- Ты, грек, позволяешь себе больше, чем от тебя требуют, - процедил Фарнасп. - Твое дело передать слова этих презренных, а радоваться их приходу - не твое дело. У царя царей и своего войска достаточно. Скажи этому конскому помету, что я до тех пор не поверю их словам, пока сам их ничтожный царек не явится ко мне.
Посланные уехали и вскоре от скифской орды к Фор-наспу направилась большая свита. В бобровой мантии, с золотым куполом на голове и с золотой чашей у пояса ехал Скунка.
- Ты должен пасть к ногам царя царей и объявить себя его подданным, - заявил Фарнасп. - А твои люди пусть докажут миролюбие - едят и пьют с нашими.
Скунка на всё отвечал согласием.
Он радовался при виде множества персов, двинувшихся с ним к царскому стану, усматривая в этом почет, оказанный ему сатрапом. Но не доходя царской ставки, его и его приближенных стащили с коней и связали, а тех, что пытались сопротивляться, закололи копьями.
Дарий уже ждал. От накопившейся злобы у него задрожали пальцы, когда гонец принес счастливую весть. Он хотел достойно насладиться первым торжеством над неуловимым противником.
Трон его поставили на высокий помост, покрытый роскошной материей, и когда царь сел, толпа эфиопов подняла помост на плечи. Связанного Скунку бросили перед ним на землю. Он пытался что-то говорить, но Фарнасп ударил его ногой.
- Как смеешь ты, поганный репейник, говорить перед царем, прежде чем тебе это позволят?
Дарий долго рассматривал жертву, а потом спросил - о чем говорил Скунка? Фарнасп этого не знал, но думал, что просил о сохранении жизни. Тогда по знаку царя принесли раскаленное железо и, как только Скунка, под натиском эфиопов, перестал метаться и делать движения, погрузили ему железо в глаза.
У Дария просветлело лицо от звериного вопля, который испустил скиф, и от дымящихся впадин глаз. А потом на боевой колеснице он двинулся к месту скифского пленения.
Скифы уже лежали в ряд связанные, а женщины, старики, дети - разбиты на кучи и плотно обтянуты веревками.
Дарий велел разогнать колесницу и промчаться по лежащим. Но когда конские копыта готовы были опуститься на тела кочевников, царь, наклонившись к вознице, сильным движением натянул вожжи. Он медленна проехал вдоль линии поверженных врагов и остался доволен их численностью.
- Они должны возвестить обо мне степному народу. Пусть степь содрогнется и падет к моим ногам! Пусть узнают мою мощь и боятся моего гнева:.
Зажгли костры и стали греть железо.
До вечера раздавались нечеловеческие вопли и стоны, а утром в степь потянулась длинная вереница скифов. Впереди в золотом шлеме, с золотой чашей у пояса - закованный в железо Скунка, уставившийся в родные просторы окровавленными провалами глаз. За ним, держась друг за друга, его ослепленные воины. На каждую сотню Дарий оставил по одному одноглазому, которые могли бы вести остальных.
VI
Звон цепей ослепленного царя разнесся по всей Скифии. Раньше всех его услышали земледельческие скифы, жившие между Гипанисом и Борисфеном. Дойдя до первого их холма с белевшими на вершине стенами из грубо сложенных камней, он остановился и запел, как нищий, просящий милостыню. Пение его перешло в плач, в надрывный крик. Он рассказал, как владел Лисьими Травами и пас там свои стада и свой народ, как из ненависти к Скопасису перешел на сторону врагов и встретил в лице Дария - само зло.
Его слепые подданные стонали и оплакивали гибель скифской земли.
- Бегите к Скопасису! Бегите к Иданфирсу! Бегите на край света!
Земледельцы ненавидели Скопасиса, взимавшего с них непомерную дань и совершавшего частые наезды на их поля. Когда стало известно о нашествии персов, они этому обрадовались и на призыв Скопасиса - придти на помощь, чтобы вместе встретить врага, - отвечали уклончиво и тянули переговоры.
Потом последовал смелый ответ агафирсов, невров и тавров:
- Нам кажется, что персы идут не против нас.
С тех пор в необъятной Скифии все, ненавидевшие Скопасиса, затаили надежду на его скорую гибель. Теперь же пахари почувствовали себя так, будто проиграли свою жизнь в кости. Шествие Скунки наполняло души холодом.
- Бегите! Бегите!
Люди смотрели со стен на извивы речки, огибавшей их холм и ограждавшей его с двух сторон, на поросшее осокой болото, защищавшее его с третьей стороны, на свои колосившиеся нивы и пастбища, огражденные глиняными посудинами с прахом предков, и поняли, что им некуда бежать. Они родились и выросли на небольшой площадке холма, где жили со своим скотом в прижимавшихся друг к другу лачугах, наполовину врытых в землю.
Но их водяные глаза широко раскрылись, когда всю степь со стороны заката облегла черная туча дариева воинства. Оно приближалось с никогда неслыханным гулом, и когда достигло холма, земледельцы увидели себя на крошечном островке среди шумного моря. Проплывали возы, двигались леса копий, темными глыбами ползла пехота.
