Тогда Моризель попросил Дюма показать ему труп человека, умершего от водянки. Ко всеобщему изумлению, Моризель протянул всю неделю, во время которой обшаривали морги и больницы, отыскивая нужный труп. В конце концов труп нашли; Дюма приобрёл его за шесть франков - тогда это была обычная цена, - а также разыскал хирурга, давшего согласие провести вскрытие и прочесть лекцию о сем патологическом казусе. Это обошлось Дюма в сорок франков. Покойника притащили в комнату Моризеля, и хирург принялся за дело. Его лекция, выдержанная в лучшем стиле Медицинской школы Парижа, была ясной, остроумной, исчерпывающей.
Моризель не пропустил ни слова.
- Меня убивала мысль, что я умру в неведении, - признался он врачу. - Теперь, когда я точно знаю, что со мной, я могу упокоиться с миром. Вы сами в этом убедитесь; я больше никому надоедать не буду и благодарю всех вас. Если вы хотите повторить эту лекцию своим ученикам, доктор, моё тело в вашем распоряжении.
И через несколько минут Моризель скончался.
Весь Париж отдал должное человеку, способному перед смертью совершить подобный поступок, а Дюма написал исполненный большого благородства некролог пьянице, который без писателя умер бы в безвестности.
То же произошло, когда очень плохой старый актёр пришёл умолять писателя подыскать ему роль. Дюма дал ему двадцать франков. Но старик Перринэ был слишком горд, чтобы принимать подачки.
- Если вы не можете предоставить мне роль в вашей пьесе, то хотя бы поручите мне какую-нибудь мелкую работу, дабы я смог сохранить своё достоинство.
- Хорошо, - согласился Дюма. - Вы действительно можете оказать мне услугу. Я в самом разгаре работы над романом, и мне необходимо знать температуру воды в Сене. Постарайтесь раздобыть термометр и измерить температуру воды.
Актёр сделал это, и Дюма заплатил ему пять франков, полагая, что меньше дать просто не может.
На другой день он с изумлением снова узрел Перринэ, который явился с сообщением:
- Температура воды в Сене изменилась: сегодня она равняется пятидесяти семи градусам по Фаренгейту.
Дюма вручил ему пять франков, но доброта помешала ему сказать актёру, что он больше не нуждается в том, чтобы знать температуру воды в Сене. В результате этого в течение многих лет на середине Нового моста, между лавками, которые тогда ещё на нём существовали, каждый день можно было видеть старика, который осторожно опускал в Сену привязанный на верёвочке термометр, после чего он спешил доставить Дюма свои ценные сведения. И Дюма неизменно платил актёру пять франков. Об этом узнал весь Париж. Этот жест повторялся бы до бесконечности, если бы в один прекрасный день Перринэ не умер в Божьем доме.
На похоронах горемыки в присутствии толпы, провожавшей его на кладбище, Дюма произнёс несколько слов:
- При вашей жизни вы никогда не собирали так много публики. Из всех моих сотрудников вы - единственный, кто всегда пунктуально вносил свой вклад в моё творчество.
Хулители Дюма объявили, что этот жест ничем не отличается от рекламных анонсов, которые он печатал в газетах, вроде, например, следующего: "Придёт ли сегодня в театр тот господин, который смотрел на меня так пристально, что заставил покраснеть как-то вечером на представлении "Нельской башни"? Для него будет оставлена записка". И подпись: "Влюблённая".
Утверждали, что эти маленькие пикантные объявления давали превосходный результат; несколько сот господ парижан, полагая, будто "влюблённая" имеет в виду именно их, в тот вечер приобрели билеты на пьесу Дюма.
Глава XII
КЛИКА ПРОТИВ КЛАКИ
Возбуждённый проявлением своей безумной щедрости в отношении консьержа, Дюма всё-таки чувствовал огорчение оттого, что теперь он будет вынужден обойтись без ужина и театра. Он ещё не знал, каким образом удача вознаграждает тех, кто способен сделать красивый жест.
Дюма не прошёл по бульвару и десяти минут, как заметил в окне кафе друга детства, сына учителя, который напрасно пытался сделать из него скрипача. Он кинулся в кафе.
- Юро!
- Дюма!
И молодые люди обнялись.
- Какого чёрта ты делаешь в Париже? - спросил Дюма.
- А ты не видишь? Я - хозяин этого кафе и управляю им.
- Это кафе твоё? Вот счастливчик!
- Ну а что ты здесь делаешь?
- Я приехал в Париж, чтобы писать.
- Писать? Что именно? Статьи в газеты? Если так, ты попал в подходящее место. Ко мне ходит половина всех журналистов Парижа.
- Нет, я хочу писать пьесы.
- А, это дело другое, хотя многие журналисты пытаются их писать. Но подожди минуточку, я закажу нам обед, и мы спокойно обо всём поболтаем. Пообедаешь со мной?
- С превеликим удовольствием!
- Прекрасно. Посиди тут, пока я займусь делами. Какую тебе дать газету?
- Любую.
- У тебя ещё нет любимой газеты?
