Темнело быстро, рывками, как это всегда бывает вблизи гор… Снова вошла Дидина. На конце лучинки, которую держала она, золотился огонек. Дидина бережно поднесла огонек к фитилю коптилки и, когда та загорелась, поставила светильничек на приступок печи. Сухие темные руки Дидины мелькали над столом, и на нем появлялись: большая деревянная миска с алыми помидорами, пузатый глиняный жбан с круглой ручкой и узким горлом, заткнутый обтертым кукурузным початком, плоский желтоватый сыр на холщовой тряпице. Порывшись на полке, Дидина достала там и поставила на стол два глиняных бокала и, вероятно, особо для офицера - щербатый граненый стакан - по всей видимости единственную стеклянную посуду в доме.
Вошли Федьков и Опанасенко.
- Товарищ старший лейтенант! - заявил Опанасенко. - Про дивчину русскую, помните, Матвий сказывал? Я думку маю - надо бы найти её. Всё ж советская людина…
- Правильно, Опанасенко. Как это у меня из головы вылетело! Послать надо за нею.
Матей с готовностью вызвался помочь. Выйдя, он вскоре вернулся и сообщил: на хутор, где живет русская, побежал соседский мальчишка. Но до хутора далеко, на дворе уже ночь, и русская сможет прийти, вероятно, не раньше, чем завтра.
Усаживаясь за стол, Федьков с любопытством потрогал моргалик, тусклым светом своим едва озарявший внутренность хаты.
- Чудно! Сколько керосину тут - сами видели, когда через Плоешти ехали. А на порядочную лампочку горючего нет…
Бабушка Дидина поставила на стол миску с дымящейся картошкой и встала у дверей, сложа руки под фартуком и поджав губы. Рядом с нею остановился и вошедший Илие.
- Что ж это вы? - приподнялся Гурьев. - Гости за столом, а хозяева - у порога? Так не годится. Давайте к нам!
Пришлось повторить приглашение, прежде чем Илие и Матей решились сесть за стол. Дидина поставила для них кружки и вышла.
Вывернув початок из горлышка жбана, Матей разлил по кружкам густое тёмнокрасное вино.
- За нашу дружбу! - Гурьев поднял стакан.
- Дружба! - подхватил Матей. Илие торжественно поднес кружку к губам, неторопливо обтер усы, проговорил какую-то длинную фразу и, показав пальцем сначала на себя, протянул ладонь на уровне стола:
- На турка - разбой! Русешти армата, Романия армата.
- Ваш отец воевал вместе с русскими против турок? - догадался Гурьев.
Илие, обрадованный тем, что его поняли, утвердительно закивал головой:
- Русешти - богатыр!
- О, вы тоже русские слова знаете! - изумился Гурьев.
* * *
Прошла почти целая жизнь, а Илие до сих пор хорошо помнил первого русского, с которым ему привелось повстречаться. Тогда Илие было всего тринадцать, и он вместе с отцом работал на молотьбе у помещика. В тот год господин Александреску, отец нынешнего хозяина поместья, купил невиданную машину, большую, на тяжелых колесах, с высокой трубой. Говорили, что в ней будут палить солому и она станет вертеть новую молотилку, огромную, как дом. Вместе с машиной приехал механик, большой светловолосый человек с коротко остриженной круглой головой и небольшими, но пышными усами цвета спелой соломы. На нем была странная рубаха без воротника, с поперечными синими и белыми полосками и черный ремень со сверкающей медной бляхой, на которой выбит был якорь. Говорили, что это русский, бежавший от своего царя.
Мальчуган Илие на паре быков подвозил воду к машине. Сначала он побаивался усатого великана: даже взрослые именовали его почтительно господином механиком. Но механик оказался человеком простым, веселым, и скоро среди работавших на молотьбе у него завелось немало друзей. Он неплохо разговаривал по-румынски: видимо, уже довольно долго жил в Румынии.
Машинист, - его звали Николаем, - рассказывал, что в России тоже вся земля у бар, народу живется плохо; в прошлом году поднялись против господ, но действовали недружно: царские войска подавили бунт - Николай называл его мудреным словом: "революция". А военный корабль, на котором он служил и на котором матросы тоже бунтовали против царя, пришлось им увести от родных берегов, чтобы спастись от расправы. Николай вместе со своими товарищами оставил корабль в Констанце. Одни решили пробираться обратно на родину, остальные разбрелись по Румынии. Николай надеялся вернуться в Россию. Он уверял: народ подымется вновь, заберет у бар землю и власть. Слушали его селяне из Мэркулешти, и многие втайне мечтали: "Вот если бы и нам землю".
Мальчуган Илие смотрел на этого большого человека, как на сказочного богатыря. Ведь русского царя даже турецкий султан боится, не идет на него войной. А вот матрос Николай - не испугался!
Матросу нравился любознательный парнишка, с жадностью слушавший его. Илие перенял от него несколько русских песен: тот любил потихоньку напевать их в вечерние часы; от него мальчик узнал и немало русских слов.
