Дафне казалось, что самые простые и обыденные картины исполнены особого смысла. Привязанная круторогая овца, рядом с которой резвился ягненок, повернула голову и посмотрела им вслед. На дорогу перед ними выскочил петушок - вытянув шею и наклонив голову, он бежал решительно и быстро, но оперенная красавица, хотя и была маняще близко, все ускользала и ускользала от него.
Но вот впереди показался песчаный берег, уступами спускавшийся к воде, совсем зеленой на отмели. Длинная пристань тянулась туда, где зеленый цвет сменялся темно-синим: там дно круто уходило в глубину.
Рыбачье судно уже причалило. На берегу и на пристани собралась шумная толпа. Так бывало всегда, когда в Галасарну заходили рыбачьи суда: они привозили с собой радостное возбуждение, охватывавшее весь город. Некоторые горожане спешили на берег купить рыбы, но большинство приходило поглазеть, поболтать и узнать новости.
Дафна и Гиппократ шли как во сне. Старик Ксанфий окликнул их и торопливо засеменил за ними по пристани. Его спина сгибалась под тяжестью туго набитых мешков - сверху к одному из них была привязана лира, прощальный подарок Гиппократа. В толпе зевак раздался хохот: старик споткнулся и чуть было не свалился в воду.
Они подошли к судну, и Гиппократ посмотрел на Дафну. Его взгляд был как поцелуй, но слова, которые он жаждал сказать ей, остались несказанными - слова, которые она так хотела услышать и не услышала.
Она поднялась на палубу и повернулась к нему. Он столько хотел сказать ей… и не имел на это права. Он должен молчать пока. Он может лишь проститься с ней.
Матросы закричали. Судно отчалило. С шумом развернулись бурые квадратные паруса. Ветер, дувший с берега, наполнил их. Дафна стояла на высокой корме. Но еще выше стоял кормчий; он навалился на руль, - и судно, оставив позади зеленую воду, понеслось над синей пучиной. Оно то взлетало на волну, то опускалось, с каждой минутой становясь все меньше и меньше. Нос его поднимал тучи брызг, и в лучах солнца они казались белой гривой лошади, которая мчится галопом, - мчится галопом по синей равнине.
* * *
Когда Гиппократ на следующее утро собрался в путь, мать проводила его до дороги.
- В Мерописе, - сказала она, - тебя ждут многие, в том числе и Фаргелия. Она не из тех женщин, на которых можно не обращать внимания. А Дафна? Что ты думаешь делать дальше?
- Вот именно: что? - ответил он. - Сейчас я ничего не могу сделать. Ведь я же не варвар-завоеватель, чтобы увезти ее без согласия отца. И хотя Дафна не придает значения богатству, ее отец, боюсь, придает ему слишком большое значение. Кроме того, Тимону отказать нелегко: у Коса еще никогда не было такого архонта. Вспомни, я ведь познакомился с Дафной случайно, когда она приехала сюда как невеста другого, а меня позвали к больной. На помолвку же Олимпия пригласила меня лишь потому, что у нее было непонятное желание уговорить меня лечить Клеомеда. И хотя помолвка расстроилась и Дафна почему-то тайком покинула виллу Тимона, она и ее отец по-прежнему связаны словом, которое дали Клеомеду. Если я не хочу поступить бесчестно, мне остается только ждать.
- Как глупы бывают мужчины! - воскликнула Праксифея. - Тебе, наверное, и в голову не приходило, что именно ваша встреча в доме Тимона могла заставить Дафну переменить решение? А может быть, немножко помогла и моя молитва Аполлону.
Она сердито подошла к колодцу и принялась доставать воду.
- Не трать сочувствия на Клеомеда. Лучше возьмись лечить Дафну. Помоги ей выйти замуж за человека, которого она любит. Я понимаю ее лучше, чем ты. У нее решительный характер. Эврифону будет не так-то просто принудить ее к нежеланному браку, и он это знает. Опасность в другом: твоя гордость и излишняя щепетильность помешали Дафне догадаться, что ты ее любишь. И даже если она догадывается, ее все равно должны одолевать сомнения. Впереди ждет беда, Гиппократ, а может быть, и трагедия. Я чувствую это. Ты должен пересылать ей весточки.
Гиппократ покачал головой.
- Нет. Этого я не могу.
И тут Праксифея дала волю своему гневу:
- Я хочу, чтобы Дафна стала твоей женой, не меньше, чем женитьбы своего сына на ней хочет Олимпия. А ты берегись этой хитрой и бессердечной женщины! Я знала ее еще до того, как она вышла за Тимона, мне рассказывали, каким образом ей удалось поймать его в свои сети. О ней ходило много слухов. Тимон - не единственный мужчина в ее жизни.
Гиппократ смотрел на мать с удивлением. В ее глазах стояли сердитые слезы.
- Вы, асклепиады! Вы уж слишком, слишком честны. Не смиряйся со своей судьбой, как твой двоюродный брат Подалирий. Не оставайся, как он, никчемным старым холостяком.
Она с досадой отвернулась и, не оглядываясь, зашагала по обсаженной оливами дорожке. Гиппократ услышал, как тяжелая наружная дверь захлопнулась с резким стуком.
