* * *
Выйдя на левый берег, Мостовой развел мосты и кавалерийскими шашками тола взорвал разводные механизмы.
- Прощай, Ростов-город, - Батурин снял шапку.
- Нет, не прощай, а до свидания, - поправил его Егор.
Измученные всадники вступили в пыльные улицы Батайска. За первой сотней следовал полковой скарб жилейцев, пополненный двумя знаменами, отбитыми в крутой темерницкой долине.
Головные инженерные части немецкой оккупационной армии в течение суток сумели навести мосты. Дон перешел авангард Первого армейского корпуса, подкрепленный казачьей конницей. После короткого боя полковник Быкадоров, совместно с германским батальоном и кавалерийским отрядом Добровольческой армии, под командой полковника Глазенапа, овладел селением Батайск и выбросил сильные разведывательные отряды к хутору Злодейскому и станице Ольгинской. Отсюда, от ворот Ростова, открылся путь, о котором мечтал еще Бисмарк. Путь из Европы в Азию лежал через поля и станицы Кубани, Ставрополья и Терека, богатые хлебом, скотом и лошадьми.
Навстречу оккупантам подвинулась Северо-Кавказская советская армия. На пути вторжения поднялись штыки кубанцев и ставропольцев. Образовался Ростовский фронт. Проходы к югу были закрыты, продвижение остановлено. Начались бои…
ГЛАВА IX
Станица чутко прислушивалась к фронтовым новостям. Возле Совета всегда стояли толпы. Шульгин с утра вывешивал сообщения из-под Батайска. Ежедневно Лука заезжал за соседом, и они отправлялись к Совету. Карагодин читал сводки вслух, а малограмотный Лука, опершись на палку, слушал его со вниманием, заставляя повторять непонятные места. И Карагодин и Батурин послали своих детей на войну, и это их сближало. То, что Мостовой поднялся над его сыном, Луке не нравилось, и он частенько сетовал по этому поводу, всячески превознося удаль и сметку Павла. Поражение немцев под Батайском и на Тамани и радовало и тревожило. Камалинцы, приезжавшие в станицу на вальцовую мельницу, говорили, что Деникин договаривается и с Германией и одновременно с Англией и Францией. С Деникиным был Гурдай, которому Лука доверял. В станице посоветоваться было не с кем. Последнее время старик Батурин боялся высказывать свои мысли даже Перфиловне. Он с тревогой наблюдал, как от него отделялось казацкое старшинство. Лука чувствовал, что он остается одиноким, и это пугало его.
Однажды ранним утром в кухонное окошко постучался Велигура. Бывшего атамана привезли на линейке гунибовцы, тотчас же уехавшие за Кубань.
- Как это, а? Иван Леонтьевич… - лепетал Лука, опешйв при появлении гостя, своего давнишнего недруга.
- Ради безопасности, - строго сказал Велигура, кладя в угол вещевой мешок, - домой нельзя. Как бы Степка Лютый не заарканил. У тебя, в комиссарской хате, в самый раз.
- Издалеча?
- Сейчас из Гунибовки.
- А в обчем откуда?
- Из Сальоких степей, Митрич. От самого генерала Деникина.
Лука цыкнул на Перфиловну, раскрывшую было рот, и приказал ей наглухо затворить ставни. Лязгнули болты. Лука, передвигаясь на цыпочках, вложил в пробои задвижки и присел с Велигурой рядом.
- Как там?
- Тронет скоро великое войско Антон Иванович, - в том же строгом тоне продолжал Велигура, - худо будет тем, кто супротив него держался. Уже почти все станицы на поклон к Деникину приходили, хлеб-соль привозили. А вы как мыслите?
- Да я-то при чем? - воскликнул Лука. - Меня общество на такие ответы не уполномочивало.
- Мы уполномочиваем, Лука Митрич, мы, - внушительно сказал Велигура. - Велел передать Никита Севастьянович Гурдай свой поклон.
- За поклон спасибо.
- Требует тебя к себе.
Лука отодвинулся.
- Не поеду, - решительно заявил он. - Чтоб в армавирском каземате сгноили, как Литвиненкова? Мне и при этой власти за воротник горячую золу не сыплют.
- А другим?
- За других мне болеть незачем.
Велигура промолчал, не желая ссориться с упрямым и запальчивым стариком. Лука был нужен Велигуре как отец Павла.
- Не по-христиански, Лука Митрич, - смиренно сказал Велигура, - только лишь бы себе выгода… А люди?
- Отмолюсь как-нибудь, - буркнул Лука, - будет поп по новину ходить, нагорну ему чувал озимки. В два лба отмолим.
Перфиловна укоризненно покачала головой, вздохнула… Велигура поднялся, взялся за лямки мешка.
- Простите за беспокойство. Не обессудьте…
Эти слова, прозвучавшие угрозой, отрезвили Батурина. Уход Велигуры означал полный разрыв с казачеством, и это было настолько страшно, что почти не укладывалось в его сознании. Лука суетливо зашаркал сапогами.
- Куда ж ты поедешь, Иван Леонтьевич? Перфиловна, дай умыться гостю. Может, постель разобрать, Леонтьевич?