Ещё до конца молотьбы Николай вдруг исчез. Одни говорили, что его забрали жандармы, другие - что он поспешил обратно в Россию. Больше Илие так и не видал матроса. Но в памяти на всю жизнь остался этот большой и добрый человек, его рассказы и те слова, которым он учил.
И вот сейчас, через много лет, старому Илие показалось, что его сегодняшние гости - сыновья матроса Николая…
Желая показать свое расположение к ним, он сказал, что тоже когда-то воевал против немцев, но только пришлось не наступать, а отступать, до самых Ясс.
- Яссы! –Трофим Сидорович кивнул на Федькова. - Проезжали мы с Василием!
Услышав имя Федькова, старик с живостью повернулся к нему:
- Василе? - и заговорил, показывая то на себя, то на Федькова: - О, Яссы, русеште солдаць Василе! Мой режимент - Василе-режимент. - Илие положил на стол две ладони рядом. - Бун Василе табак. Русеште солдаць табак. Макорка. О! - с восхищением воскликнул Илие. - Василе: царь - дракул, черт твоя мать!
- Царя ругал? - улыбнулся Гурьев. - За что же?
- За разбой, война, Николка, Вильгельм, реджеле Фердинанд…
- Всех королей подряд крыл… - вставил Федьков.
Илие улыбался, молодо блестели его глаза: вспомнился давний семнадцатый год, русский приятель Василий, который угощал его махоркой и толковал: правители на войну гонят - надо правителей гнать! Однажды Илие встретил Василия с красным бантом на шинели. Спросил: "Какой праздник у вас?" - "Царя скинули!" - "Но ведь царь от бога поставлен?" Долго не мог Илие прийти в себя от изумления…
Вскоре привелось ему встретить Василия на вокзале: тот был с винтовкой, с подсумком, с мешком за спиной. "Куда?" - спросил Иуше. - "Домой. Землю у бар забирать - так Ленин велел". - "А кто такой Ленин?" - "Ленин? Самый главный из большевиков. Слыхал про таких?" - "Слыхал. Полковой поп проповеди читал: большевики - безбожники, разбойники".
Василий расхохотался: "Врет поп! Посмотри: я - большевик! Поезжай и ты, Илья, домой за тем же делом".
Задумался с той поры солдат Илие Сырбу: "Почему бы и нам не сделать, как русским? Вот если бы у нас Ленин был!.."
Однажды офицеры начали в казарме сплошной обыск. Искали какие-то листки, которые, как прошел слух, раскидали большевики. Но ведь в их казарме не появлялся ни один русский! Значит, и среди румын есть такие люди, как его друг Василий?.. Илие не видал тех листков. Но слышал от товарищей, что в листках говорилось: "Не ходить на войну против России, а если поганят - разбегаться по домам!"
Не верилось солдатам, что их против России пошлют: ведь румыны с русскими одной веры, вместе в старину против турок, а недавно и против немцев воевали. И не только против немцев. Солдаты, которым в России привелось побывать, - ведь и туда отступали румынские войска, когда немцы почти всю Румынию заняли, - эти солдаты рассказывали: они вместе с русскими в Киеве и в Полтаве за народную власть сражались. Как же войной на русских идти?
Но всё-таки их полк - Илие помнит, в феврале восемнадцатого года - повели к русской границе. Перешли Прут. За ним начиналась русская Молдавия. Полк привели в Кишинев, выстроили на площади. Дивизионный генерал произнес речь: Кишинев и вся земля от Прута до Днестра отныне принадлежат румынской короне. Слушал генерала солдат Сырбу и думал: "Зачем мне чужая земля? К своей бы вернуться…" Но не скоро вернулся Илие к своей земле. И даже чуть вновь на войну не попал: в Бендеры. В этом молдавском городке тогда вспыхнуло восстание. В нем приняли участие даже солдаты. И не только румынские, но и французские, стоявшие там. На "усмирение" пригнали несколько полков. Но солдаты этих полков отказались стрелять. Илие Сырбу, как и его товарищи, выбросил патроны.
Вернувшись после солдатчины домой, не раз вспоминал Илие о своем русском друге Василии. Как он живет? Земли ему, наверное, хватает, спину гнуть ни перед кем не надо. А у Илие хозяйство едва держалось, за аренду земли платить нечем, налоги; примарь грозился описать имущество…
Горькая улыбка тронула губы старика: нет, не получилось тогда в Румынии так, как в России, у Василия. Пытался кое-где народ бунтовать, да задавили.
- Василе, Василе… - повторил Илие вслух имя своего давнего русского друга и, стараясь скрыть волнение, крякнул и придвинул к себе глиняный бокал.
С улицы вошел высокий, чуть ссутулившийся парень лет двадцати пяти. В курчавых черных волосах его торчала застрявшая соломинка. На нем мешком висел заношенный солдатский мундир с коричневой заплатой из домотканного сукна на рукаве. Остановившись у порога, парень с изумлением воззрился на незнакомых людей: наверное, не заметил, что во дворе за сараем стоят распряженные чужие кони. Федьков прищурил глаза: "Тоже, поди, завоеватель!"
- Кто это? - настороженно спросил он Матея, показывая на вошедшего.
- Стефан, брат.