Вторую батарею решили строить на куче балласта, лежавшей у основания Карантинного мола: и место удобное и во времени экономия - здесь не надо было производить больших земляных работ.
Но, на беду, куча находилась на территории Карантина, обнесенного высокой стеной. Когда прапорщик Артамонов явился, чтобы произвести распланировку батареи, его внутрь ограды не пропустили.
Начальник Карантина только разводил руками:
- Ничего не могу сделать. Не смею нарушить закон, по которому вся территория внутри ограды считается зараженной.
Как с ним ни бились - ничего не помогало. Командующий уже вызывал начальника к себе. "Не смею", - говорит, и все! Прямо хоть бери Карантин штурмом!
Наконец, начальник согласился пропустить внутрь работных людей- арестантов, но выставил одно условие...
- Подумайте только! - гневно говорил генерал Есаулов. - Он прислал письмо, где пишет, что может допустить арестантов к работам внутри Карантина только при условии, что те отбудут двухнедельный карантин! Я сейчас сам поговорю с ним!
И генерал тотчас же отправился к Карантину.
Высокие железные ворота были заперты наглухо, нигде на стенах не было видно ни души. Генерал молча вылез из коляски, подошел к воротам.
Изнутри, очевидно, наблюдали за ним, так как тотчас же в воротах открылось окошечко и в нем появилось лицо офицера.
- Где начальник Карантина? - спросил Есаулов, едва сдерживая себя. - Вызовите его ко мне.
Голова скрылась. Вскоре послышались торопливые шаги и в окошечко высунулась голова начальника Карантина.
- Чем могу служить вашему превосходительству?
- Вот вы, господин начальник, - подошел Есаулов к воротам, - написали нам, что можете допустить людей к работам только после двухнедельного карантина.
- Так точно-с, - подтвердил начальник.
- А понимаете ли вы, что делаете?
- Все согласно инструкции. На сей счет у нас строго: все действия наши производятся согласно приказов и инструкций!
- Вот что, милостивый сударь! - сдавленным голосом произнес Есаулов, близко подходя к окошечку. - Перестаньте отговариваться разными приказами и инструкциями. Вы прекрасно знаете, что на насыпи внутри Карантина должна быть построена батарея. Имейте в виду, что всякую преднамеренную задержку вроде вот сей, я буду рассматривать как умышленное действие, направленное во вред армии, и поступлю тоже согласно законов военного времени, предусматривающих такие случаи!
- Но, ваше превосходительство... - испуганно залепетал начальник, - ведь в этой куче может быть страшная зараза...
- Самая страшная зараза - это люди, подобные вам! - загремел генерал. - Что же касается этой кучи, то, находясь столько лет на ветру и солнце, она не может содержать заразы! Медики мне выдали письменное свидетельство об этом. Будете противиться - прикажу арестовать, и судить!..
- Но ведь зараза... Эпидемия...
- Я же говорил, что у меня есть письменное свидетельство медиков!
- А... можете вы показать его мне?
- Не только показать, но и совсем отдать, чтобы вы могли подшить его к делу!.. Открывай ворота!
- Я что же... я ничего... - лепетал начальник. - Только бумагу извольте мне сразу...
- Чернильная твоя душа! Адъютант, передайте ему бумагу!
Адъютант выхватил из портфеля свидетельство и передал его в окошко. Наступила тишина. Вероятно, начальник читал бумагу.
Затем ржавые ворота заскрипели и стали медленно раскрываться.
Щеголев, в числе других офицеров присутствовавший при этом, улучил минутку и подошел к генералу.
- Вот бы, ваше превосходительство, еще одну крепость взять.
- Это какую же еще одну? - всем корпусом повернулся к нему генерал.
- Да сарай около моей батареи снести надобно... Я вам уже докладывал...
Вопрос с сараем до сих пор не был решен. Владелец его находился в Англии, а без него никто не мог дать разрешения на снос этого сарая.
- А-а, помню, помню... - сказал генерал. - Пожалуй, теперь время и о сарае подумать. Дайте только отдышаться.
Пока что на батарею Щеголева прислали мешки - восемь тысяч штук! Огромной кучей свалили возле стенки сарая.
- Мы постепенно заберем их от вас, - говорил прапорщику полковник Яновский. - Будем насыпать землей и делать укрепления или чинить разрушенные.
Во второй половине марта к большой радости Щеголева и всех солдат Шестой батареи им прислали дополнительный запас пороху. Прапорщик снова заговорил о разрешении на стрельбу.
- И думать не смейте! - запретил Яновский. - Палить будем вместе, когда все батареи закончим.
