Лейтенант Витьковский сунул автомат в руки вытянувшемуся по стойке "смирно" бойцу (на измазанном грязью его лице поблескивали одни глаза) и, обращаясь к солдату, заключил:
- Автомат почистить и о выполнении доложить сержанту Рязанову! Еще раз поймаю - отправлю в Хорог. Там тебе быстро ум через задний проход вправят!
И офицер с корреспондентом двинулись дальше.
Через десяток метров ход сообщения расширился до размеров довольно обширной площадки, на середине которой воинственно задрал нос к небу 82-миллиметровый миномет. В тот же момент навстречу им шагнула фигура. Щелчок снимаемого предохранителя слился с окриком:
- Стой, пароль!
- Сто двадцать шесть! - ответил лейтенант.
- Сто шесть, - помедлив, ответил часовой и добавил, - Проходите, товарищ лейтенант!
- Здесь у меня минометчики - контрактники, - вполголоса пояснил Уфимцеву Витьковский, - Эти ребята взрослые, знают: если службу тащишь - выживешь. Стреляют, кстати, хорошо. С первого залпа на Трехглавую гору мины кладут.
Он повысил голос:
- Кухмарев, ты?
- Я, - ответил фигура, приближаясь. - Наши все в блинде, отдыхают по третьей форме одежды, как положено…
- Объявляй боевую тревогу! - тут же скомандовал лейтенант. И добавил уже тише, обращаясь уже к корреспонденту, - За три минуты будут здесь и готовы к стрельбе. Первым же залпом Трехглавую накроют.
- Так по сопределке же стрелять нельзя! - хмыкнул Уфимцев.
- А Трехглавая на нашей стороне находится, - невозмутимо ответил Велерка, - Просто здесь Пяндж сильно петляет, поэтому кажется, что она на той стороне…
Игорь скептически хмыкнул и засек время. За спиной раздался дружный топот и лязг оружия. Лейтенант крикнул в темноту:
- Цель: Трехглавая! Два залпа из обоих стволов! Беглым…
В темноте вокруг минометов суетились фигуры, щелкая замками зарядных ящиков и вполголоса перекидываясь словами:
- Стели брезент у станины. Димка, тащи сразу две мины, чтобы не бегать. И усиленный заряд неси. Обычным не достанешь - до нее три километра.
…Первое орудие к стрельбе готово!.. Второе…. - донеслось из другого капонира, - …тово…!
- Огонь! - скомандовал Витьковский.
Ночь перечеркнули полосы огня, вырвавшиеся из невидимых глазу стволов. Игорь успел вытащить из пачки сигарету, прикурить - и только после этого в далеких горах несколько раз блеснуло пламя разрывов. Минометчики дали еще один залп.
- Отбой! - скомандовал начальник заставы и повернулся к военному корреспонденту, - Видал?
- Чего я видал? - удивленно переспросил Уфимцев, - То, что твои ребята куда-то пальнули. Где-то что-то рвануло. Почем я знаю, что они на Трехглавую попали? Не видно же ни черта!
- Я отвечаю! - важно парировал Витьковский. - Ты чего, мне не веришь?
- Знаешь, как во времена моего детства говорили? - усмехнулся Игорь, - "Наколка - друг чекиста". Кто тебя знает - может, ты меня разводишь!
- Товарищ лейтенант! - прервал их спор подошедший контрактник Кухмарев, - В районе Трехглавой горы две зеленые ракеты взлетели!
Витьковский мгновенно повернулся в его сторону:
- Где?
После чего схватил висевший на груди бинокль и несколько долгих минут всматривался в ночь. Потом произнес:
- Ничего не вижу! Ты, Кухмарев, не ошибся?
- Нет, товарищ лейтенант, отвечаю! - несколько даже обиженно сказал солдат.
Начальник заставы обратился к корреспонденту:
- На Трехглавой "духов" быть не должно. Да и если бы мы их накрыли, они не стали салютовать ракетами. Значит, там наши? Та самая "детская неожиданность"? Вот что, Игорь: пойдем на третий пост. Он ближе всех к границе находится, может, там что-нибудь узнаем! Кухмарев… Передай мой приказ по "полевке": всем постам усилить наблюдение, если кто проспит - отдам под суд, на хрен!
Офицер и журналист отмерили по узким траншеям не один десяток метров, пока добрались до заветного третьего поста. Здесь дежурило двое солдат. Старший из них - чернявый осетин с лычками ефрейтора, с едва заметным кавказским акцентом доложил, как, во сколько и в каком районе заметил взлетавшие зеленые ракеты.
Витьковский, навалившись грудью на бруствер, долго шарил окулярами бинокля ночного видения по темному горизонту. Уфимцев подумал, что результат действий Валеры будет такой же, как и в предыдущий раз (то есть никакой). Поэтому, не дожидаясь результатов наблюдения, он присел на пустой патронный ящик, прячась от пронизывающего ветра. Вспомнил недавний разговор в вагончике и подумал:
"В Москве сейчас ночная жизнь в полном разгаре. Центр залит огнями, поток машин. На Пушкинской и на Тверской ночные "бабочки" тусуются. А я здесь "играю в солдатики"…
Уже второй месяц. Весь левый фланг облазил. И кому это нужно? Читателям газеты, большинство которых составляют люди, живущие совсем другими интересами? Они прекрасно обойдутся без моих репортажей из "горячих точек". Для них они всего лишь экзотика, а экзотики не должно быть много.