Велигура остался. Когда они трое в полутемной комнате сидели за завтраком, послышались глухие, словно удары молотка по дереву, винтовочные выстрелы. Велигура отодвинул ложку, приподнял брови.
- Стреляют?
Лука схватил шапку.
- Посиди тут, Леонтьевич, я погляжу.
Старик выскочил из комнаты и вскоре вернулся встревоженный.
- Отряд какой-то подходит. Вы бы спрятались, Леонтьевич. Беда будет, ежели нас застанут.
Лука принес лесенку, открыл чердачную ляду, Велигура скрылся наверху.
Выйдя в палисадник, Лука прилег вместе с Перфиловной у забора, обвитого повителью.
По улице трусцой пробежал Ляпин. Он был без шапки, в расстегнутом бешмете. За ним мчался полупьяный Очкас.
- Банда подходит! - кричал он. - Ховайтесь! Банда!
Женщины, выскочившие было на крик, бросились по дворам.
Лука видел, как Ляпни и Очкас, перемахнув через забор, окрылись в каратодииском подворье.
- Поползем отсюда, Митрич, - шепнула перепуганная Перфиловна.
- Лежи уже, - цыкнул на нее Лука, - куда черт понесет, заметят.
На площадь выскочили двое верховых. Один из них, в лихо заломленной шапке, подлетел к общественному колодцу, размахнулся, швырнул ручную гранату. Бурое облачко вспыхнуло, пророкотал разрыв. Лука пригнул голову. Перфиловна схватилась за уши. Дымок поднялся выше колокольни, поредел.
- Давай! Свободен! - заорал на всю площадь человек, бросивший гранату.
Второй всадник встал на седле, снял бескозырку и по-морскому просигналил руками.
Послышался звонкий ход колес. Крики, музыка. На тачанках, запряженных полукровками, ехал отряд. Поверх сена - ковры, на них бутылки с водкой, окорока, кадушки с медом, накрашенные женщины. Лука перекрестился, а потом оплюнул: одну из девок, в ризе, сиявшей под солнцем, он принял за священника. Волосы у нее были распущены, в руках она держала большой крест и чашу. Чубастый молодец в алой рубахе, с балалайкой в руках, сидел у ее ног, изредка прикладываясь к чаше.
- Светопреставление, - шептал струхнувший Лука.
Девка в ризе проехала. На тачанках играли граммофоны. Бражничало какое-то страшное и непонятное Луке войско.
Позади, подвязанные к осям, шли бараны, окутанные пылью. Бараны упирались, блеяли, крутили головами с позолоченными рогами. К линейке цепыо привязали медвежонка, неуклюже переваливающегося на мягких лапах. Парень во всем желтом потрясал бубном, и ему бешено подыгрывали на гармошках трое, вооруженные до зубов. Они сидели на тачанке, опустив ноги в одинаковых лакированных сапогах. Бубенщик прыгал так, что крылья тачанки стучали о колеса, и выкрикивал:
- Ой цы, огурцы!
Вот человек в дамской шляпе с резинкой. Расстегнутая красная черкеска напялена на голое мускулистое тело. Генеральские парадные брюки навыпуск. На босых ногах шпоры.
- Мир хижинам, война дворцам! - басом ревел обладатель красной черкески и генеральских штанов.
- Жизнь миг, искусство вечно!
Пьяный парень, овитый пулеметными лентами по обнаженному бронзовому торсу, потрясал шароварами, очевидно специально для пего выкроенными из цветного шелка.
- Сами морские, брюки костромские! - горланил он, поворачиваясь и сверкая белозубым ртом.
Люди, усыпавшие тачанки, кричали, плясали, чокались чашами, наполненными вином, подкидывали вверх бутылки, шапки. Все они были обвешаны оружием.
- Чертова свадьба, - тихо сказал Лука, - чертова свадьба!
Старик не со страхом, а со злобой смотрел на последнюю тачанку, на которой раскачивался пулемет. Возле церкви над щитком пулемета забелела дамская шляпка и протарахтели выстрелы. "На память" - как называли анархисты этот прием - была выпущена очередь.
Лука приподнялся с посеревшим лицом.
- Что же это такое? - (всхлипнула Перфиловна.
Лука, долго стряхивая пыль, поднял глаза, налитые кровью.
- Ишь какому сатане наш Павлуша душу продал. Вот их программа!
Перфиловну испугали вид мужа и злоба, с которой он выложил свою мысль. Ей хотелось как-то смягчить происшествие, отвести гнев старика.
- Не наши это, Митрич, не наши. Наши товарищи не такие…
- Одна лавочка, - произнес Лука и, тяжело ступая, пошел к даму.
Войдя в дом, Лука долго молчал. Велигура, наблюдавший "чертову свадьбу" в слуховое окно, дал ему возможность подумать. Потом вкрадчиво спросил:
- Как же ответить Никите Севастьяновичу, Митрич?
- Чего это он, - неожиданно выкрикнул Лука, - опять обжулить хочет?
Велигура потерял прежнее спокойствие.
- Чего ты, Митрич? Чего ты? Бог с тобой.
Лука исчез и вернулся с тряпичным свертком. Принялся быстро руками и зубами развязывать его.