- Пока не успел выбрать. Их здесь не перечесть!
- Конечно, но тебе нужно знать их все. Я получаю газеты всех направлений. Вот "Конститюсьонель", теперь она стала "Журналь дю Коммерс", потому что была запрещена цензурой. Вот "Драпо блан", ультра-роялистская "Фудр", "Реюньон", которая называлась "Опиньон" до того, как у неё возникли осложнения с цензурой... Потом "Курье Франсэ" и ещё много других. Полистай их, а я пойду заказывать обед.
Дюма перелистал газеты, но мало что в них понял; он дал себе слово разобраться в политике, которая так сильно волновала парижан. Как много ему ещё предстоит узнать!
После обеда Юро сказал Дюма:
- Если ты будешь писать такие отличные пьесы, как "Вампир", то разбогатеешь.
- "Вампир"?!
- Ты не видел "Вампира"? Но на эту пьесу сбегается весь Париж! Никто раньше не видел ничего подобного, а ты сидишь тут, болтаешь, вместо того чтобы идти в театр и изучать своё ремесло!
- Где её играют?
- В "Пор-Сен-Мартен". Поторопись, это на другом конце города, а перед билетной кассой такой хвост, что ты попадёшь на спектакль лишь в том случае, если придёшь пораньше.
Дюма помчался в театр, и хотя пришёл он за час до начала спектакля, перед кассой уже выстроилась длинная очередь. Он встал в конце её и заранее огорчался при мысли, что ему, наверное, не придётся увидеть эту замечательную пьесу, как его окликнул какой-то мужчина:
- Эй, курчавый, в длинной куртке!
- Что вам угодно? - спросил Дюма, готовый рассердиться.
- Просто оказать вам маленькую услугу. Увидев вас, я сказал себе: этот человек очень хочет попасть на спектакль. Так вот, если вы останетесь в хвосте очереди, то окажетесь среди тех пятисот человек, что сегодня вечером в зал попасть не смогут.
- Значит, я жду зря?
- Я предлагаю вам купить моё место за два франка.
- Два франка - дорого. Где я буду сидеть?
- Где пожелаете.
Дюма отдал два франка и занял в очереди место мужчины. Скоро очередь пришла в движение, и через какое-то время Дюма подошёл к входу.
- Ваш билет! - спросил служащий, задерживая его.
- Разве нужен билет, чтобы войти?
- Он думает, что в театр пускают бесплатно! - ехидно засмеялись у него за спиной.
- Но я уже заплатил два франка одному человеку, - пробормотал Дюма.
- Он вам дал билет?
- Нет.
- Пошевеливайтесь! Решайтесь! - кричала нетерпеливая толпа.
- Дайте мне дешёвый билет, - попросил Дюма, расстроенный потерей двух франков.
- Билет в партер стоит один франк.
Дюма заплатил и вошёл в театр.
Он с любопытством окинул взглядом огромную сцену с тяжёлым занавесом, обшитым внизу бахромой, ложи, галёрку и масляные лампы, заливающие светом зал.
Потом Дюма заметил, что около сотни кресел в первых рядах партера уже заняты зрителями, и задался вопросом, как они могли сюда пройти, если учесть, что место, купленное им в очереди за два франка, находилось почти в пятнадцатом ряду, считая от входа. Он сел среди этих зрителей.
- Кто вы? - спросил его один из них. - Я вас ещё ни разу не видел.
- Я только что приехал.
- Вас прислал Дюшар?
- Кто такой Дюшар?
- Как вы сюда попали?
- Купил билет.
- Ну и ну! - обратился мужчина к другим зрителям. - Ещё один чудак с билетом!
Все уставились на Дюма так, словно он являл собой чудо природы.
- Вы носите парик или это настоящие волосы? - спросил кто-то.
- Разумеется, мои настоящие волосы! - негодующе ответил Дюма.
- Они настоящие! Правда, настоящие! - воскликнул спрашивавший, и все покатились со смеху.
- Что тут смешного? - встав, спросил Дюма. - Я готов дать мой адрес любому, кто у меня его попросит.
Он хотел сказать, что готов драться на дуэли, но никто не воспринял его всерьёз, и Дюма, стоя под градом насмешек и свистков, стал от ярости фиолетового цвета.
Но в это мгновение к нему приблизился высокий мужчина и тоном прокурора объявил:
- Вы - не римлянин!
- Нет, я из Виллер-Котре, - сказал Дюма, и этот ответ вызвал такой взрыв смеха, что все, давясь от хохота, лишь показывали на него пальцами.
- Не понимаю, что здесь смешного! - воскликнул Дюма, испепеляя весельчаков взглядом, что заставляло тех смеяться ещё громче.
Теперь, побледнев от гнева, Дюма тыльной стороной ладони влепил пощёчину ближайшему от себя мужчине.
Остальные сразу перестали смеяться и толпой двинулись на него, но высокий мужчина остановил их и вежливо, властным голосом сказал Дюма:
- Эта история слишком затянулась, извольте проследовать со мной из зала.
- Но что я сделал? Я только пришёл сюда посмотреть пьесу.