так отпилили обе выше коленей. Жена его умерла еще в начале войны. Так что привезли его санитары к трем карапузам. Ни он им, ни они ему помочь не могут. Написал я женке, так согласна взять детишек, пока мы тут, а дальше будет видно. Да и его надо бы куда-то пристроить. Так что просьба у нас отпустить на несколько дней, пока здесь тихо, чтобы все это там… - Солдат умолк, но послышались голоса других:
- Пустить бы его, товарищ командир, мы тут управимся.