...10(22) апреля, в 6 часов утра девять неприятельских пароходов (один 54-пушечный, восемь других большей частью 32-пушечных) подошли к берегу и начали бомбардировку. Огонь был направлен на батареи, большинство которых были так слабо вооружены, что не могли отвечать на огонь неприятеля. На самом конце Практического мола стояла 6-я, или так называемая левая батарея, которая одна только приняла активное участие в борьбе. Начальствовал там прапорщик Щеголев. У него было всего четыре орудия, из которых одно было скоро подбито, другое было так поставлено, что его амбразура препятствовала обстрелу судов, когда они заняли позицию. Его батарею обстреливали восемь пароходов и линейный винтовой корабль. Батарея Щеголева была приведена к молчанию после шестичасовой перестрелки. Стоявшие недалеко русские суда были объяты пламенем. Щеголев и состоявшие при батарее фейерверкеры и рядовые вели себя в течение этих часов неравного боя с необычайным мужеством.
Из книги Е.В.Тарле "Крымская война"
Том II Глава I."Союзники в Варне и высадка в Крыму"
Рисунки М.Муцельмахера
Содержание:
Глава первая 1
Глава вторая 3
Глава третья 6
Глава четвертая 12
Глава пятая 18
Глава шестая 20
Глава седьмая 28
Эпилог 33
Примечания 33
С.Сибагин
Прапорщик Щеголев
Пусть сыплют ядра надо мной,
Пускай мы ранами покрыты,
Но этот пост сторожевой
Мы не оставим без защиты.
(Из "Песни о Щеголеве")
Глава первая
Поздним утром яркого, почти по-летнему сверкающего дня, в конце октября 1853 года, по дороге из Николаева в Одессу ехала парная бричка.
По сытым, бойко бежавшим лошадям, по хорошей коляске на железном ходу, с рессорами и кожаным верхом, по кучеру в нарядном армяке и шапке с петушиным пером,- бородища во всю грудь, в ручищах ременные вожжи,- было видно, что этот экипаж собственный, а не наемный.
Густая пыль покрывала бричку и серыми клубами тянулась позади. На небе ни облачка... Тишина прерывалась только топотом копыт и звоном бубенчиков.
В бричке ехали двое: маленький полный человек лет под пятьдесят, с красным толстым носом и лысиной, окаймленной тонким венчиком полуседых волос, и молоденький безусый офицер лет двадцати, круглолицый, с чуть вздернутым носом.
Укрываясь в глубине брички от пыли и солнца, пассажиры тихо беседовали.
- Когда я получил назначение в Одессу,- говорил офицер,- я прежде всего бросился искать книги с описанием этого города.
- А пушкинское описание Одессы вы знаете? - спросил толстяк.
- О, конечно,- воскликнул офицер,- я еще раз прочел "Онегина" и биографию Пушкина. Оказывается, это в Одессе он написал не то две, не то три главы "Онегина", "Цыганы" и что-то еще.
- "Бахчисарайский фонтан".
- Да. Пребывание в Одессе было весьма благотворным для великого поэта... Скажите, а не приходилось ли вам встречаться с Пушкиным? Ведь вы говорили, что являетесь коренным одесситом?
- К сожалению, не пришлось. Я в то время служил по другому ведомству. Тридцать лет прошло, а как будто вчера это было... Какие разговоры ходили среди нас о Пушкине, как мы все переживали его неприятности. Тридцать лет... тридцать лет... - вздохнул толстяк.
Бричку сильно качнуло, офицер выглянул наружу, ахнул и выскочил на дорогу.
- Стой! - закричал он. - Море! - И, спохватившись, обернулся к толстяку, удивленно смотревшему на него. - Извините великодушно, что задержал вас... Поймите мое чувство, ведь я впервые вижу море. Какая красота, простор какой!
Он восторгался, дыша полной грудью и оглядывая голубую, сверкающую мириадами искр водную гладь. Затем подбежал к морю, бросил на песок каску, набрал полные пригоршни воды и стал умываться. При этом юноша так радовался, что даже степенный кучер улыбнулся в дремучую бороду. Засмеялся и толстяк.
- Я радуюсь не только красоте моря, - смутился офицер, - но и тому, что близится к концу мое путешествие.
- Да, вон он, конец-то.
Толстяк указал вдаль, где, подернутый легкой дымкой, виднелся город. Офицер долго смотрел вперед. Видно было, что он взволнован. Потом молодой человек еще раз обмыл лицо, вытер носовым платком - теперь стало заметно, что он немного рыжеват и веснущат, - вздохнув, надел каску и полез в бричку.
- Что-то меня там ожидает?.. - тихо проговорил он.
- Только одно хорошее, - весело сказал толстяк. - Остановитесь вы у меня - этот вопрос уже решен, - в номера кормить клопов я вас не пущу. Супруга моя из купеческой семьи, хлебосолка истинно русская, гостям всегда рада. Дети познакомят вас с молодежью, станете вы жить-поживать, горя не зная.