Этим ребятам, что сидят на глиняной приступке в шаге от меня и смолят моршанскую "приму" в кулак, чтобы не засек снайпер? Да они мою газету в глаза не видели и не увидят. Более того, не прочитают ее и их родственники в России. Армия сейчас у нас рабоче-крестьянская, интеллигенция в солдатских погонах - нонсенс, поэтому газету в семьях этих пацанов не выписывают и не покупают.
Родине нужно? Стоп, а что такое Родина? С детства мы знали: "моя Родина - Советский Союз". Теперь его не стало. Теперь у нас Родина - Россия. Я слишком долго мотался по национальным окраинам страны, чтобы быстро привыкнуть к тому, что она сжалась, как шагреневая кожа. После августа 1991 - го прошло три с половиной года, а в Таджикистане до сих пор народ не понял, что произошло. А в России все поняли?
Нужно ли России, чтобы ее сыны умирали здесь? Как это сейчас говорится - на "южных рубежах СНГ". Слово - то какое выдумали… Почти как СПГ - станковый противотанковый гранатомет. Подавляющему большинству в стране наплевать на какие-то там "южные рубежи", у него более насущные проблемы. Государству? А есть ли оно, государство? Порой мне кажется, что многое в нем происходит просто по инерции с прошлых времен. Люди делают что-то, не задумываясь…
В центре прожигают жизнь за счет этого самого прошлого, не создавая ничего взамен. А здесь по привычке воюют и умирают. Что это - гены?
Гены народа, который не может иначе. Без государства его просто не будет, он покончит жизнь самоубийством, как человек, потерявший смысл жизнь. И это уже происходит. Безудержное пьянство, начиная с самых верхов и заканчивая низами - разве не самоубийство?
Но нас еще рано сходить с арены истории. Если нет смысла, его нужно выдумать. У нас вышибли одну опору, мы с упорством муравьев начали строить другую. И ведь построим, а? С помощью вот таких парней в погонах, о которых сейчас вытирают ноги. Гены… Сейчас, когда вокруг столько вакханалии, какая-то спайка, традиции и нежелание разлагаться остались только в армии. Как и полагается в переломные моменты истории, когда нет никаких ориентиров.
Интересно, сколько она продержится так? Группу советских войск в Германии Гельмут Коль разложил дойчмарками буквально за несколько лет…"
Уфимцев вспомнил лейтенантов, приехавших из Дрездена в 1990 году к своему бывшему солдату, учившемуся на журфаке МГУ, и угощавших их, студентов, немецким баночным пивом. Их разговоры… Господа (нет, тогда еще товарищи) офицеры предпочитали обсуждать свои новые должностные оклады после объединения Германии, возможность по - дешевке покупать машины и затариваться западными тряпками.
"А вот тебе это зачем нужно, Игорь? - прикурил от окурка новую сигарету Уфимцев, чувствуя, как никотином уже начинает царапать горло, - Имя здесь не сделаешь - для этого нужно писать либо про политиков и банкиров, либо про бандитов. А я… Такая же пехота, как все они здесь. Окопник. Но мне здесь нравится. Здесь я вижу смысл жизни. Своей жизни. Здесь я приобщаюсь к чему-то великому, пусть даже неосознанному, муравьиному. Сейчас государство строится с окраин. Только здесь понимают его смысл.
И мне здесь просто хорошо. Легко с этими ребятами, проще. И, пожалуй, единственный смысл моего пребывания здесь - демонстрация этим людям, что они делают важную работу. Корреспондент приехал - значит, о них на севере за этими горами еще не забыли. А то, что за этими горами забыли о самом корреспонденте - дело пятое…"
Витьковский положил на бруствер бинокль, потер озябшие руки и присел на корточки рядом со смолившим табак журналистом:
- Что, корреспондент, пригорюнился - замерз?
- Нет, просто думаю, - Игорь раздавил о каблук очередной окурок.
- Если замерз, - продолжал лейтенант, не слыша последней фразы собеседника, и продолжая напряженно размышлять о чем-то своем, потаенном, - Можешь опять в вагончик идти. Я тебе сопровождающего дам. А я здесь до рассвета посижу. Не нравятся мне эти ракеты, ох не нравятся…
Уфимцев представил холодную коробку временного жилища, в котором не разжигалась печка - буржуйка (труба была разбита осколком "эрэса" во время последнего артналета) и ответил:
- Нет, я тоже здесь останусь.
Офицер в ответ ободряюще хлопнул Игоря по плечу, поднялся с корточек и подошел к солдатам.
Они при виде своего начальника торопливо загасили сигареты и вытянулись перед ним настолько, насколько позволял тесный окоп. Витьковский, не обращая на них внимания, присел в самом темном закутке земляного укрытия, и, подсвечивая себе синим фонариком, наскоро начеркал в блокноте несколько слов. Потом распрямился и протянул солдату - кавказцу листок бумаги:
- Пулей на узел связи. Передашь листок радисту!