А работы на батареях велись очень медленно.
Еще 12-го марта генерал Сакен заявил в городской думе, что прекращает оборонительные работы ввиду отсутствия средств на наем подвод.
На следующий день к генералу Федорову, назначенному градоначальником, явились старосты двух артелей извозчиков-биндюжников и передали письмо от всего цеха. В письме говорилось:
"Усматривая заботливость Правительства в устроении на берегу моря артиллерийских батарей, без сомнения, на всякий случай к защите города нашего от покушения противника предположенных, мы, поговоривши между своими товарищами, изъявляем единогласно услугу свою, выставляем для сей надобности в течение 10 дней по 65 лошадей с повозками.
А потому покорно просим Ваше Высокоблагородие о сем нашем душевном желании довести до сведения Исполняющего Должность Новороссийского и Бессарабского Генерал-Губернатора, и если будет принято сие в резон, то во всякое время мы готовы исполнить в точности приказание.
Биржевые старосты Никита Плакунов, Матвей Андрунин".
Генерал Федоров был очень тронут.
- Вот как отзываются на беду истинно русские люди! - говорил он. - Что имеют, то и дают! Да ежели бы купцы наши и высшее дворянство вот так-то по крошке от себя оторвали, разве нужно было бы хоть о чем-нибудь тужить?.. Не шесть стояло бы батарей, а двадцать шесть!
Тем временем появились признаки того, что на Одессу действительно надвигается гроза: стало известно, что британский консул Иемс и французский - де Вуазен покинули город.
Это известие весьма встревожило генерала Сакена. По его приказу был срочно составлен план эвакуации Одессы на случай появления больших сил неприятеля.
Вывозу подлежали: банки, казначейство, важные государственные учреждения по особому списку, а также институт благородных девиц, богоугодные и иные заведения.
Хотели, было, внести в список лицей и гимназию, но ученики, узнав об этом, запротестовали:
- Что же это? Неужели нас за русских не считают? Мы не маменькины сынки, чтобы в момент опасности для нашего отечества подальше удирать! Попытаетесь вывезти - все равно с дороги убежим.
Приказ о вывозе лицея и гимназии был пока отменен.
Подошло двадцатое марта, а батареи еще не были закончены. Подвод извозчиков-доброхотов оказалось мало.
Тогда генерал Сакен совместно с градоначальником и новым военным генерал-губернатором генерал-лейтенантом Крузенштерном решились на крайнюю меру: "...Все имеющиеся в городе грузовые повозки с лошадьми для несения извозной службы забрать на столько времени, сколько потребуется на усмотрение Военного Начальника. В качестве работных людей взять всех беспаспортных и иных, между двор шатающихся..."
С помощью этих решительных мер батареи, наконец, были закончены. Неожиданно появилась возможность решить вопрос и о Центральной батарее. Случилось это так.
Однажды генерал Сакен получил от одного из жителей, итальянца по происхождению, принявшего православие, Луиджи-Осипа Мокки прошение о предоставлении ему права за собственный счет устроить батарею, купить пушки и нанять артиллерийскую прислугу.
"...Как мое новое отечество в беде оказывается, то почел за долг свой ему на помощь прийтить в устроении за собственный счет батареи, - писал Луиджи. - Особливо приятно мне, что, ежели разрешат Начальства, батарея сия противу старинных недругов моего отечества действовать будет..."
- Вот, изволите видеть, кто сей муж? - потрясая письмом, говорил Сакен. - Человек простого звания, из самых низов выбившийся. Что ему в горе нашем? Он мог бы сидеть в сторонке, конца войны дожидая. Но нашим толстосумам в пример сего итальянца ставить приходится!
Решено было просить разрешения поручить Луиджи оборудование Центральной батареи.
Однажды к Щеголеву на батарею явилось несколько человек во главе с Луиджи-Осипом Мокки. Низко поклонившись, Луиджи объяснил, что пришел просить прапорщика обучить нанятых им людей обращенью с пушками.
- Не сомневаюсь, что государь разрешит мне устроение батареи. Не желая терять времени, я прошу ваше благородие обучить меня и моих людей искусству меткой стрельбы из пушек.
Прапорщик колебался: как все-таки без разрешения начальства обучать посторонних военному делу! Выручил Ахлупин, старый приятель Луиджи.
- А вы дозвольте, ваше благородие, пушечку выкатить на бережок. Я там их и поучу, а после тихонько орудие назад прикатим.
Щеголев разрешил, и Ахлупин, не откладывая, начал ученье.