- Вашими устами да мед пить... Совестно мне утруждать вас. И так я вам обязан тем, что подъезжаю к Одессе. Если бы не ваша любезность, сидел бы я еще в Николаеве, дожидался лошадей неизвестно сколько.
- Ну, пустяки какие...
Город заметно приближался. Вскоре уже можно было, различить отдельные дома, крошечные черточки церквей и пожарных каланчей.
- Сколько нам еще ехать?
- Да верстов пятнадцать только и осталось, - ответил кучер. - Аккурат к обеду поспеем.
Дальше ехали молча. Через некоторое время остановились у полосатого шлагбаума на окраине города. К коляске подошли чиновник и солдат. Толстяк протянул им две подорожные - свою и спутника. В одной: из них значилось: "Чиновник канцелярии градоначальника Бодаревский Корнила Иванович следует по казенной надобности в город Николаев и обратно". А в другой было написано, что "Прапорщик артиллерии Щеголев Александр Петрович переводится из 2-й артиллерийской бригады Московского гарнизона в 14-ю артиллерийскую бригаду, имеющую пребывание в городе Одессе".
Пока чиновник отмечал подорожные, солдат с кучером сняли сундуки пассажиров и раскрыли их. Чиновник наклонился над ними, перевернул кое-что и разрешил закрывать. Щеголев заметил, что Бодаревский сунул в руку чиновнику ассигнацию.
- А разве вы везете с собой что-нибудь беспошлинное? - спросил он, когда они тронулись дальше.
- Нет. Я дал ему просто, чтобы не задерживал. Хоть я и сам чиновник, а вы офицер, но и к нам можно придраться. Просто заставит стоять тут до вечера, и никому не пожалуешься. Легче и проще так вот. Трешница - деньги небольшие, а от неприятности избавить могут. Мне ведь прогонные полагаются, а я на своих лошадях еду. И овес по дешевке в Николаеве купил. Экономия будет.
Вдоль дороги все чаще попадались домишки, кабаки, лавки.
Вдруг кучер сердито задергал вожжи и выругался.
- Чего ты? - спросил его хозяин.
- Да вот, чумацкие валки сцепились. Теперь до вечера не расцепятся, мимо не проехать, а в объезд далеко. Вот не повезло как...
Пассажиры выглянули. Впереди стояли неподвижно две длинные линии возов, запряженных волами, толпа людей, доносились шум и крики.
- Валка - это что такое? - спросил прапорщик.
- Чумацкий обоз возов с полсотни, а то и больше. Чумаки связывают их в одну длиннейшую цепь, чтобы править было легче. Вот два таких обоза и смешались. Теперь не пробьешься...
- Надо помочь им,- сказал Щеголев.
- Совершенно бесполезно-с. Мужики они непонятливые, зря только горло рвать с ними...
- Как это зря,- горячо возразил прапорщик. - Вот сейчас посмотрим.
Не успел Бодаревский сказать ему слово, как Щеголев выпрыгнул из брички, нырнул в толпу чумаков. Шум там сразу прекратился.
Громко говорил что-то, размахивая руками, только сам прапорщик. Чумаки быстро развязали валку, оттащили сцепившиеся телеги. Пяти минут не прошло, как дорога оказалась свободной.
- Ну вот,- сказал прапорщик, влезая в бричку и вытирая вспотевшее лицо. - Да эти чумаки вовсе и не непонятливые.
- М-да, - удивленно заметил Бодаревский, - видать, что командовать вы умеете...
Бричка медленно поехала по улице, круто поднимавшейся вгору. С одной стороны здесь стояли дома, а с другой был обрыв, за которым расстилалось море. Щеголев с интересом рассматривал все: улицу, дома, море.
Проехав мост, под которым шла пыльная дорога, пересекли небольшую площадь и свернули на Екатерининскую улицу. У дома за углом остановились.
- Ну вот и приехали,- сказал Бодаревский.
Пока выбежавшие дворовые открывали ворота, прапорщик успел прочесть на табличке: "Дом сей принадлежит надворной советнице Марии Антоновне Бодаревской". Когда въехали во двор, Щеголев увидел с одной стороны приземистый амбар, с другой - службы, а в глубине, окруженный садом, господский дом с колоннами и высоким крыльцом. Спрыгнув с крыльца, к бричке примчался мальчик лет пятнадцати, в гимназической форме. Он бросился на шею толстяка.
- Папочка приехал, папочка!
Вслед за тем на крыльцо выскочила девушка, по виду на год-два старше мальчика. Она тоже хотела броситься на шею к отцу, но, увидев молодого незнакомого офицера, остановилась.
- А вот и девочка,- сказал Бодаревский, осторожно освобождаясь из объятий сына и целуя дочь. - Познакомьтесь, пожалуйста,- моя дочь Пашенька, а это сынок Ваня.