В тенистом дне речки завязла телега и возле нее собралась кричащая толпа. В другом месте пала лошадь, запрокинув в небо вздрагивавшие копыта, а под самым холмом положили больного и отпаивали водой. Персы поглощены были тяготами похода. Казалось, всё пройдет мимо.
Но по тропинке, с той единственной стороны холма, которая оставалась незащищенной, уже поднимались люди, сверкая оружием.
К ним вышел белый старец, неся на вытянутых руках круглый хлеб. Передний воин остановился и с недоумением взял хлеб. Потом он ударил им старца по голове, схватив за волосы, швырнул вниз, где кто-то мимоходом приколол его копьем.
Со стен послышались крики ужаса и полетели камни.
Когда подъехал Фарнасп, на холме дымились развалины. Последнего обитателя, оставшегося в живых, привели к нему. Перс велел наложить на него царское клеймо, потом выколоть глаз и пустить в степь, дабы возвестил о грозе и мощи царя царей.
VII
Громадной глыбой, брошенной рукой великана, катилась по степи скифская лавина. Скопасис шел со всеми подвластными племенами, с табунами и стадами. Он старался раскинуть свои орды так, чтобы вытоптать траву на возможно большем пространстве. Он вел врага в земли скифов-пахарей и сам всё сметал на пути - засыпал водные источники, уничтожал посевы, угонял скот, забирал людей.
Пахари высылали ему навстречу хлеб и мед, упрашивая не разорять нив и угодий.
- Вы хотите сберечь это для перса?! - кричал Скопасис. - Вы забыли, что я еще ваш царь?!
Там, где он проходил, чернела широкая полоса в сотни стадий, лишенная всего живого.
С потухшим взором, с осунувшимся лицом ехал Ни-кодем среди галдящей толпы. Он чувствовал себя, как в тот день, когда стоял среди поля, привязанный к столбу. Жестокие сомнения мучили его снова. Он не мог забыть той ночи, когда его, заснувшего с мечтой о предстоящей битве, разбудили в глухую темень и как он восхищен был мыслью о ночном нападении. Помнил свое удивление, слыша пронзительный скрип колес и плач детей. А когда рассвело, увидел войлочные покрытия повозок, белые, как лен, головы, торчавшие оттуда, и печальные водяные глаза. Увидел хмурые лица воинов.
Пробравшись сквозь хаос телег и всадников к тому месту, где ехал царь, он поражен был его изменившимся лицом - злым, настороженным, с недоверчивым взглядом.
- Ужели, царь, мы идем не на битву, а бежим от врага?
- Кто смеет так говорить?! - заревел Скопасис. Он выхватил меч и поднес к самому лицу Никодема. - Видишь это железо? Так знай, что медный шлем не защитит от него твоей головы, если ты окажешься не в состоянии понять, что я не отступаю, а кочую по своей земле! Я презираю твоего царя царей!.. Мои табуны съели кругом всю траву... Я должен переходить на другое место...
Он не стал пускать к себе Никодема и тот двигался в зловонной толпе свидетелем бегства и бессмысленного разорения скифской земли. Черные крылья тоски и отчаяния виделись ему над отступавшей ордой. Люди чувствовали, что гибнут, но хотели успеть сделать как можно больше зла.
Неужели скифы не те, за кого он их принимал? Быть может, этот народ храбр только в грабеже и разбоях?
Он думал о лихорадочном, подозрительном взгляде царя, о постоянно возраставшей тревоге в лице, выдававшей больную, до конца смятенную душу. Скопасис постоянно держал при себе ближайших друзей, превратившихся в его телохранителей. Были случаи, когда простые воины, подъехав, по старому обычаю, слишком близко к нему, падали от рук Кэны и Нихарса. Он завел небывалый в Скифии порядок пробы пищи: не съедал ни одного куска, от которого перед тем не отведывал один из его приближенных. Никогда не снимал кольчуги.
А потом всё войско потрясено было гибелью трех предводителей. Их ночью позвали к царю и там убили. Народу объявили, что они замышляли измену и составили заговор на жизнь царя. Произвели избиения среди их родичей и друзей.
Особенное удовольствие доставляли Скопасису вести о том, что бежавшие к Дарию пахари встречали там смерть и оковы. Истинным торжеством было для него ослепление Скунки. Он хохотал, хлопал себя по бедрам и приседал к земле.
Только один раз Никодем, подъехавший к нему совсем близко, увидел Скопасиса усталого, слабого, опустившего голову на грудь. Заметив Никодема, он глухо пробормотал:
- Я делаю так, как надо, иноземец. Не смотри на меня вопрошающе и не приставай со своими советами.
На другой день опять убили несколько человек, подозреваемых в измене. Оказалось, что эти люди хотели перейти к Иданфирсу. Имя Иданфирса стало произноситься с опаской. Знали, что он стоит на Черных Водах и с любовью принимает всех, кто хочет с ним вместе защищать скифскую землю. Про Скопасиса же говорили, что ему не будет счастья в этой войне, потому что он не совершил моления над священным золотом.