Глава XII Любовь в странном обличии
Вернувшись в Меропис, Гиппократ тут же погрузился в нескончаемый поток чужих забот и страданий - в этом, собственно говоря, и заключается занятие медициной. Едва за ним затворилась входная дверь, как его окликнул Подалирий. Радостно поздоровавшись с ним, он сказал:
- Мне нужна твоя помощь, и как можно скорее. Дело идет о тяжелой болезни и о серьезных семейных неурядицах.
- Голодный способен уделить тебе лишь половину внимания, - ответил Гиппократ. - Позволь мне сначала поесть и умыться. Путь сюда из Галасарны пешком очень долог. Но я не замешкаюсь.
Гиппократ повернулся, чтобы поздороваться с привратником.
- Хайре, Элаф. Что нового? Где Бобон?
- Жена повела его к морю, чтобы выкупать. Он опять убегал. Ему не нравятся зеваки, которые толпами ходят за Эмпедоклом.
Заметив удивленный взгляд Гиппократа, он пояснил:
- Когда Эмпедокл приезжает сюда на своем осле, за ним всегда бежит толпа, и многие остаются на берегу ждать, пока он снова не выйдет. Бобона это пугает, а может, его донимают благовония, которыми щедро умащивают себя близнецы-рабы.
Гиппократ засмеялся и вошел в дом. Когда же он снова вышел, к нему в неуклюжем восторге бросился Бобон и, наверное, сбил бы его с ног, если бы он не успел уклониться. Подбежал Элаф. Посмотрев на Гиппократа, который теперь, умывшись и переодевшись, выглядел очень посвежевшим и совсем молодым, он сказал:
- Жизнь в Галасарне пошла тебе на пользу, господин. Ты опять стал таким же здоровым и сильным, как раньше. Может, ты в свободное время боролся в их палестре?
- Ну, не совсем в палестре, - усмехнулся Гиппократ. - Но мне и правда пришлось бороться, хотя и не по доброй воле.
Из операционной вышел Подалирий и сразу же заговорил:
- Я хотел посоветоваться с тобой вот о чем. Ты, наверное, знаешь Кефала - богатого и еще молодого человека из знатной косской семьи? Один из его рабов заболел, и меня позвали к нему. Но мне ничего не удалось сделать. Сейчас у него началась острая лихорадка. Несмотря на мои усилия, ему становится все хуже. Но дело не только в этом. У Кефала нелады с женой… мне трудно тебе это объяснить. Может, ты сходишь туда со мной?
- Хорошо, - сказал Гиппократ. - А как Эмпедокл?
- Вначале лечение у Сосандра ему очень помогло, но теперь, кажется, опять наступило ухудшение. Ты увидишь его, когда мы вернемся. Да и кроме него тебя дожидается много больных.
Подалирий продолжал свои объяснения на ходу.
- Я попробую рассказать тебе об этой семье. Кефалу лет тридцать пять. Его жена немного моложе. Детей у них нет, но не было и неудачных родов. Этот раб до болезни был очень красив. Муж и жена все время ссорятся. Жена - настоящая красавица, как ты сам увидишь. Но у них с мужем постоянные неурядицы и… ну… когда мы остаемся одни, она держится со мной излишне ласково.
Гиппократ понял, что этот стареющий врач-холостяк несколько растерян, но также, пожалуй, и польщен. Поэтому он ответил общими рассуждениями.
- Если в доме царит вражда, он превращается в подмостки для трагедии. И когда на них появляется врач, жена иногда бывает к нему очень внимательна - для своих собственных целей. Некоторые приписывают это неудовлетворенным плотским желаниям. Но куда чаще она, по моему мнению, просто хочет вызвать у мужа ревность, чтобы обрести над ним былую власть, напомнив ему таким способом о своей красоте.
- О нет, - ответил Подалирий. - Тут это гораздо глубже. Я и прежде бывал у них в доме, а кроме того, лечил ее еще до замужества. Она уже тогда заметила, что я не похож на других мужчин, - по крайней мере, так она говорит теперь. И должен признаться, она внушает мне симпатию. Мне ее очень жаль. Очень.
Гиппократ посмотрел на своего спутника, а потом перевел взгляд на дома, тесно обступившие узкую улочку. Он понимал, что в Подалирии, опытном и чрезвычайно добросовестном враче, неожиданно проснулся доверчивый мальчик, который таится в душе большинства мужчин.
Дом Кефала был белым одноэтажным квадратом, внутри которого находился большой открытый двор, а также несколько двориков поменьше. В одном из них они столкнулись с самим Кефалом. Он расхаживал взад и вперед, угрюмо поглаживая вьющиеся черные усы.
- Я рад, что ты пришел, Гиппократ, - сказал он. - Мой бедный раб уже больше не узнает меня.
Гиппократ оставался в комнате больного необыкновенно долго - так по крайней мере показалось Кефалу. Наконец асклепиад вышел, но лицо его было мрачно.
- Тело больного больше не в силах противиться лихорадке, - сказал он. - С ним остался Подалирий, он сделает все, что в человеческих силах, но боюсь, что юноша должен умереть.
Кефал долгое время молчал. Потом он хрипло сказал:
- Мой раб был очень красивым юношей, и к тому же хорошо образованным. Ты и представить себе не можешь, какая это для меня потеря.